Шахразада - Пещера невольницы-колдуньи
— Грязная свинья! — крикнул он Рамизу. Тот съежился и словно усох, но второй негодяй, огромный нубиец, легко отодвинул мавра в сторону.
— Пошевеливайся! — заорал он, и оба набросились на Хамила, подняли и, несмотря на то что тот отчаянно сопротивлялся, забыв о боли, быстро перевалили через борт Бей снова бешено рванулся, стиснул толстую шею нубийца, увлекая врага за собой, и они исчезли в пенной пучине беснующегося моря.
Свиток третий
Эриния металась по коридору перед отцовской опочивальней, подобно дикой кошке. До сих пор она ничего не боялась, да и сейчас испугалась не за себя, а за здоровье любимого отца. Он всегда был очень крепким человеком, но за последние несколько дней сильно сдал. Он совсем перестал есть, и она видела, как человек, который руководил ее жизнью, постепенно превращается в свою жалкую тень.
Когда в дверях опочивальни наконец показался лекарь, у Эринии упало сердце — озабоченное выражение лица напугало девушку еще больше, если вообще такое возможно. Высокий и худой Гелест мрачно посмотрел на нее умными проницательными глазами из-под кустистых бровей. Эриния знала лекаря с рождения, он был почти членом семьи. И по выражению этих темных глаз она поняла, что новости, которые он собирается ей сообщить, не из лучших.
— Отец немедленно хочет тебя видеть, — серьезно и печально сказал лекарь. — Не показывай ему, как ты обеспокоена.
— Гелест, не скрывай ничего. Ему очень плохо?
Взгляд лекаря уперся в пол — смотреть девушке в глаза сейчас было выше его сил.
— Мне горько говорить тебе это, девочка, но жить твоему отцу осталось всего несколько дней, может быть, даже часов. — Он похлопал ее по руке. — Ты ведь знала, что такое время наступит. Ты же видела, что он слабеет с каждым днем.
Эриния без сил упала на скамью и опустила голову. До этого момента она не позволяла себе думать, как опасно болен ее отец. Безмерная, невыносимая боль — вот единственное, что чувствовала она сейчас. Девушка подняла голову и посмотрела лекарю в лицо.
— Но ведь вчера отец ненадолго очнулся. Поел супа, выпил несколько глотков вина. Разве это не доброе…
— Госпожа, не тешь себя напрасной надеждой. Ты должна понимать, что твой отец покидает этот мир и отходит в мир иной.
Глаза Эринии наполнились жгучими слезами, и она едва сумела произнести:
— И ты ничего не можешь для него сделать?
Гелест посмотрел на нее с печалью.
— Болезнь, съедающая его внутренности, захватила многие органы. У меня не хватает умения вылечить твоего отца, я только могу помочь ему уйти, не испытывая страданий. — Лекарь с сожалением покачал головой. — Он отказывается принять лекарство, которое облегчило бы его боль, пока не поговорит с тобой. А теперь ступай к отцу и постарайся его не слишком утомлять.
Не желая заставлять отца страдать без необходимости, Эриния постаралась собрать все свое мужество, чтобы достойно встретиться с неизбежностью. Когда она вошла в отцовскую опочивальню, там стояла духота: тяжелый воздух был пропитан запахами целебных трав и курящихся благовоний. Сердце девушки разрывалось при виде съежившейся на кровати исхудавшей фигуры. Глаза отца были закрыты, и Эриния осторожно опустилась на скамейку возле постели, боясь побеспокоить его, если он заснул. Склонив голову, она беззвучно воззвала к Исиде, чтобы богиня ниспослала мир ее отцу на его пути в загробную жизнь.
— Мое возлюбленное дитя! — промолвил отец, слегка касаясь ее волос. — Не печалься обо мне. Я отправляюсь дрессировать животных для богов и буду там счастлив. Смотри на мой уход так. От этого и мне, и тебе будет намного легче.
Эриния подняла голову, пальцы ее дрожали, сомкнувшись на слабой ладони умирающего.
— Ради тебя я постараюсь.
Он слабо улыбнулся дочери и сразу же отвел свой взгляд, словно какая-то тяжесть давила на него и не давала покоя.
— Мне нужно многое тебе рассказать, и боюсь, что из себялюбия я слишком долго откладывал этот разговор.
— Не нужно ничего говорить! — мягко настаивала она. — Пожалуйста, побереги силы, отец!
— Эриния, я должен тебе это рассказать, поверь мне! Выслушай меня внимательно — вся твоя дальнейшая жизнь будет зависеть от того, правильно ли ты поступишь после моего ухода.
— Я буду жить так, словно ты продолжаешь руководить каждым моим шагом и давать мне советы, — произнесла девушка сдавленным голосом.
— Нет! — Голос Фархаддина прозвучал резче, чем ему того хотелось, и он попытался приподнять голову, но без сил откинулся назад, лихорадочно хватая открытым ртом воздух.
