Константин Николаев - Брачный сезон, или Эксперименты с женой
Я энергично затряс головой.
- Вот я и подумала: а может, с тобой что стряслось... Подождала еще денек и позвонила сама. А у тебя никто не подходит. После работы поехала к тебе, а ты и дверь не отпираешь!
- Как? Разве дверь не выбита? - удивился я, вспомнив газетное сообщение о налете на мою квартиру.
- А почему она должна быть выбита? - в свою очередь удивилась мадам Еписеева.
- Ну как же? Меня ведь убить хотели, даже квартиру всю разгромили. Я сам в газете читал. Зачем же я, по-твоему, здесь скрываюсь столько времени?
Машины глаза изумленно расширились. Мы уже миновали дом Афанасия Никитича, но я решил не останавливаться, пока не выясню все до конца.
- А я подумала, что ты просто захотел отдохнуть. Дверь твоя на месте. Никто ее не выбивал... Да и тебя, вижу, пока не убили. С чего это тебе в голову взбрело?
Пришлось рассказать Маше об ограблении, о Мухрыгине и его угрозах. Она с минуту пристально смотрела на меня, подозревая, что я шучу, но, убедившись в обратном, звонко расхохоталась.
- Ну вы... мужики... даете! - с трудом выговорила она. - Один, значит, наплел с три короба про бандитов и про месть, а другой поверил и скрывается в глуши неизвестно сколько времени! Да уж, такого я не ожидала! Мухрыгина твоего давным-давно уволили.
Я покраснел, хотя кое-какие сомнения у меня еще оставались.
- Меня тоже уволили.
- Это я знаю, - отрезала Мария и тут же добавила, чуть помягче: - Вот и хорошо, что уволили. Займешься чем-нибудь дельным. А то что это за работа такая - учитель. Не мужское занятие. Больше для старушек да для девиц незамужних подходит. Хочешь, я тебя к нам устрою? В отель? Секьюрити. - Она поспешно пояснила, заметив, как поползли вверх мои брови: - Охранником. У тебя фактура подходящая.
- Погоди, - отмахнулся я. - А откуда ты знаешь о Мухрыгине? Да и обо мне тоже?
- Ну ты же не дал мне договорить. Про какие-то выбитые двери начал допытываться.
Мы дошли до конца деревни, сделали плавный разворот и зашагали в обратную сторону.
- Как я поняла, что тебя нет дома? - продолжила свой неспешный рассказ мадам Еписеева. - Первым делом обзвонила все больницы и морги: а вдруг ты повесился сгоряча? Но ни в больницах, ни в моргах тебя не оказалось. Тогда отправилась я в школу. А там толстая такая бабенка и говорит мне, - Мария подбоченилась и пропищала ехидным голоском: - Он уволен еще неделю назад.
- Это Римма Игнатьевна, - вздохнул я.
- Вот-вот, - подтвердила Маша. - Ну я тогда стала выпытывать у нее, что да как. А у вас там все такие оглашенные бегают! Прямо как у нас в отеле перед приездом какого-нибудь лорда! Словом, все на ушах стоят. И все бабы вокруг какого-то типа вьются. Он еще на Алена Делона похож. С трубкой...
- Это Хренов, - догадался я.
- Может, и Хренов, - мадам Еписеева зябко поежилась. - Я поняла, что толку от твоих коллег не добьешься, да тут наткнулась на девчушку глазастенькую. Она все у кактуса курила да на этого Хренова Делона таращилась.
- Это Марианна Александровна...
- Вот она-то и рассказала мне про тебя.
- Что же она могла рассказать? - Я стал судорожно припоминать, какой компромат мог сгоряча выдать англичанке.
- Да ничего особенного, - ответила Маша с сожалением. - Она дала мне телефон этого, как его... - Маша запнулась, - ну еще ученый такой был, лебеду с клубникой скрещивал...
- Тимирязев, - догадался я. - Только у Леньки фамилия с мягким знаком.
Ленькин телефон я действительно давал Марианне года полтора назад. Тимирязьев тогда подрабатывал третьим запасным саксофоном у голубоватого американца.
- Гомик-то он, конечно, гомик, - говаривал мой друг, - но мы его любим не за это!
Американец оказался каким-то известным певцом. Я даже побывал на его концерте. Он пел по-английски, старательно не выговаривая слова. В общем, мне понравилось, и я поделился впечатлениями с Марианной. К моему удивлению, англичанка уже давно горела желанием попасть на его концерт.
- Нет проблем! - ответил я. - У меня друг в его оркестре, первая скрипка.
- А за кулисы он провести может? - тихо спросила Марианна.
- Да хоть в гримерную!
Вот тогда-то англичанка и пристала ко мне, чтобы я дал ей Ленькин телефон. Тимирязьев сводил ее на несколько концертов. Сам он как третий саксофон неизменно сидел за сценой со своей изогнутой трубой наготове. На тот случай, если первого саксофона неожиданно хватит удар, а у второго вдруг начисто пропадет музыкальный слух.
