Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
— Пустые угрозы.
— Не заблуждайся. Он уже много чего претворил в жизнь. Отныне можно вести диалог только с его людьми из провинций. А провинциалы до сих пор радуются, что этот славный человек клянется в верности трону, — подтрунил он.
— Не верю ни единому слову, — прорычал Селим, наливая себе воды. — Этот конгресс был инициативой республиканцев. Кемаль знает, что страна не потерпит ни малейшего сомнения в неприкосновенности падишаха, но я-то Мустафу знаю. Это лис, выжидающий время. Он вышвырнет Его Величество при первой же возможности, — заключил он, резко взмахнув рукой.
Собеседник побледнел. В дверь постучали, и молодой секретарь протянул документ советнику. Тот пробежался по бумаге взглядом.
— Что это? — с любопытством спросил Селим.
— Список журналистов и писателей с экстравагантными взглядами. Меня не перестает удивлять число женщин, которые считают полезным высказывать свое мнение, — ехидно заметил он. — Однако их рубрика «письма читателей» просто впечатляет, и мы вынуждены признать их влияние. Ты знал, что Халиде Эдип предлагает нашей стране стать американской подмандатной территорией?
— Как будто можно доверять этому кретину Уильсону! — воскликнул Селим, у которого остались в памяти надменность американцев и их полное непонимание Ближнего Востока.
— А некая Лейла-ханым стала популярной за последние месяцы, но, в отличие от ее коллеги, никто не знает ее в лицо. Она отправляет статьи главному редактору по почте. И пока нашим людям не удалось ее идентифицировать.
Селим мысленно содрогнулся, но внешне себя не выдал. В императорском дворце слухи разносятся быстро. Еще в начале карьеры он научился скрывать свои чувства. «Лейла никогда не писала бы для газет!» — принялся он себя успокаивать. Его жена не интересовалась политикой. Однако в душе зародилось маленькое сомнение. Советник собрался спрятать список в папку, и Селим с равнодушным видом попросил взглянуть на список одним глазком… Неожиданно его пробрало холодом. Газета, для которой писала эта женщина, принадлежала мужу Зейнеп-ханым, кузины Лейлы.
Оставшись один, Селим принялся перебирать газеты. Выбрал несколько страниц и засунул в карман. Затем схватил телефон и предупредил, что отлучится. Фиакр довез секретаря до ближайшего трапа дворца Долмабахче, где он отыскал свободный каик. Поднявшись на борт, Селим устроился на подушках так, чтобы не мешать двум гребцам в парусиновых штанах и легких рубахах.
Он решил воспользоваться поездкой, чтобы почитать статьи. Потрясение сменилось гневом. Как Лейла осмелилась взять на себя такую инициативу, не спросив у него разрешения? «Потому что ты никогда бы ей не разрешил! — разозлился он. — Да чтобы жена секретаря падишаха, молодого перспективного дипломата, писала письма, содержащие угрозу для правительства!» Он и сам не питал большого уважения к Дамат Ферид-паше, считая его манипулятором и ничтожным человеком, но за спиной его величества нужно оставаться едиными.
Селим указал гребцам на йали. Мужчина сгорал от нетерпения увидеть жену, потребовать от нее объяснений. Он прикажет ей немедленно прекратить глупости. Селим вспомнил о вспышках гнева Лейлы первое время после женитьбы. Появление детей успокоило супругу, что вовсе не удивительно, женщина всегда расцветает со своим чадом. «Может, пора задуматься о третьем ребенке?» — спросил он себя.
В розарии работали садовники. Ахмет с громкими криками прыгал с понтона, подогнув коленки. Женщины сидели кружком на ковре, ели сладости и пили шербет. Наверняка сироп из ежевики, особый домашний напиток. Перихан в белом кружевном платьице скакала за обручем. Когда каик подошел к понтону, она подбежала к отцу. Селим положил плату за поездку на ковер на дне лодки и осторожно сошел на понтон. Малышка обняла его. Он смеясь, подхватил ее и закружил.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Лейла, поднявшись, чтобы приветствовать супруга. — Мы тебя сегодня не ждали.
По ее тону он догадался: жена нервничает. Вероятно, она думала об Орхане, который по-прежнему гнил за решеткой. Селиму удалось узнать, что с родственником не произойдет ничего плохого, пытать его не будут. Люди из военной разведки выпустили его и передали туркам — при условии, что бывший узник будет под стражей. Подозревая студента в подрывной деятельности, британцы все же не имели никаких доказательств. «Произвол», — выразила свое негодование Лейла, возмущенная несправедливостью.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Селим.
