Роксана Гедеон - Сюзанна и Александр
Я не сдержала вздоха облегчения. Слава Богу, ничего страшного не произошло. Можно не волноваться.
— Поль Алэн, я сама думаю возвращаться. Вы приехали как раз тогда, когда я надумала собираться к отъезду.
Внимательно глядя на меня, он спросил:
— Могу я узнать, где вы были всю ночь?
— На приеме в Ренси, — сказала я беззаботно. — В поместье Клавьера.
— Что же вы там делали?
— Развлекалась.
— Целую ночь?
— Ренси находится далеко от Парижа. Кроме того, по дороге я задержалась у ювелира.
— Что же вы купили?
— А вот это, — смело сказала я, указывая на брошь, подаренную мне Талейраном.
Наступило молчание. Мы смотрели друг на друга. Вопросы Поля Алэна больше не пугали меня, ибо я нашла бы ответ на любой из них. Конечно, было бы лучше, если бы Поль Алэн приехал в иное время… и не знал бы, что я отсутствовала ночью. Но раз уж так получилось, надо примириться с ситуацией и по возможности исправить ее.
— А что за карета привезла вас, Сюзанна? — спросил он вдруг.
— Ах, так вы и это заметили, — произнесла я чуть раздраженно, ибо эта беседа уже начинала мне не нравиться.
— Ответьте мне.
— Это карета Мориса де Талейрана, моего хорошего знакомого, — сказала я решительно. — Я очень ему обязана.
— Вы? Я это слышу от вас? Вы называете предателя своим хорошим знакомым? Да что вы себе думаете?
— Можно подумать, вы мой опекун, — сказала я чуть насмешливо. — Поль Алэн, прежде чем упрекать меня, вспомните, что мы с вами абсолютно равны. Вы не мой начальник.
Брови его были нахмурены. Не выдержав, я улыбнулась:
— Ну, что за глупости? Не стоит до такой степени быть в плену предубеждений. Позже я расскажу вам все, и вы поймете, что я была права, когда хорошо отзывалась о Талейране. А теперь идемте обедать. Я ужасно голодна.
В этот миг на лестнице появилась Аврора. Она быстро сбежала вниз, и я заметила, что при взгляде на Поля Алэна лицо ее засияло.
— Поль Алэн, мне кажется, вы еще не видели лошади, которую мне купила мама. Пойдемте, вы просто обязаны посмотреть!
— Мадемуазель, я уже видел ее, — терпеливо произнес виконт дю Шатлэ. — Гнедая английская кобыла, не так ли?
— Так. Но если мне хочется еще раз похвастаться ею перед вами, неужели вы мне откажете?
— Ваша улыбка, Аврора, лишает меня мужества, необходимого для отказа.
Они ушли. И, честно говоря, я была этому очень рада, потому что сейчас нуждалась в покое и хотела побыть одна, чтобы все обдумать.
…После того как я узнала, что Поль Алэн приехал в Париж, и после разговора, весьма похожего на допрос, я опасалась, что Талейран, узнав от Шарлотты, что я просила его зайти ко мне, исполнит мою просьбу. Его визит мог бы иметь самые неожиданные последствия. Поль Алэн на дух не переносил людей, подобных ему. Трудно было даже сказать, кого он больше презирает: просто якобинцев или аристократов, которые к ним примкнули. Я раздумывала над тем, как избежать неприятностей, и решила написать Талейрану письмо. Я уже присела к секретеру и взяла перо, как вдруг услышала звонок, раздавшийся в прихожей.
Я вышла из комнаты и, подойдя к лестнице, наблюдала, как Марианна направляется к двери. Вслед за ней из гостиной вышел Поль Алэн. Дверь отворилась, и на пороге застыл мальчик лет пятнадцати с письмом в руке.
— Для мадам дю Шатлэ, — произнес он.
— От кого? — спросил Поль Алэн.
— Мадам сама поймет, когда прочитает.
Я видела, как мой деверь забрал у мальчика конверт, и, ужаснувшись, бросилась вниз по лестнице.
— Отдайте письмо! Что еще за шутки? Вы отлично слышали, что оно адресовано мне.
Поль Алэн, не возражая, протянул мне конверт. Я заперла дверь и, мельком взглянув на письмо, сразу поняла, что оно от Талейрана. Я уже хорошо запомнила печать министерства иностранных дел. Тем временем Марианна удалилась, оставив нас одних.
Поль Алэн настороженно смотрел на меня.
— Вы очень изменились, — сказал он резко. — Сперва вы с неохотой ехали в Париж, потом задержались здесь на полгода. Эти приемы у буржуа, этот Талейран, эти письма, которые передаются через посыльных, а не посылаются по почте…
— Всего одно письмо! — возразила я сухо. — И пожалуйста, оставьте меня в покое.
