Катрин Гюннек - Модистка королевы
Сейчас мне кажется, что эта поездка была знаком счастливого поворота судьбы.
Между двумя визитами в Версаль дела завели меня к Ренну[112]. На обратной дороге компанию мне составил молодой человек, который только что получил звание младшего лейтенанта и присоединился к своему полку. В Камбре, я думаю. Его путь проходил через Париж, и я охотно предоставила ему место в своем экипаже по просьбе одного из его родителей. Моя дорожная карета была пуста, так почему бы мне не подвезти этого восемнадцатилетнего бретонского юношу, подумала я. В полночь, когда лошади были готовы, мы бодрым аллюром тронулись в путь. Была ночь, мы были одни… Он забился в самый дальний угол кареты, боясь даже прикоснуться к моему платью! На это было жалко смотреть. Он что-то бормотал и этим только усугубил возникшую неловкость. Несомненно, я была первым хорошо одетым человеком в его жизни. Думаю, ночные тени приукрасили мое лицо и силуэт, доставляя еще больше мучений этому птенцу…
При выезде из Сен-Кира я видела, как он таращил детские глаза, пораженный шириной улиц и строгой симметрией зеленых насаждений. Когда мы достигли Версаля, он стал немного разговорчивее:
— Вот так красота! — дивился он красоте Оранжереи. — И мраморные лестницы… Лес Трианона! — воскликнул он.
На подъезде к Парижу он еще больше расхрабрился и признался, что его пугают лица, которые он мельком видит из окна кареты.
— Мне кажется, у них такой насмешливый вид, — пробормотал он, бросив несколько растерянных взглядов на прохожих. — Они, конечно, смеются надо мной?
Я успокоила его. Здесь, как и в любом другом месте, это было делом привычки. Нужно было избавиться от страха, стать черствым. Я, как и он, покинула провинцию, чтобы обосноваться вдали от родного дома. У меня это получилось! И у него получится так же, может, даже лучше, заверила я его, хотя сама в это не сильно верила.
Наше путешествие завершилось на улице дю Мэй. Прежде чем уйти, я тихонько условилась с портье отеля «Европа», что он позаботится о том, чтобы мой юный бретонец получил хорошую комнату.
Мы больше никогда не виделись. Мы могли бы… но случай распорядился иначе.
Я часто думаю о том, что эта несколько странная ночь изменила нашу жизнь без нашего ведома. Звезда удачи на небе переместилась… Она мягко покинула меня, чтобы озарить путь этого молодого человека, ставшего впоследствии министром государства, послом и пэром Франции.
Я не сказала ему и сотни слов, но он навсегда остался в моей памяти. И я знаю, он тоже запомнил меня. Разве можно забыть первую ночь с женщиной?!
Первая ночь Франсуа Рене де Шатобриана[113] с женщиной была прекрасна, ведь ему посчастливилось провести ее со мной.
Глава 19
Положение наше становилось все хуже и хуже.
Воспоминания о том времени наводят на меня ужас, говорить о нем неприятно, но я дала себе слово рассказать все.
Как будто покрывало грусти медленно опускалось на нас. Невидимое, но тяжелое, почти осязаемое. Помню одну ночь, на улице Ришелье, когда я внезапно проснулась. Дурной сон… Я чувствовала, как непроглядная мгла сгущается вокруг меня и мадам Антуанетты. Я увидела ее, одетую во все черное; огромное колье сдавило ее шею. Она смотрела на меня, и из глаз ее катились слезы.
Для меня все началось с неприятных новостей из Бельгии. Буллан, брюссельский торговец, затеял со мной ссору из-за фальшивого жемчуга, который я якобы у него заказывала. Когда судья потребовал предъявить мой заказ в письменном виде, бельгиец пошел на попятную. Как он мог предъявить то, чего не существовало вовсе? Я решила, что проблема решилась сама собой и дело может быть закрыто, но судьи-консулы приговорили меня к выплате Буллану нескольких сотен ливров, хотя он и признал, что никакого заказа с моей стороны ему не поступало. Я не имела привычки проигрывать процесс, особенно когда правда была на моей стороне. Конечно, я пренебрегла несколькими вызовами в суд и достаточно легкомысленно отнеслась к этой истории, но ведь я была уверена, что моей доброй славы и ауры моего знаменитого дома мод хватит, чтобы прекратить эту нелепую игру.