Он опустил Перихан на землю, но девочка вцепилась в руку отца, умоляя поиграть с ней. Он погладил ее по щеке и сказал, что сначала нужно поговорить с матерью.
Лейла глубоко вздохнула. Благодаря ежедневным морским ваннам и миру в родных стенах она набралась сил. У нее создалось впечатление, что она отмылась от миазмов оккупации. Однако неожиданное появление мужа пробудило дурное предчувствие.
Они присели на каменную скамью в тени деревьев. Когда Селим стал разворачивать газетные статьи, сердце женщины заколотилось. Лейла скрестила руки на груди, чтобы они не дрожали. Недалеко от них Ахмет продолжал прыгать с понтона, по его загорелому телу стекала вода, и Лейла позавидовала беспечности мальчика.
— Ты должна немедленно это прекратить, — медленно произнес Селим. — Твоя роль не в том, чтобы поддерживать националистов, а в том, чтобы заботиться о детях и муже. Не понимаю, как такое могло прийти тебе в голову!
Селим говорил с ней резко, даже не смотрел в ее сторону. Лейлу всегда пугало хладнокровие мужа. У нее все сжалось в груди. Селим никогда ее не поймет. Она и сама была удивлена переменам, случившимся с ней за последние месяцы. Теперь она знала, чего хотела, знала, на что способна. Она посвятила себя борьбе за свободу.
Каждую неделю она ходила в дервишескую ханаку на вершине холма. Она помогала планировать побеги, собирать пожертвования, чтобы одевать беглецов и передавать им хоть немного денег. Она без колебаний ездила в Стамбул, если ее просили передать какое-нибудь послание. Подобно Халиде Эдип и другим активистам, Лейла больше себе не принадлежала.
— Нет, — тихо сказала она.
Селим повернулся к ней.
— Прости, что ты сказала?
— Мне очень жаль, но я не прекращу писать и защищать правильные идеи. Султан не прав в том, что связался с британцами.
— Не говори о том, в чем ничего не понимаешь! — вспылил муж. — Его Величество лишь пытается умерить их злобу, чтобы они ослабили поддержку греков.
— Как бы то ни было, это продажа души, — съязвила Лейла. — Десантная операция в Измире получила резкое неодобрение, разве нет? А сделки с французами в Киликии? Патриоты этого не потерпят! Такое впечатление, что падишах не понимает чаяний своего народа. Однако он должен был заметить, что даже его приемы в Долмабахче по случаю празднования байрама[50] привлекли меньше публики, чем обычно.
Селим ошеломленно смотрел на нее. Откуда этот решительный тон? У него раньше не было подобных споров с женой. Ее уверенность сбивала с толку.
— Успокойся, я остаюсь в тени, — вздыхая, продолжила она. — Никто не сможет установить связь между журналисткой и женой Селим-бея.
— Но я же смог! — выпалил он, комкая статьи в кулаке. — Рано или поздно об этом догадаются и люди из дворца. Ты осознаешь, какому унижению меня подвергаешь? И ты считаешь, что я потерплю оскорбление своей чести?
— Я же терплю существование твоей жены Нилюфер-ханым.
Тишина рухнула между ними, словно нож гильотины. Были слышны лишь радостные крики Ахмета, только что поймавшего рыбу. Взгляд Селима излучал смесь гнева и страха. Лейла с удивлением поняла, что ей жаль того, кто был ее мужем почти десять лет.
— Как ты узнала?
— Была проездом в Эйюпе. Я услышала, как эта женщина говорила о тебе. О своем милом супруге, который скоро должен вернуться из Парижа, — с издевкой добавила она. — О своем нежном и обожаемом муже…
Внезапно на нее нахлынула волна гнева. Она впилась ногтями в ладони. Теперь, оказавшись на краю эмоциональной пропасти, она поняла, почему некоторые предпочитают молчать, сохраняя видимость счастья и защищая память о благодатных моментах. Смех Перихан, щелканье секаторов садовников, плеск воды о лодку, тихие шаги Фериде, которая принесла поднос с еще теплой выпечкой. Мир пребывал в гармонии. Но Селим все испортил.
— Я не хотел тебя задеть, — сказал он. — Думал, что так будет лучше… Оставить тебя в неведении.
— Я должна тебя за это поблагодарить? — с ледяной иронией произнесла она.
Он не только заставил ее страдать, но и пытался показать себя в лучшем свете.
— Я нужен Нилюфер. Как бы это сказать? Она…
— Молода. Ей девятнадцать лет. Как давно вы женаты?
Удрученный, он опустил голову.
