Мэри Портман - Импровизация
— Ты нашла там что-то смешное?
Долли улыбнулась. Вопрос Алекса отвлек ее от очень любопытного, но в данных условиях второстепенного исследования.
— Когда ты впервые занялся сексом?
— Один или с женщиной?
Она снова набросила простыню на его бедра и искусно притворилась недотрогой.
— Очень остроумно.
Алекс внимательно изучал ее.
Глаза его без очков казались прозрачными. Долли почувствовала себя неуютно и решила, что с нее достаточно. Ей не нравилось, что Алекс может смутить ее одним взглядом.
Она дала ему пощечину. Фигурально выражаясь. Иными словами, слегка шлепнула по бедру.
— Перестань сейчас же!
— Что? Смотреть на тебя?
— Ты смотришь на меня… я не знаю… слишком пристально. — Слишком серьезно и изучающе. Еще немного, и он увидит ее насквозь. — Что ты ищешь?
Он подсунул под спину еще одну подушку и по-прежнему серьезно спросил:
— Ты не хочешь, чтобы тебя изучали взглядом? Мы лежим в постели совершенно обнаженные, а ты не хочешь, чтобы на тебя смотрели?
Что она могла ответить?
Что пристальный взгляд является предвестником прочной связи? Что она была слишком легкомысленной, слишком беспечной и не думала, к чему это может привести? Что такая связь до смерти пугает ее?
К таким отношениям она не готова. И даже не знает, будет ли готова когда-нибудь. Не из-за того, что эти отношения могли бы повредить карьере обоих. А из страха перед чересчур большой близостью. Перед битвой качества и количества. Из страха перед необходимостью искать компромисс между двумя противоположностями.
— Долли…
Голос Алекса звучал мягко, но она тут же навострила уши. Что за чушь? Думать о каких-то дурацких страхах, когда рядом лежит роскошный обнаженный мужчина, готовый заняться с тобой любовью?
Она приподняла тонкую бровь и трижды сильно дернула простыню. Долли очень понравилось, что Алекс ее не остановил.
— Я хочу, чтобы меня изучали. Но не взглядом.
— Значит, к тебе можно прикасаться, но нельзя смотреть? Верно?
Долли притворилась, что раздумывает над его вопросом, но на самом деле ей хотелось только одного: избежать его пронизывающих глаз и снова заняться веселой сексуальной игрой. Взрослеть было скучно и неприятно.
Алекс продолжал смотреть на нее, а потом тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения.
— В жизни не видел более противоречивой женщины.
— Спасибо, что заметил. — Она потянулась за очередной пригоршней попкорна. — Таковы мы все.
— Как я мог этого не заметить? Слава Богу, со зрением у меня более или менее нормально.
— Но это не мешает тебе называть меня ребенком.
— Не помню, чтобы я называл тебя ребенком.
— Ты обвинял меня в том, что я слишком много играю.
Он слегка пошевелил бедрами, едва прикрытыми простыней.
— А сейчас я думаю, что ты играешь недостаточно.
— Не ври.
— Не вру.
— Ну, — начала она, разыскивая зерна помельче, — играть куда интереснее, когда есть с чем играть.
Алекс напряг таинственные мужские мышцы, и простыня, прикрывавшая его чресла, красноречиво подпрыгнула.
— Вы очень милые. И ты, и твоя встроенная игрушка. — Она бросила ему в лицо слипшийся кусок попкорна.
Алекс поймал его на лету, как хамелеон.
— Мы рады доставить тебе удовольствие.
— Я люблю получать удовольствие. Простое траханье не по моей части. — Она бросила ему зернышко кукурузы. Алекс промахнулся. И во второй раз, и в третий. — Язык не отсох без практики?
— Мой или твой?
Тут она принялась бомбардировать его зернами. Он нырял и уворачивался, закрыв глаза и рот. Снаряды иссякли быстро, но Алекс ждал еще несколько секунд. Потом он открыл глаза и спросил:
— Ты закончила?
Пакет почти опустел, но она еще не решила, стоит ли ложиться на простыню, усеянную солью и крошками. Долли переводила взгляд с пакета на простыню и не знала, как ей поступить.
— Думаю, да.
— Надеюсь, ты уберешь все это.
Этого только не хватает, недовольно подумала Долли и нахмурилась. Хотя… Он лежит такой хорошенький, голенький и весь засыпанный съедобными крошками. Внезапно ей пришло в голову, что слово «убрать» может иметь множество смысловых оттенков.
Она притворно вздохнула.
— Думаю, придется. Ты ведь все равно не ударишь палец о палец.
Алекс и глазом не моргнул. Этот нахальный, самоуверенный мужлан просто сел и стал ждать, когда его обслужат. Причем дважды.
