Тереза Ревэй - Твоя К.

Тереза Ревэй

Твоя К.

ПРЕДИСЛОВИЕ

О чем могла мечтать юная аристократка в царской России? О балах, кавалерах, нарядах… От кого ей было узнать о суровой реальности мира, играя с нянечками или бегая в парке их фамильного дома? Но героиня книги Терезы Ревэй графиня Ксения Федоровна Осолина встретила свое пятнадцатилетие на пороге трагических событий 1917 года в Петербурге. Могла ли тогда она догадываться, чем обернется для нее этот переломный момент в жизни так горячо любимой ею страны?

С первых страниц романа читатель вместе с героями попадает в атмосферу хаоса и безвластия большевистской России. Автору в полной мере удалось передать ужас и панику, захлестнувшие страну. Что мы помним из истории этого периода? Какие-то даты, какие-то личности… Мало кому захочется перелистать учебник, чтобы восстановить полную картину событий. Обладающая истинным талантом писателя Тереза Ревэй вовлекает читателя в водоворот исторических событий, охвативших как Россию, так и всю Европу в целом.

Рано повзрослевшая после жестокого убийства отца и смерти матери, Ксения Осолина вынуждена бежать из обезумевшей России во Францию вместе с сестрой и маленьким братом. Но Париж, столица мод и красоты, не встретил ее с распростертыми объятиями. Терпя лишения, юная аристократка берется за самую низкооплачиваемую работу, чтобы прокормить семью. И только благодаря счастливому случаю ей достается билет в новую жизнь. Красота русской эмигрантки, гармоничные черты, порода, формировавшаяся веками, не могли оставить равнодушным владельца Дома моды Жака Ривьера. Согласившись работать моделью и переступив порог его швейного дома, Ксения не догадывалась, что вскоре знаменитые фотографы будут снимать ее бледное лицо, завораживающее и загадочное… Не догадывалась она и о том, что среди них встретит того самого, единственного — свою любовь длиною в жизнь…

Листая страницу за страницей, вы станете невольным свидетелем встреч и расставаний героев романа. Благодаря удивительно живому повествованию писательницы пропадает чувство пространства и времени. И вот вы уже не у себя дома, а бродите по улочкам вечернего Берлина, а через мгновение заходите в уютное парижское кафе…

Будет ли судьба благосклонна к двум любящим сердцам? Подарит ли новую встречу? Об этом вы узнаете, окунувшись в мир романа «Твоя К.». Его нельзя назвать исключительно женским. Он будет интересен всем читателям, независимо от пола и возраста. Это книга о любви и войне, о предательстве и верности, о жестокости и красоте самой жизни. Это одна из тех книг, к которым вы вернетесь снова спустя годы и испытаете радость от встречи…

Волкам луны

Mit Liebe[1]

Часть первая

Удача всегда нескромна. Удача вполне заслуживает награждения Георгиевским крестом, потому что с ней победа быстра и легка, а Ксения Федоровна Осолина представляла себя не иначе как победительницей. Еще бы! Это ли не удача — в самый разгар войны увидеть у себя на дне рождения одного небезынтересного молодого офицера из императорской гвардии! И это в то время, когда сотни тысяч русских гибнут на фронтах, простирающихся от Балтики до Дуная! Ксения, не колеблясь, послала приглашение и даже позвонила, чтобы удостовериться, действительно ли этот гвардеец в отпуске. Ее мать пришла бы в ужас, узнав об этом звонке, нарушающем все правила хорошего тона.

Прижавшись носом к окну, Ксения подышала на двойное стекло, как делала это в детстве, чтобы видеть улицу. Оказалось, что с возрастом она не стала терпеливее. Как бы там ни было, но кучка манифестантов, собравшихся возле Казанского собора, не испортит ей праздник.

Раздался стук входной двери, и густой голос отца наполнил прихожую. Судя по интонациям, отец был сердит, возможно, даже разгневан. Ксения слышала, как он, пыхтя, словно медведь, снимает тяжелую шубу и нетвердым шагом, волоча правую ногу, раненную в сражении, пересекает комнату, направляясь в сторону своего кабинета.

Ксения была одета в длинную полосатую юбку и белую блузку с плиссированным воротником. От накинутой на плечи шали все еще шел острый запах лекарств из госпиталя, куда она ходила ухаживать за ранеными. Тяжелой работы там Ксении не поручали — в пятнадцать лет еще рано полностью выполнять обязанности сестры милосердия и лечить гнойные раны, — но и от помощи не отказывались. Девушка готовила перевязочный материал, дезинфицировала хирургические инструменты или разговаривала с солдатами, поднимая им настроение.

