Луанн Райс - Каменное сердце
— Да, это так, — согласилась Мария, погрустнев.
— Дункан симпатичный, — сказала Софи. — И умный. Тебе нужно немного поторопить события. Знаешь, что ты должна сделать? Нанять лимузин. Желательно в какой-нибудь компании за пределами штата. Хорошо, если на машине будут нью-йоркские номера. Скажи, чтобы шофер подъехал к лодочной мастерской и остановился прямо у ворот. Лучше, если это будет вечером. В то время, когда пьют коктейли.
— Зачем? — спросила Мария, сбитая с толку.
— Устрой все так, чтобы в этот момент оказаться в мастерской. Например, тебе надо поговорить с Дунканом насчет… ну не знаю, скажи ему, что ты потеряла якорь и хочешь купить новый. Тут подъезжает лимузин. Его сразу все заметят: в Хатуквити никто не заказывает лимузины. Дункан отправит кого-нибудь спросить у шофера, зачем тот приехал. А тот должен ответить: «Мистер Клуни ожидает миссис Дарк». Главное, чтобы стекла у машины были затемненные и не было видно, кто сидит внутри. — Софи тихонько хихикнула, в восторге от собственной изобретательности. — Дункан тут же упадет к твоим ногам. Представь, что он почувствует, если узнает, что Джордж Клуни присылает за тобой машину.
Мурашки побежали у Марии по коже, когда она поняла, что Софи не шутит. Не найдя, что ответить, она сжала руку сестры.
— Думаю, так тебе и надо поступить, — закончила Софи. Она словно забыла, что находится в тюрьме, — Мария это видела.
— Надеюсь, я справлюсь сама, без Джорджа Клуни, — произнесла Мария, думая о том, что чувство вины могло бы вернуть ее сестру к реальности.
— А там были гимны? — неожиданно спросила Софи.
Мария не поняла.
— Что ты сказала? — переспросила она.
— На похоронах Гордона.
— Нет, — ответила Мария, шокированная внезапной сменой темы. — Гимнов не было.
Софи пыталась бороться со слезами, которые потекли у нее по щекам.
— Наверняка это дело рук Гвен, — сказала она. — Пение гимнов напоминало бы обо мне. Изгоняя из церкви музыку, она изгоняла меня.
— Неужели она способна на такое? — поинтересовалась Мария. Предположение сестры показалось ей слишком надуманным.
— Да. Обещай мне одну вещь, — просительным тоном промолвила Софи.
— Какую? — спросила Мария, готовая пообещать все, что угодно. Она хотела, чтобы Софи говорила еще, чтобы она рассказала ей обо всем, что Гордон сделал с ней и что заставило ее убить его.
— Обещай, что не позволишь Гвен завладеть Фло и Саймоном.
— Ты имеешь в виду получить опеку? — спросила Мария. — Конечно, я ей не позволю.
— Я не это имею в виду. Я не хочу, чтобы дети ездили к ней, не хочу, чтобы она виделась или говорила с ними.
— Софи, — сказала Мария. — Как я могу ей помешать? Она их бабушка. Кроме того, дети будут чувствовать стабильность, если смогут общаться с людьми, которых знают и любят, разве нет?
— То есть твой ответ «нет». Ты не можешь дать мне такое обещание.
— Если ты знаешь, как это сделать, то скажи мне, — взмолилась Мария. Она хотела, чтобы сестра убедила ее. — Я понимаю, как ты ненавидишь Гвен и Эда. Я слышала, как они разговаривали с Гордоном на том празднике. Я знаю, что ты должна была чувствовать…
— Никто не знает, что я чувствую, — произнесла Софи, и голос ее дрогнул.
— Софи, — обратилась к ней Мария.
Но сестра смотрела прямо перед собой, как будто уже высказала все, что собиралась сказать. Ее отказ говорить, смотреть в глаза напомнил Марии их встречу в больнице, сразу после праздника Гвен и Эда, когда Софи, избитая, лежала в своей кровати, отказываясь принять помощь. Сейчас же она попросила о помощи, а Мария отказала ей. Несколько секунд Мария смотрела на Софи, на то, как она пытается совладать с чем-то внутри себя.
Через несколько мгновений Софи снова заговорила.
— Я отдаю моих детей тебе, — тихо сказала она.
— Нет, ты скоро вернешься… — Голос Марии сорвался.
Софи посмотрела сестре в глаза:
— Ты слышала, что я сказала? Ты понимаешь, что я говорю? Саймона и Фло…
— Я знаю, — промолвила Мария, сдвинувшись на краешек стула.
— Я отдаю их тебе и никому другому. Не Питеру с Нелл, не маме…
— Ты можешь себе представить, чтобы мама… — Мария уже готова была произнести «заботилась о детях шести и десяти лет», но спокойный взгляд Софи заставил ее замолчать.