Долли не собиралась задумываться над тем, почему ей хочется делать и то и другое. Наверняка это чисто рефлекторный ответ на умение Алекса возбуждать ее одним взглядом. Она решила продолжить эту веселую, беспечную игру и сама напросилась на неприятности.
Продолжая прикрываться простыней, Долли встала на колени и поползла вперед. Результат превзошел все ее ожидания. По животу разлилось пламя, спустилось вниз, охватило кончики пальцев, а потом вернулось и начало лизать нежную кожу между ее ляжками.
Обнаружив первое зернышко попкорна в локтевом сгибе Алекса, она всосала его, стараясь не прикасаться к коже ни губами, ни языком, ни зубами. Второе зернышко, лежавшее в середине его груди, Долли подобрала губами. Третье увлажнила кончиком языка и подобрала с подушки, лежавшей под его головой.
Когда Долли отпустила простыню, позволив ей сползти и обнажить верхнюю часть тела, Алекс заерзал. Когда она провела сосками по завиткам темных волос на его груди, он глухо зарычал.
Когда она заставила его лечь плашмя, наклонилась и притронулась языком к плоскому мужскому соску, разыскивая очередной кусочек попкорна, он отпрянул и слегка шлепнул ее по попке.
Язык Долли застыл на месте. Она поборола сладострастное желание укусить его, присела на корточки и с наслаждением ощутила прикосновение тугого мужского члена к ее плоскому животу.
— Перестань сейчас же! Я терпеть не могу, когда меня шлепают.
— Очень жаль, — сказал он. Когда Алекс продолжил, Долли лишилась дара речи. — А ты могла бы надеть кружевной передник? Как сексуальная французская горничная?
— Я не смогла бы надеть кружевной передник даже в том случае, если бы ты попросил.
Алекс хмыкнул, но оставил ее стыдливую реплику без ответа.
— Значит, о кожаных плетках и сапогах со шпорами можно не спрашивать.
Она покачала головой.
— Мой предел — это позиция «женщина наверху».
— Гм… Ну что ж, посмотрим. Детские считалочки и шуточные стишки. Бросание едой и игра в «Мусорщика»… — Алекс задумчиво поджал губы, задумчиво поднял бровь и вдруг брякнул, по мнению Долли, ни с того ни с сего: — Долли Грэхем, ты обманщица! Кроме того, я думаю, что ты чего-то боишься.
Ее возбуждение исчезло так же неожиданно, как и появилось.
— Обманщица? Что ты хочешь этим сказать? И чего мне бояться?
Алекс поднял колени, зажав Долли между бедрами.
— Ты придумываешь игры для взрослых, но сама можешь играть только в детские игры. Не скажешь почему?
Его глаза пронизывали Долли. Ясные глаза, не замутненные очками, бросали ей вызов, требуя доказать, что он ошибается. Доказать, что вечный ребенок Питер Пэн не разрушительная фантазия и что жизнь в несуществующей стране не средство самозащиты, придуманное ею для бегства от реального мира.
О’кей. Может быть, он прав и в том и в другом. Ну и что? У нее имеются на то свои причины. Но она не обязана и не собирается рассказывать об этих причинах человеку, который ничего не обещает и не предлагает взамен. Человеку, который и не заикается о том, что хочет продолжить их отношения после окончания Игры. Который имеет наглость обзывать ее ребенком, хотя еще несколько минут назад называл женщиной.
— Нет, не скажу. Честно говоря, я вообще ничего не хочу тебе говорить. Никогда. — Нет, какова свинья! Думает, что он ее вычислил! А она едва не сказала ему это дурацкое слово, начинающееся с заглавной буквы «Л»… Долли чувствовала себя так, словно она пыталась проглотить огромную таблетку и та застряла у нее в горле.
Долли схватила свисавший край простыни, снова завернулась в нее как в тогу и соскочила с кровати. Нагнулась за лифчиком и трусиками… и почувствовала рывок. За которым последовал новый, еще сильнее. Раздался треск ткани. Она выпрямилась и стала медленно оборачиваться. Простыня рвалась дальше.
Она сделала паузу. Потом повернулась. Хрясь!
Пауза. Поворот. Хрясь!
Она подождала… подождала… и вдруг сделала стремительный поворот.
— Ты делаешь это нарочно?
Алекс сидел на кровати, свесив на пол одну босую ногу, упершись коленом другой в матрас, и держал в руках два куска простыни. Он встретил ее взгляд.
— Ты делаешь это нарочно!
Раздавшийся вслед за этим треск был красноречивее всяких слов. Через несколько мгновений нижняя часть простыни, верхнюю часть которой она все еще прижимала к груди, превратилась в несколько полос ткани и упала на пол. Долли опустила глаза и тут же подняла их.