Услышав шаги отца, Ксения, не зажигая лампы, вышла в окутанный послеобеденными сумерками салон и застыла на месте. Настенные часы отсчитывали минуты. В салоне стояли журнальные столики из красного дерева, стулья с резными ножками, его украшали персидские ковры, зеркала, консоли с головами сфинксов. На стенах висела коллекция работ знаменитых художников, которая была известна многим ценителям искусства. Даже с закрытыми глазами девушка могла скользить среди предметов интерьера, сделанных из карельской березы, пианино со стоящими на нем эмалированными рамками с портретами и коллекцией табакерок. Да и все остальные комнаты их уютного, но строгого дома, окна которого выходили на замерзшие каналы, она знала наизусть. Для нее здесь не было секретов. В бархатной тишине ей казалось, что она слышит, как в венах дома бьется пульс, оживляя все вокруг. Не зря дом находился как раз посередине между двумя православными соборами.

Звуки голосов вернули Ксению к действительности, и она услышала, что отец разговаривает по телефону. В последнее время у нее вошло в привычку слушать разговоры других людей. И не только родителей. Прогуливаясь по улицам, она прислушивалась ко всем витающим в воздухе сплетням и жалобам.

Вот уже в течение нескольких месяцев возле булочных, начиная с самого утра, собирались громадные очереди. Женщины в зимних пальто с обветренными от холода щеками жаловались на высокие цены и требовали хлеба. Они обвиняли власти в продажности немцам, неспособности организовать снабжение города продовольствием, возникновении повального дефицита: угля, мясопродуктов, свечей, мыла, сахара. Многие считали, что убийство Распутина решит проблемы, но ситуация не улучшилась, словно даже из могилы старец продолжал оказывать свое пагубное влияние. У Ксении мурашки ползли по коже при мысли о том, что из-за нехватки дров в неблагополучных районах города умирают бедняки.

Осолины тоже вынуждены были экономить. Не так, как в былые времена, отапливался дом. Часть комнат закрыли до весны, и Ксении приходилось делить спальню со своей младшей сестрой, которая каждый вечер требовала, чтобы ей читали сказки и легенды. Когда ребенок засыпал, девушка накрывала его ворохом одеял.

— Картофель уже стоит пять рублей! А ведь до войны его цена была всего пятнадцать копеек. Как же люди могут прожить, Нина? — восклицал отец.

Наверное, дверь в кабинет осталась приоткрытой. Ксения различила тихий голос матери, пытавшейся утихомирить мужа. Нина Петровна Осолина со своими деликатными манерами и спокойным взглядом относилась к тем мягким женщинам, которые играют роль доброго ангела при муже со взрывным характером.

Ксения сама много раз видела, как ее отец или дядья, заслуженные гвардейские офицеры, повиновались своим супругам, хотя те никогда даже не повышали голоса. Была в этих вояках какая-то восприимчивость к мягкости.

И это не могло не удивлять. Естественно, что отец возмущался ценами на пищевые продукты. Умный человек, он часто говорил, что, выигрывая войну на фронтах, Россия тем не менее проигрывает ее в тылу. Действительно, при виде трамваев, застывших на рельсах еще несколько месяцев назад, неспокойных заседаний депутатов в Таврическом дворце оставалось только согласиться, что тыл святой России хрипит, словно загнанная лошадь.

Вспомнив о ждущем ее в комнате голубом платье из сатина и тюля, обшитом фальшивым жемчугом, Ксения сдвинула брови. Под страхом самого строгого наказания, какое только могла придумать, она запретила Маше прикасаться к своему наряду. Родители пообещали устроить старшей дочери праздник в благодарность за прилежную учебу в Оболенском лицее и за работу сестрой милосердия. Вместе с матерью они ходили на Моховую улицу к Анне Григорьевне Гиндус — портнихе, которая училась в Париже у самой Жанны Пакэн[2] и являлась для девушки воплощением элегантности. Складывалось впечатление, что Ксения празднует свое появление на свет на целый год раньше, что устраивало ее как нельзя лучше. Она не любила быть такой, как все. Рассказывая своим подругам про праздничный обед, который состоится сразу после просмотра пьесы Лермонтова в Александровском театре, она чувствовала на себе завистливые взгляды. Не могло быть и речи о том, что лихорадочное возбуждение, охватившее город, помешает радостям, к которым она готовилась несколько недель.