Санта Монтефиоре - Соната незабудки
— Красота Алисии станет бичом для многих достойных мужчин, — грустно предрекала она, — а вот Леонора найдет счастье, потому что черты лица ее никого не введут в заблуждение.
Мерседес прятала свои полные ноги под длинной юбкой, а все рецепты — под клеткой попугая Лоро, который научился идеально подражать ее голосу. Голос Лоро звучал так убедительно, что когда Оскар, шофер, появлялся на пороге кухни и упрекал Мерседес в том, что она смеет требовать от него «подать кофе», та грозила ему пальчиком, не осознавая, что на самом деле с просьбой к Оскару обратился проказник-попугай. Всякий раз, рассерженная, она выставляла шофера за порог, а Лоро тихо смеялся в клетке так, как это делал Оскар, когда подглядывал за Мерседес, спрятавшись за дверью кладовой.
Мерседес любила детей. Ее собственные дети, отцами которых стали носильщики, садовники и шоферы со всего Херлингема, бегали по улицам, словно бездомные дворняжки. С огромной гордостью она часами развлекала близнецов, открывая им тайны кухни, но очень быстро пришла к выводу: если Леоноре нравился весь процесс приготовления — от теста до готового блюда, то Алисии все очень быстро надоедало. Единственное, что доставляло Алисии удовольствие — заливать глазурью и украшать готовые блюда. Мерседес не упускала возможности приструнить Алисию, когда та пыталась испортить кулинарные произведения сестры. В это же время Лоро громко кричал из глубины комнаты: «Mala niña! Ja! Ja! Ja! Mala niña!»[6], наблюдая своими черными глазками, как Алисия хитро выкручивалась из этих ситуаций, пуская в ход свое удивительное обаяние, обняв няньку за толстую талию и притворяясь, что любит ее. На самом деле Алисия не любила никого, кроме себя.
К огромному облегчению многих жителей Херлингема, в апреле 1960 года отошла в мир иной Филлида Бейтс. Некоторые пришли на ее похороны из чистой вежливости, другие, например Шарло Блис, повинуясь ощущению, что их собственная смерть притаилась где-то очень близко в ночных осенних сумерках. Возможно, кто-то верил, что уважение к почившей и набожность смогут удержать смерть на расстоянии, хотя бы ненадолго. Дряблое тело Филлиды наконец-то умерло, съеденное изнутри своей же собственной ядовитой кровью. Оно превратилось в кучку сухих костей и изможденной кожи. От нее так мало осталось, что гроб, в котором она лежала, был маленьким и легким. Уход Филлиды не интересовал никого, кроме шестилетней Алисии, увлеченной таинством смерти и страшной таинственностью, которую это событие всегда влекло за собой. Она притаилась у ворот школы и с широко открытыми от любопытства глазами наблюдала за мрачной процессией, выходящей из церкви. Девочка вдыхала тяжелый аромат лилий, который смешивался со сладким запахом смерти, и чувствовала, как холодная дрожь пробегает вдоль позвоночника.
— Пойдем отсюда, милая, — прошептала мама, крепко держа за руку Леонору. — Пускай люди поплачут.
— Но они не оплакивают умершую, — сказала Алисия и улыбнулась, не отрывая глаз от похоронной процессии.
— Не говори глупостей, Алисия, — возмущенно возразила мама.
— Тогда почему полковник гладит миссис Блис по попке?
Одри к своему ужасу убедилась, что ребенок прав — рука полковника бесцеремонно ласкала жену.
— Он просто поправил ее платье, милая, — торопливо сказала Одри, ускорив шаг, чтобы увести Алисию.
— Но жене полковника это очень нравится, — сказала Алисия и захихикала. — Смотри, она улыбается…
Сесила очень огорчал тот факт, что учителя Алисии без конца жаловались на поведение девочки. Они утверждали, что она, будучи слишком развитой для своего возраста, сбивала с пути истинного весь класс и часто обижала младших. Пожимая плечами, они с раздражением заявляли, что не могут с ней справиться. Поэтому Сесил стал уделять больше внимания дисциплине, и даже позволил себе пару раз отшлепать ее, когда она пыталась ему дерзить. По его мнению, безобразное поведение даже шестилетнему ребенку не должно сходить с рук. Но ничего не помогало — Алисия была безнадежно испорченной. «Ее обаяние срабатывает, быть может, с мамой и с тетушками, — думал Сесил, — но на меня оно не действует!»