— Ты единственный человек, которому я могу их доверить. Я знаю, что ты будешь любить их, потому что ты любишь меня. Я знаю это, Мария. — Слезы текли по щекам обеих сестер.
— Я позабочусь о них, — пообещала Мария.
Софи кивнула:
— Я не хочу, чтобы они бывали у Гвен, потому что она плохо обращалась с Гордоном. У нее был маленький сын, которого она превратила… — Софи споткнулась и вздрогнула всем телом.
— Превратила в кого? — потрясенная, спросила Мария.
— В монстра, — сказала Софи.
— Что она с ним делала? — спросила Мария.
— Что она с ним делала? — на тон выше повторила Софи. — Она запирала его в подвале. И надевала на него… — Софи подняла вверх одну руку, словно не могла говорить дальше. — Забудь об этом. Не имеет значения.
— По-моему имеет, — заметила Мария. — По-моему, это ужасно. — Голос Софи леденил душу; казалось, будто она не может заставить себя продолжать.
— Я хочу, чтобы ты и близко не подпускала к ним Гвен, — обессиленно вымолвила Софи.
— Хорошо, — ответила Мария. — Я так и сделаю. — Они с Софи поднялись и теперь стояли напротив друг друга не в силах расстаться. Потом Софи крепко поцеловала сестру в губы, и они обнялись на несколько секунд, пока не пришла надзирательница. Она увела Софи во внутреннее помещение, а Мария покинула тюрьму через главный вход.
Глава 21
Питер всегда хотел быть надежной опорой для всей их семьи. Он говорил сестрам, чтобы они полагались на него, и требовал от матери, чтобы она обращалась к нему, если ей что-нибудь понадобится. Женщины в семье Дарков были сильными и своевольными, они отнюдь не стремились обращаться за помощью, и это противоречило его представлениям о себе. На похоронах Гордона и после них Мария видела, как сильно Питер переживает за Софи. Он не мог понять, почему она не позвонила ему и не попросила защитить от Гордона, и был уязвлен тем, что Софи доверила своих детей не ему, а Марии. Его роль в ее защите также была второстепенной. Мария понимала, что все это ранит брата, но в то же время считала, что корни этой ситуации лежат еще в их детстве. В их семье, состоящей преимущественно из женщин, Питер был словно третьим лишним.
Возвращаясь домой из тюрьмы, Мария заехала к брату на работу. Она оставила машину на Саммер-стрит и пешком дошла до каменного дома с белыми колоннами, где в восемнадцатом веке жил какой-то капитан-китобой, а сейчас размещались приемные адвокатов, бухгалтеров, студия фотографа и дерматологический кабинет.
Секретарша Питера, жизнерадостная молодая женщина, не скрывающая свою беременность, указала Марии на дверь в его офис.
— Надеюсь, ты не против, что я вот так, без приглашения, — сказала Мария, глядя в окно с зеркальными стеклами на гавань Хатуквити и разноцветную флотилию лодок, стоящих у причалов. Она попыталась разглядеть лодочную мастерскую, однако ее оттуда не было видно.
Питер вышел из-за стола, чтобы поцеловать Марию. Он коснулся губами ее щеки и сразу же отступил, однако она крепко обняла его и прижалась щекой к его плечу. Питер был без пиджака; от его белой рубашки исходил легкий аромат лосьона после бритья.
— Черт, — произнес он спустя пару секунд.
— С ней все в порядке, — сообщила Мария, выпуская брата из объятий.
— Я знаю, как с ней все в порядке, — сказал Питер, усаживаясь. — У меня уже были клиенты из нашей тюрьмы. Софи не выдержит там.
— Выдержит, — заверила Мария, хотя ей вдруг стало страшно.
— Она не позволяет нам освободить ее под залог. — Она отказывается.
— Почему?
— Она говорит, что не заслуживает быть на свободе.
Поскольку Мария не отвечала, Питер продолжил.
— А как дети? — спросил он.
— Не очень хорошо. Они не понимают, почему Софи не возвращается домой. Я даже не уверена, что они понимают, почему не возвращается Гордон.
Взгляд Питера сосредоточился на карандаше, лежавшем на столе.
— Я помню, как Гордон объяснял Саймону, что такое смерть. Это было уже давно, кажется, Фло тогда еще не родилась. Маленький дрозд выпал из гнезда и сломал крыло. Софи пыталась спасти его, копала для него червяков на заднем дворе и поила водой из пипетки. Саймон называл его Крошкой.
— Птенец умер? — спросила Мария.
— Да. Утром мы все собрались у них, кажется, на воскресный завтрак, и Саймону захотелось узнать, как себя чувствует Крошка. Гордон отвел его во двор, показал мертвую птичку и стал говорить, что смерть — это вроде как сон. А Саймон все время твердил, «он спит» или «Крошка спит», и на лице у него весь день было это ужасное, растерянное выражение.