Письмо сейчас занимало меня куда больше, чем то, что думает о моем поведении Поль Алэн. В конце концов, почему я должна всех успокаивать? Почему все требуют у меня отчета? Ко мне совершенно бесполезно приставать, я никому не собираюсь давать объяснений!
Письмо Талейрана, небольшое и очень деликатное, успокоило меня, едва я увидела первые его строки.
«Милый друг, я не заехал к вам потому, что хорошо представлял себе, о чем будет наша беседа, и хотел избавить нас обоих от тягостных объяснений. Вряд ли вы более меня понимаете, что у случившегося нет будущего. Вероятно, некоторое время нам лучше не видеться. Будьте уверены, что ничто не сможет поколебать моего восхищения вами и моей нежной симпатии к вам. Я желаю вам счастья.
Что касается дела вашего мужа, то советую вам не терять ни минуты, ибо нынче Баррас негодует на левых и более расположен к правым, но, вполне возможно, что настроение его может измениться.
Ваш покорный слуга
Морис де Талейран-Перигор».
Меня поразил его такт, его почтительность, его невероятное понимание того, что произошло. Словно камень свалился с моих плеч, когда я обнаружила, что наши мысли совершенно одинаковы. Мы останемся друзьями, и на этом точка. Обо всем остальном надо просто забыть.
Я сожгла письмо, потом вышла и направилась в комнату Поля Алэна. Из-за двери уже не пробивался свет, но я все равно постучала. И еще сказала вслух:
— Поль Алэн, откройте, я пришла сообщить вам нечто очень важное.
Дверь отворилась, и я вошла.
— Вы узнали об этом «важном» из письма? — спросил Поль Алэн, зажигая свечу.
— Да. Именно из письма. И письмо это от Талейрана.
В комнате было почти темно и, глядя на своего деверя, я никак не могла понять, что же он думает и какое выражение имеет его лицо.
— Что же вам пишет сей достойный государственный муж? — спокойно, но слегка насмешливо спросил Поль Алэн.
— Александр скоро сможет вернуться! Дней через пять, самое большее через неделю, его амнистируют!
От радости и торжества даже у меня, хотя я давно знала об этом, перехватило дыхание. Я с вызовом спросила:
— Ну, что же вы теперь скажете о Талейране?
— Талейран устроил амнистию для Александра?
— Ее устроила я! Но на меня одну никто даже смотреть бы не захотел! Талейран помог мне! Он познакомил меня со всеми — даже с Баррасом… Он подсказывал, как надо поступать!
— И что же, он делал это из-за ваших прекрасных глаз?
В голосе Поля Алэна слышалась настороженность. Я задохнулась от возмущения.
— Ах вот как? Стало быть, вы нисколько не рады за брата?
— Я унижен, черт побери!
— Что-что? — переспросила я, не веря своим ушам.
— Я унижен тем, что вы ходили с протянутой рукой к нашим врагам! Представляю, как это их забавляло!
У меня пропал дар речи. Впервые я засомневалась, так ли уж умен Поль Алэн, как я думала. И так ли уж он любит брата.
— Знаете, — сказала я холодно, — Бретань очень плохо на вас действует. Вы совсем отстали от жизни. Слушая вас, можно подумать, что мы живем еще при Старом порядке!
— Я всегда живу при Старом порядке и горжусь этим. Я никогда не признавал всех этих ничтожных республиканских учреждений.
— Это свидетельствует лишь о том, как вы слепы.
— Я не слеп, черт побери! И именно потому, что я не слеп, меня мучает мысль: почему республиканцы отнеслись к вам с такой симпатией?
— За то, что Баррас сделает для Александра, мне придется заплатить двести тысяч ливров, — произнесла я сухо. — Теперь вы понимаете? Может быть, теперь вы хоть для приличия изобразите радость!
Он долго не отвечал. Потом воскликнул, хватаясь за голову:
— Баррас! Подумать только, Баррас! Да еще Талейран! Вы думаете, Александр будет рад, узнав, что обязан своим возвращением таким подонкам?
— Дай Бог, сударь, чтобы наши друзья-роялисты помогли нам так, как эти подонки.
Помолчав, я добавила:
— Кроме того, мне кажется, Александру незачем обо всем этом знать.
— Похоже, вы боитесь его реакции.
— Нет. Не боюсь. Я уверена, что он не так глуп, как вы. И был бы более благодарен. А вам… вам я вообще поражаюсь. Вы повсюду твердите, что любите брата, а сами даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему! Вы хотели бы, чтобы он вернулся, но боитесь замарать руки. Вы предпочли, чтобы грязную работу взяла на себя я, а потом дошли до того, что стали обливать меня презрением!
— Не выдумывайте чепухи. Вам следовало бы помнить, что сохранять достоинство следует даже в оковах, и не идти ни на какие соглашения с врагами.
