Мор Йокаи - Золотой человек
- ТИ тогда надо отвечать?
- А как же! И не просто так сказать, люблю, мол, а повторить за священником клятву - он сперва жениху, потом невесте читает по книге, - что они дают обет всегда любить друг друга, не оставить в радости-горе, хранить верность до гроба, в чем и клянутся во имя отца, сына и святого духа, пресвятой девы и всех святых во веки веков, аминь. И хор подхватывает: "аминь".
Тимея зябко передернула плечами.
- Потом священник берет с серебряного подноса обручальные кольца и надевает одно невесте, другое - жениху, а после этого складывает их руки вместе и обвивает их широким золотым поясом. Все это время регент и хор поют "Господи, помилуй, Господи, помилуй".
Слова эти завораживающе звучали для слуха Тимеи. "Господи, помилуй!" - не иначе как заклинание простереть над человеком благословляющую десницу.
- Теперь и жениха, и невесту с головы до пят укрывают тяжелым, расшитым шелковым покрывалом и, пока священник произносит молитвы, два шафера держат над головами брачующихся серебряные венцы.
- Ах!..
Госпожа Зофия, видя живую заинтересованность девочки, принялась разжигать ее воображение алтарными свечами.
- Тем временем хор непрестанно поет "Господи. Помилуй", а священник берет один из серебряных венцов и протягивает жениху, чтобы тот приложился губами. После целования надевает венец жениху на голову и произносит: "Венчается раб божий Атанасий рабе Божией Зофии". Затем берет другой венец и подносит его невесте для целования.
- Ее тоже венчают венцом?
- Конечно.
- А ей какие слова говорит священник?
- Ей он говорит: "Венчается раба Божия Зофия балу Божию Атанасию".
- Ах, какие дивные слова! Чудо как хорошо!
- Потом дьякон читает молитву во здравие новобрачных, а священник, взяв их за руки, трижды обходит с ними вокруг аналоя. Потом шаферы снимаю с них обоих шитое покрывало. Народу в храме собирается видимо-невидимо, все перешептываются: "Невеста-то до чего хороша! Что за пара, всем на загляденье!".
Тимея с целомудренной мечтательностью кивает головой в такт ее словам, словно и в само деле находя эту картину прекрасной.
Госпожа Зофия, вдохнув поглубже, вновь принялась за россказни Тут священник выносит золотую Чашу с вином. Жених и невеста пьют из нее поочередно.
- В ней настоящее вино? - испуганно спрашивает Тимея. Девичье отвращение к вину усугублено памятью о запрете питья, предписываемого магометанской религией.
- Самое настоящее, как и положено. И вино это брачующиеся должны выпить. А шаферы и подружки невесты тем временем осыпают их пшеницей, сваренной в меду, чтобы была их жизнь счастливой и благополучной. До того трогательно, прямо до слез!
Глаза Тимеи сияли. Она явственно представляла себе это таинство - наполовину религиозную мистерию, наполовину сокровенную тайну - и трепетала всем телом.
А госпожа Зофия смеялась про себя и, чтобы подавить желание расхохотаться вслух, набила рот вареной кукурузой.
Потеха вышла на славу, жаль только, что она была прервана. За дверью послышались мужские шаги, и кто-то вошел в кухню.
Вот ужас-то! Ведь это был не кто иной, как господин Качука.
Госпожа Зофия не знала куда деваться: на ногах домашние шлепанцы, передник полон кукурузы. Что прятать в первую очередь? Однако Тимея испугалась еще больше, хотя ей-то прятать было нечего.
- Прошу прощения! - просто, по-семейному, заговорил капитан. - С парадной стороны все двери заперты, вот я и решил войти через кухню.
- Заперты, а то как же! - взвизгнула госпожа Зофия. - Дочка отправилась к подругам с визитами, прислугу я отпустила в церковь, только мы вдвоем дома и остались. Сидим вот на кухне, пока прислуга не вернется. Просим прощения, господин капитан, что мы в затрапезном виде.
- Ничего страшного, мама Зофия, - любезно успокоил ее капитан. - Тогда и я останусь с вами на кухне.
- На кухне? Нет-нет, этого я не могу допустить! Да мне тут и посадить-то вас негде, господин капитан.
Госпожа Зофия пребывала в растерянности. В гостиную капитана не проведешь, для этого хозяйка дома одета неподобающим образом. Послать Тимею, чтобы побыла с гостем, пока она сама переоденется, тоже нельзя - неприлично. Хорошо еще, что капитан, человек военный, не терялся ни в какой ситуации.
- Не стоит из-за меня разводить церемонии, мама Зофия. Пристроюсь-ка я вот на этом бидоне, чем не подходящее место?
И он сел на бидон напротив Тимеи.