Одри и слышать не хотела о том, что ее дочь может в чем-то быть далека от идеала. Алисия могла хныкать, закрыв лицо руками, патетично заявлять, что ее отец — чудовище и что она совсем его не любит, а мамочку, напротив, обожает. Затем дрожащей рукой она утирала крокодиловы слезы, которые при необходимости снова лились, как из лейки. А Одри крепче прижимала к себе свою маленькую девочку, вспоминая те девять месяцев, которые носила ее в себе, и обещала, что поговорит с отцом и учителями и объяснит, что Алисия — одаренный, чувствительный ребенок, который еще слишком мал, чтобы отвечать за свои поступки. Одри была уверена — если Алисия научится вести себя согласно принятым в обществе правилам, из нее вырастет прекрасная девушка. Но со временем количество проблем только росло, и Форрестеры были вынуждены перевести дочь в другую школу. Одри обвиняла учителей, Сесил — Алисию, а Алисия винила всех, кроме себя.
Леонора очень страдала из-за дурного характера сестры. Она тоже была вынуждена сменить школу. Слезы ее лились ручьем: девочка скучала по своим друзьям и обожаемой учительнице, мисс Эми, которая очень любила чудесную малышку. Леонора никогда не приходила в школу с пустыми руками: она всегда приносила фрукты, букетик цветов или кусочек тортика и застенчиво клала подарок на учительский стол. Она по-прежнему забиралась на ночь к маме в постель, заставляя отца уходить в гардеробную, кровать в которой никогда не остывала. В конце концов Сесил пришел к выводу, что есть только один выход из создавшейся ситуации. Но, предложив подобное, он рисковал навлечь на себя страшный гнев со стороны жены.
— Я хочу поговорить с тобой об образовании девочек, — сказал он жене как-то вечером, наливая себе бокал бренди.
Была зима. Дни стали короткими и безжалостно поглощались долгими ночами, которые опускались на землю рано и неотвратимо. Близняшки уже лежали в своих кроватках, согретые одеяльцами и безграничной любовью матери. На улице было холодно и неуютно. Одри улыбнулась мужу и отложила книгу.
— По-моему, Алисия прекрасно чувствует себя в новой школе, а Леонора смирилась с мыслью, что в жизни часто происходят перемены. Очень ценный урок для нее, как мне кажется, — ответила она со счастливой улыбкой.
— Я с тобой не согласен. Если мы хотим образумить Алисию и научить ее уважать старших, у нас есть только один выход.
— И какой же?
Сесил сомневался. Его предложение вызовет страшную бурю. Ему была ненавистна сама мысль о том, чтобы огорчить жену. Собравшись с силами, он пристально посмотрел на Одри своими бледно-голубыми глазами и решительно произнес:
— Я хочу, чтобы они получили английское образование.
Одри застыла. На мгновение она утратила рассудок. Не в силах поверить в услышанное, она тупо смотрела на мужа, ошеломленная его бесчувственностью, не в состоянии найти слов.
— Английское образование? — наконец пробормотала она после долгой неловкой паузы.
— Образование в Англии, — уточнил он и увидел, как исказились черты лица супруги. — Здесь, в Аргентине, мы им этого дать не сможем, — продолжал он, не глядя в глаза жены, в которых застыл ужас. — Я думаю, дочерей нужно отправить в Коулхерст-Хаус, где училась моя сестра Сисли. В мире нет ничего лучше английского образования…
— Но они же совсем маленькие, — медленно проговорила Одри, чувствуя, что задыхается. — Им ведь только шесть лет!
— О господи, я же не предлагаю отправить их в Англию завтра! Дорогая, они поедут туда, когда им исполнится десять. Ты успеешь привыкнуть к этой мысли.
— Десять? — Одри набросила на плечи кардиган и возмущенно добавила: — Ты не можешь так поступить со мной, Сесил. Я тебе не позволю. — Она знала несколько семей, которые отправили своих детей учиться в Англию. По возвращении дети становились совершенно чужими, приобретя новые манеры, новые ценности, новые взгляды. Она никогда этого не допустит!
— Я боялся, что ты воспримешь это именно так. Я хотел обсудить с тобой этот вопрос.
— Я понимаю, — сказала она, с трудом сохраняя самообладание. — Сесил, как ты можешь отнять у меня моих девочек, которых я люблю больше всех на свете?
Сесил отвернулся и с грустью посмотрел в окно. «Женщины так эмоциональны, — подумал он. — Быть может, я неправильно все преподнес?» Потом тяжело вздохнул и решил подойти с другой стороны.
— Обязанность отца — делать то, что лучше для них, Одри. Я не хочу отпускать их так же, как и ты, но нужно подумать о будущем наших дочерей. — Его голос стал твердым.
Одри вдруг подумалось, что именно таким тоном он когда-то говорил в армии.