— Пожалуйста, не тревожься обо мне, отец! — взмолилась Эриния, пытаясь сдержать слезы. — Я не хочу, чтобы ты беспокоился о моем будущем!
— Эриния! Мне не дает покоя мысль, сможешь ли ты простить меня, когда узнаешь то, что я скрывал от тебя все эти годы! В то время мне казалось правильным держать в тайне секрет твоей матери. — В отчаянии он простер к ней руки. — Но теперь…
Эриния нахмурилась.
— Не беспокойся, я знаю, что моя мать не была жительницей страны Кемет. Как-то я подслушала твой разговор с Абдаль. Ты говорил, что мама назвала меня именем своей эллинской матери. Я сама заметила, что моя кожа куда светлее, чем у вас.
— Это, конечно, правда, — неохотно признал он. — Но не об этом я собираюсь тебе рассказать. Ступай к большому сундуку в том углу и принеси мне верхнюю шкатулку, которую найдешь внутри, — она украшена обсидианом, ты не ошибешься.
Эриния выполнила просьбу отца и снова опустилась на скамейку, поглаживая пальцами шкатулку, обтянутую зеленым шелком и отделанную редким по красоте камнем.
— Раньше я не видела ее, отец.
Старик закрыл глаза, ожидая, когда пройдет приступ головокружения.
— Открой ее и достань то, что в ней лежит.
Эриния откинула крышку и задохнулась от неожиданности, извлекая на свет золотую цепочку с подвеской в форме пантеры, распластавшейся в прыжке. Никогда прежде не видела она столь большого и столь черного алмаза, как тот, что был вставлен в глаз прекрасной кошки. Эриния посмотрела на отца и спросила:
— Какая красота… Настоящая царская драгоценность… Ее пожаловал тебе великий царь Филопатр, когда назначил придворным дрессировщиком животных?
— Это не моя вещь. Раньше она принадлежала твоей матери, а теперь тебе. Надень ее на шею и никогда не снимай! Но прикрывай ее от любопытных глаз. И помни — это не царская, а колдовская вещь.
Озадаченная Эриния застегнула на шее цепь, и тяжелая кошка спряталась между грудей. Девушка встретила встревоженный взгляд отца, и внутреннее чутье подсказало ей, что он собирается сообщить что-то такое, о чем ей лучше не знать.
— Не нужно больше ничего говорить!
Фархаддин взял ее руку, но тут новый приступ боли настиг его. Задыхаясь, он подождал, пока боль немного отпустит, затем снова заговорил:
— Я позволял тебе считать меня своим отцом… И уже этим лгал тебе.
В душе Эринии нарастало беспокойство.
— Но ведь ты и есть мой отец.
После продолжительного молчания Фархаддин медленно покачал головой.
— Пусть, девочка, пусть так. Однако знай, что ты не дитя моей плоти, хотя всегда была дочерью моей души. Постарайся не судить меня слишком строго.
Потребовалось время, чтобы Эриния вновь обрела дар речи, и когда она заговорила, ее голос прозвучал чуть-чуть громче шепота:
— Разве я не твоя дочь?
— Слушай внимательно и постарайся простить меня. В тот год, когда умер мой отец, оставив владельцем огромного поместья и земель по ту сторону реки, мне было всего девятнадцать — лишь на два года больше, чем тебе сейчас.
Однажды мне потребовалось отправиться вниз по Нилу, в град великого Искендера, чтобы купить рабов для работы на полях. Ведь приближалось время сбора урожая. Мне еще никогда не приходилось бывать так далеко от дома без отца, поэтому меня особенно манили соблазны большого города.
Эриния почувствовала себя хрупким листком папируса, который слишком долго сушили на солнце. Боль терзала ее все сильнее, и она с трудом держалась, чтобы не лишиться чувств. Отец моргнул, и Эриния увидела, как в глубине его глаз блеснули слезы.
— Не нужно ничего мне рассказывать, раз это так для тебя тяжело!
Фархаддин слегка приподнял иссохшую руку, призывая девушку к молчанию.
— Народу на рынке было немного. Я купил пятерых рабов и уже собирался уходить, когда заметил съежившуюся в тени женскую фигурку. Я попросил работорговца вывести ее на свет, чтобы получше разглядеть. Когда он вывел ее вперед и сдернул с нее грязное покрывало, я увидел перед собой самую прекрасную женщину из всех, которых когда-либо встречал, и сильно испуганную. Вскоре я понял, почему работорговец не решился выставить ее вместе с другими: она ждала ребенка. Как ты понимаешь, не всякий станет покупать женщину, которой вскоре предстоит рожать, да и плату берут двойную — за рабыню и за еще не рожденного младенца. А ведь рабыни очень часто умирают при родах, что и случилось с моей прекрасной Ифигенией.