Теперь оставалось только одно неудобство: передник полон кукурузы. Капитан выручил госпожу Зофию и из это затруднения.
-Никак вы, мама Зофия, кукурузу лузгаете? Приятное занятие для воскресного дня, так что тут нечего стесняться. Я Тоже люблю кукурузу, насыпьте-ка мне горсточку вот сюда, в фуражку.
Госпожа Зофия поняла, что ей не угнаться за капитаном, когда увидела: он и в самом деле не брезгует этим простонародным лакомством, причем отправляет кукурузу в рот не очищенную и целыми горстями. Акции господина Качуки в ее глазах сразу возросли.
- А я тут как раз рассказывала Тимее, - начала госпожа Зофия светскую беседу, - как происходит крещение.
Тимея приготовилась убежать на случай, если госпожа Зофия скажет правду. Однако госпожа Зофия не напрасно была матерью взрослой барышни; уж ей ли не суметь повернуть разговор на другое, едва а только появится нежданный визитер.
- Я ей и объяснила, что он да как, вот она и напугалась, бедняжка. Смотрите, вся дрожит! Это я ее настращала, говорю, что ее, мол, запеленают как младенца и плакать велят. Да не бойся ты, это я так просто, в шутку сказала. Но больше всего она за свою прическу опасается, знает, что от воды вся красота испортится.
Здесь самое время упомянуть о прическе Тимеи.
У девочки были дивные волосы, густые и длинные. Атали выдумала себе забаву: приглашала куафюршу, чтобы та устраивала на голове Тимеи сооружения одно чудней другого. Например, подбирали девочке все волосы кверху, на висках гладко зачесывали, а на макушке возводил целую башню; в другой раз разбирали волосы на пробор и встопрощивали их по бокам на манер крыльев, придавая Тимее сходство с летучей мышью, а затем закручивали и укладывали на ушах бараньими рогами; при этом затылок и макушка получались оголенными- ведь все волосы были стянуты к ушам. Атали заставляла девочку носить такие прически, которых сроду никто не носил, нелепые, смехотворные, непременно бросающиеся в глаза, и для их создания не жалели горячий щипцов, проволочных закруток, папильоток, щетки, вощеной помады. Все это проведывалось под знаком родственной любви, и девочке было невдомек, что прически эти ей не идут.
Господин Качука просветил ее на этот счет.
- Полноте вам, барышня Тимея, беспокоиться об этой прическе. Вам гораздо больше было бы к лицу носить волосы совсем просто. У вас такие дивные волосы, что поистине грех жечь их железом да склеивать воском. Не позволяйте учинять над собою такое. Да тут каждого волоска жаль, экая красота пропадает! Ведь от этого измывательства над природой, какое у вас, барышень, именуется украшением, волосы только портятся: утрачивают блеск, секутся на концах, легко рвутся и вскоре начинают выпадать. А вам нет никакой нужды в этих выкрутасах. У вас такие прекрасные, густые волосы, что если заплести их в простую косу да уложить венцом, более красивой прически вы себе и пожелать не сможете.
Возможно, эту пламенную речь господин Качука произнес исключительно из человеколюбивой жалости к загубленной красоте и у него не было иных намерений, кроме как избавить дивные волосы Тимеи от навязанных ей уродливых причесок, однако эффект, вызванный его словами, оказался гораздо сильнее, чем он предполагал.
С этого момента Тимее казалось, словно воткнутый в волосы гребень вот-вот раздерет ей голову, и она не могла дождаться, когда господин Качука уйдет.
Капитан и не стал засиживаться, сжалившись над госпожой Зофией, которая во время его визита безуспешно пыталась справиться с трудной задачей - как-нибудь спрятать свои ноги в стоптанных шлепанцах. Господин Качука, пообещал наведаться еще раз, попрощался: маме Зофии поцеловал руку, а Тимее отвесил низкий поклон.
Едва только дверь за капитаном затворилась, Тимея вытащила из волос высокий гребень, сдернула с макушки башней выложенные завитки, мигом распустила всю прическу и, встав у лохани с водой, принялась мыть голову.
Что ты делаешь, несчастная ? - завизжала госпожа Зофия. - Перестань сейчас же! Оставь прическу, как была! Вот ужо Атали рассердится, когда придет да увидит!
- Пусть сердится! - упрямо ответила девочка. Отжав мокрые волосы, она села на скамью подле госпожи Зофии и, стараясь совладать со своей встопорщенной гривой, начала заплетать простую косу.
В сердце ее зародилось упорство. Подавившее страх. Слова капитана придали ее душе силу. Его Вкус, его желание были для нее законом. Она заплела косу и естественным узлом выложила ее на затылке - точь-в-точь как учил ее капитан.