Наконец американец уехал. Первый и второй саксофоны - тоже. А вот Ленька Тимирязьев остался. Он и решил приударить за нашей англичаночкой. Мой друг даже сводил Марианну в ресторан - разумеется, за счет администрации. Но, сообразив, что с Марианной не так-то просто сладить, отступился. Однако тимирязьевский телефон почему-то до сих пор хранился в записной книжке англичанки.
Тем временем мадам Еписеева продолжала:
- Ну у тебя и друзья! Сроду таких не видала! Теперь я понимаю, почему ты такой чудной. Еще бы, с детства общаться с идиотами!
- Ленька вовсе не идиот, - заступился я за друга. - Это он из-за женщины таким стал...
Мое замечание, кажется, немного удовлетворило мадам Еписееву. Она заметила более миролюбиво:
- Одни, значит, женщинам цветы дарят, в театр их водят, а другие что-то непонятное бубнят да на какой-то пружинке играют...
- Это мумуй, - узнал я новый Ленькин инструмент.
Мадам Еписеева хлопнула меня перчаткой по губам.
- Мумуй он или не мумуй, не знаю, но этот твой шизик кое-что сообщил о тебе. Ты, говорит, недавно у него ночевал. В ванной! Подумать только! Мария встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб. - А потом уехал в неизвестном направлении. Я твоего йога спрашиваю: ты, мол, не знаешь, куда Сеня собирался? А он отвечает: я мутировал, что ли...
- Медитировал, - поправил я.
- Ну да, - согласилась мадам Еписеева. - Словом, он ничего не знает. Я его пытать: нет ли у тебя еще каких друзей, а тут вылетела какая-то баба нечесаная и погнала меня вон из квартиры. Только я и успела выведать у твоего сумасшедшего, что есть у тебя, оказывается, одна подружка. Он мне и телефончик ее дал...
Мария осуждающе взглянула на меня, будто хотела сказать: "Эх, бабник ты, бабник!" Я понял, что Тимирязьев дал Маше телефон мадам Колосовой, и приготовился к худшему.
- На следующий день, - продолжала Мария, - я ей позвонила. С утра...
- Утром она работает, - смущенно вставил я. - Надо вечером...
- Все-то ты о ней знаешь! - прошипела мадам Еписеева, но тут же смягчилась: - Вечером я к ней зашла. На работе пришлось взять отгул за свой счет. Подруга у тебя тоже не сахар. Мымра какая-то. И разговаривать по-человечески не умеет.
Это она Катькины шуточки имеет в виду. С непривычки они действительно немного шокируют. Но почему мымра? Мне, например, Кэт всегда казалась очень интересной женщиной.
- Открывает мне дверь какое-то чудище. Рыжее, волосенки короткие, ресницами хлопает, как коровища... И бородавка отвратительная на плече.
Вот женщины! И когда только Маша успела разглядеть?! У Катьки на плече действительно есть родинка, но уж никак не бородавка. Вполне симпатичная родинка.
- Я вежливо спрашиваю: вы не знаете, где Арсений? А она, - голос Марии опять стал ехидным и тоненьким: - По какому это такому праву вы, мол, интересуетесь судьбой Арсения? Я отвечаю, что ты мне срочно нужен. А она лопочет какую-то чушь.
- Так, значит, это Катька дала тебе адрес? - догадался я.
- Дала! - передразнила Маша. - Клещами из нее еле вырвала. Эта шалава под конец даже дверью хлопнула. А я думаю: хлопай-хлопай, все равно не нахлопаешься. До Арсения тебе нет никакого дела, а еще любовница называешься...
- Да Катька мне вовсе не любовница! - взмолился я. - Мы просто учились с ней вместе...
- В месте! Знаю уж я эти места. Пришлось вот опять отпрашиваться.
Теперь мне все стало ясно. У мадам Еписеевой очевидный детективный талант. Чтобы поставить точку в нашем разговоре, я наклонился и крепко поцеловал Машу. Мы стояли напротив Анютиного домика. Ну и черт с ней!
Глава 37
Человек человеку...
Поцелуй мадам Еписеевой был зеркальным отражением змеиного и расчетливого прикосновения Анютиных губ. Мария целовалась непоследовательно и искренне. И никакого привкуса детского крема, лишь легкий аромат губной помады.
Мы с Марией еще немного потоптались на дороге. Наконец она спросила:
- Мы когда-нибудь куда-нибудь дойдем?
- Мы почти пришли, - правдиво сказал я. - Видишь стеклянную крышу? Там я и живу.
В этот момент из дома Анюты вынырнул Альфред Бега. Из овчинного полушубка торчала маленькая непокрытая голова с усиками.
- Бонжур, Арсений, - невесело проговорил он.
- Это еще что за чучело? - тихо спросила Мария.
- Месье Бега, маэстро английских лужаек и газонов, - представил я француза. - А это Мария. - Я помялся, не зная, как охарактеризовать свою спутницу. - Моя невеста...
- О! Кель бель! - только и сказал француз.
Мадам Еписеева ничуть не удивилась своей новой должности. Она потянула меня за рукав к дому Афанасия Никитича. Я оглянулся и крикнул:
