Франческа Клементис - Большие девочки не плачут
— Вряд ли, вы так давно знаете друг друга. Позлорадствует над тобой и напомнит, что он — заместитель директора, тогда как ты… нет, а потом ты напомнишь ему о каких-нибудь расчудесных проделках или что там у вас было в Итоне, и вы опять станете друзьями не-разлей-вода.
Энди не смог сдержаться, чтобы не улыбнуться неумелым попыткам Марины подбодрить его.
— Расчудесных проделках? Не об этом ли читают девушки в пансионах? Спорим, и ты это вычитала, когда училась в школе?
— Да как ты смеешь! — в притворном негодовании воскликнула Марина. — Я воспитывалась строго в духе Шарлотты Бронте. Всякого рода обреченные на неудачу, запутанные отношения, оканчивавшиеся более или менее счастливо, — вот это было мое.
— Представляю себе, — сказал Энди. Его развеселил образ толстушки, которая воображает из себя страдающую героиню. — А вот я воспитывался строго в духе Томаса Харди. Всякого рода обреченные на неудачу, запутанные отношения, оканчивавшиеся полным крахом, — вот это было мое.
Марина рассмеялась.
— Ну уж ты скажешь. Но ведь Томас Харди в списке читателей подростков идет после Бронте?
— Знаю, о чем ты. Сначала мечты, потом действительность.
— Когда человек понимает мечту, как нечто, что имеет счастливый финал, это многое говорит о нем.
— Тогда как действительность…
У каждого из них был опыт общения с действительностью, и оба не раз испытали разочарование. Оба чувствовали, что забыли о своих разочарованиях слишком поздно, и теперь не время раскрывать свои истинные возможности.
— Я раньше не говорил об этом, Марина, потому что боялся, что мне от тебя достанется, но ты выглядишь здорово, ну просто здорово.
Он увидел выражение сомнения на ее лице.
— Я правду говорю. Ты и сама знаешь, как отлично ты теперь выглядишь. Это видно по твоей походке, по тому, как ты улыбаешься, когда тебе кажется, что никто не смотрит на тебя.
Марине показалось странным, что тот, кто еще недавно был ее противником, испытывает по отношению к ней что-то помимо профессионального интереса. Она задумалась — ей это странно и приятно или непонятно и приятно, и тут почувствовала, как Энди обхватил ее руку. Она быстро прикинула, сколько они оба выпили. Раза четыре заказывали, не больше, это точно. Просто чтобы расслабиться, и не так много, чтобы принимать совсем неверные решения.
Она уже почти склонялась к тому, чтобы проявить симпатию к этому монстру, но прежде чем ринуться в пучину умиротворения, ей предстояло еще кое-что узнать.
— Это ты «потерял» текст моего выступления в Нью-Йорке, так ведь?
Он не отвечал. Да ему и не нужно было это делать.
Марина пожала плечами.
— Ну да ладно. Знаю, что ты. Мне даже польстило, что ты настолько испугался меня, что вынужден был прибегнуть к грубому саботажу, лишь бы только погубить меня.
— Не согласен! Саботаж был не грубый!
Марина захихикала. Она запьянела. Теперь ей становилось понятно, что Тереза нашла привлекательного в Энди. Вся устрашающая тирания, которой он подвергал ее в продолжение лет, растаяла в ее памяти вместе с жиром. А здесь она себя контролировала.
— Кстати, как прошла вчера презентация нового бизнеса?
Энди немного приободрился.
— Все было хорошо. Пообещали сделать взнос. Но очень небольшой. Четверть миллиона. И не в союзе со «Спарклиз».
Марина знала, о чем он говорит. После попытки саботажа в Нью-Йорке Энди почувствовал неловкость, чему удивился. Будучи не в силах извиниться, он вместо этого сосредоточил свои усилия на более позитивном подходе к улучшению своего положения в состязании за повышение. Он трудился изо всех сил в деле привлечения новых средств в агентство. И хотя он отчаянно искал пути привлечения капитала в агентство, все-таки занимал неважнецкое второе место вслед за Мариной — это он хорошо понимал.
Ему это повышение было нужнее, чем Марине. Он это чувствовал. Она моложе его. И уже добилась впечатляющего успеха в этом году. Ее новый внешний вид наверняка откроет перед ней еще много дверей. А через несколько лет в совете неизбежно появится еще одно место.
У нее еще есть время, а вот у Энди его не было.
Марина видела, как он упорно работает, и восхищалась его решительностью. Она была уверена, что добьется повышения, и могла себе позволить такое великодушие. Вместе с лишним весом ушла и ее ненависть к нему.
В этот вечер он страдал. Марине не хотелось, чтобы его затянуло еще глубже.
— А у меня сегодня день рождения, — сказала она вдруг.
— С днем рождения, — поднял Энди бокал в ее честь и тут увидел, что оба их бокала пусты. — Слушай, у тебя день рождения, а у меня сегодня худший день во всей моей карьере. Почему бы нам не взять бутылочку шампанского и не утонуть сегодня, чтобы возродиться завтра? Моя квартира всего в пяти минутах отсюда. Как ты думаешь?
Было 5.59 утра, когда зазвонил мобильный телефон. Оба вытянули свои ослабевшие руки и принялись нащупывать аппарат, нарушивший их покой. Телефон оказался Маринин. Она села на кровати, мгновенно проснувшись.
— Алло? — ответила она, с беспокойством думая о том, кто бы это мог звонить так рано.
— Слушай, Корова Му, где ты была всю ночь? Я тебе звонила, звонила домой. Нет, не надо ничего объяснять, некогда. Слава Богу, что ты в здравии! Я не спала полночи, тебя нигде нет, и я совсем забыла, что у тебя есть мобильный, и вот только сейчас вспомнила. О, Му, это ужасно, не знаю, что и делать…
— Сюзи, успокойся и объясни, что случилось.
Она почувствовала, как мужчина, находившийся рядом, поворачивается к ней лицом.
— С детьми ведь ничего не случилось? Или с Кеном? Все здоровы?
— Да, с ними все в порядке. С ними всегда все в порядке. А вот со мной нет. Я не в порядке.
— Что произошло? Если не расскажешь, я не смогу тебе помочь.
— Му, я вешу одиннадцать стоунов.
Кому-то, возможно, покажется, что это не такой уж серьезный повод для раннего утреннего звонка, но Марина прекрасно все поняла. При росте в пять футов четыре дюйма одиннадцать стоунов веса не так-то легко скрыть, как ни оденься. Это этапный вес, вроде этапного дня рождения. Тридцатый, сороковой или пятидесятый день рождения можно рассматривать просто как еще один день в жизни, но вместе с тем эти дни полны большого значения. Знаменательный день рождения заставляет вас пристальнее всмотреться в будущее, подытожить прошедшее, дать ему оценку, переосмыслить его или попросту принять, каков он есть. Вот и Сюзи. Когда она весила десять стоунов тринадцать фунтов, то обманывала себя тем, что, пожалуй, еще не набрала лишнего. Но одиннадцать стоунов…
После той встречи в ресторане Марина не виделась с Сюзи. Ее забавляла мысль о том, что Сюзи семь лет стимулировала лактацию, чтобы не растолстеть, и вместе с тем такое ненормальное поведение изумляло ее. Она мало что во всем этом смыслит, но все-таки интересно, что этот затянувшийся период грудного кормления сделал с гормонами Сюзи? И что будет теперь, когда она остановилась? У нее, наверное, голова идет кругом от свободы; эти гормоны, должно быть, ходуном ходят, напоминая о себе, обнаруживая свое недовольство тем, что все эти годы с ними неважно обращались. Неудивительно, что она не может больше контролировать свое тело; оно воспользовалось возможностью, чтобы в конце концов взять контроль над ней.
— О, Сюзи, мне так жаль. Знаю, каково тебе сейчас. Я почти всю жизнь испытывала то же самое, так что мне все понятно. Но не надо психовать. Почему бы нам не встретиться и не пообедать?
— Пообедать? — завизжала Сюзи. — Чтобы смотреть, как я толстею? Да ты что, с ума сошла? Это Дэвид во всем виноват.
Марина переменила позу.
— Почему? Он-то что сделал?
Сюзи удержалась, чтобы не выложить подробности происшествия, хотя все уже закончилось. Да и не это доставляло ей страдания.
— Не дает мне таблетки. Я-то вижу, что они с вами со всеми сделали, а веса у меня лишнего чуть больше нормы, так что ему не нужно давать мне много таблеток, но этот мерзавец вообще ничего не дает! Я его умоляла, угрожала…
— И чем ты ему угрожала?
— Да так… ничем. Просто пообещала, что скажу Кену, как он разбрасывается деньгами, или еще что-нибудь. Он стал плести что-то про этику, очень смешно в его устах, как ты думаешь?
— Сюзи, выпей чашку чая, я тебе позвоню, когда встану и приду в себя. Все будет хорошо, я это знаю.
— Да нет же, хорошо уже никогда не будет. Если, конечно, только… ну да!
— О чем это ты? — спросила Марина, почувствовав подозрение и тревогу одновременно. — Что ты собралась сделать?
— Это настолько очевидно, что не знаю, почему мне это не пришло в голову раньше! Рожу еще одного ребенка! Когда ты беременна, никто не замечает, какая ты толстая, а как только малышка родится…
Когда она произнесла эти заветные слова, в голосе ее послышались мечтательные нотки.