Вслед за этим началась целая череда неприятностей. Аделаида утешала меня, напоминая, что и до этого в моей жизни хватало черных полос и что не стоит так сильно беспокоиться. Не знаю почему, но я вдруг поняла, что на этот раз не могу согласиться с ней, что все уже не так, как прежде. Возможно, виноват в этом был мой дурной сон.
В первое время значительная часть клиенток покинула мой бутик, чтобы перейти в «Галантную корзинку» ля Пико, и этот переход скорее был очень досадным, нежели реально грозил мне разорением. У меня по-прежнему было много заказов и всем хватало работы.
Говорили, что мне не терпится потихоньку уйти. На самом деле ситуация была нестабильной исключительно из-за плохих плательщиков. Я была загружена заказами, а они только разоряли меня, не принося ни малейшей прибыли. Клиенты если и платили, то с большим опозданием. Они только и знали что подписывались под признанием долга — и этой прекрасной валютой я должна была расплачиваться с поставщиками и работницами?! Необходимо было обладать весьма солидным фондом, чтобы иметь возможность спокойно, месяцами и даже годами дожидаться, когда же клиент соблаговолит заплатить.
Люди были уверены, что я сказочно богата. Я и вправду была богата, только богатство мое заключалось в кипах бумаг, которые сулили мне платежи в далеком будущем.
Я думала, что это лишь временные проблемы. Привычка… да и деньги еще были, я умела их зарабатывать, я их по-прежнему зарабатывала. Не было причины сокращать домашние расходы. У меня был престиж, который я обязана была сохранять во что бы то ни стало перед лицом двора. Я не могла в один прекрасный день подкатить ко дворцу в простом экипаже и самостоятельно, без помощи моих девушек, начать выгружать из него огромные коробки! Но суммарные расходы продолжали расти из-за многочисленности персонала. Много расходов, много неплательщиков, много поставщиков…
Злой рок обрушился на нас, когда его никто не ждал. Париж злословил, как обычно, я ругалась с неплательщиками, король весь отдался географии и буквально влюбился в Лаперуза[114]… А шестьсот сорок семь алмазов, собранных воедино, готовились перевернуть наши жизни.
Я убеждена, что этот эпизод нашей истории имел роковой характер. В центре событий оказалось колье, которое Мадам никогда не заказывала и даже никогда не видела!
Я помню радостные крики у дворца, когда был объявлен приговор.
— Да здравствует парламент!
— Да здравствует невинный кардинал!
Сквозь эти слова можно было слышать:
— Долой тиранию!
— Долой Мадам дефицит!
Мадам Антуанетта была подавлена, но это было лишь началом конца. Это дело с колье… Оно сломило ее, оставив привкус измены и несправедливости. И стыда.
С того момента несчастья посыпались одно за другим…
Слухи были беспощадны ко всем, и в тот момент люди решили, что со мной покончено.
— Эта Бертен такая высокомерная, такая надменная, торговка, которая работала с Ее Величеством…
— Она уже почти банкрот!
— Банкрот знатной дамы, — подчеркнула Оберкирх. — У нее никак не меньше двух миллионов! Немалая сумма для торговки тряпьем…
Их насмешки глубоко задевали меня, но я продолжала держать марку и не подавала вида. Моя природа побуждала меня бороться. В жизни мне уже приходилось проигрывать, но я никогда не сдавалась без боя. И сейчас я не собиралась сдаваться.
Оберкирх утверждала, что я проявила неблагодарность по отношению к королеве, за что она и оставила меня в столь тяжелые времена. Многие уверяли, что именно моя надменность охладила чувства австриячки. На самом деле все было намного тривиальнее: мадам баронессе просто перестали нравиться выставляемые ей за туалеты счета. Сегодня я могу сказать, не боясь показаться бестактной, что Париж был прав, когда распевал на все голоса, что у нее, полунемки, не было и половины немецкой бережливости.
Плохое настроение королевы было всего лишь слабостью. Просто всем очень хотелось досадить мне. Хорошим привычкам редко изменяют. На этот раз они утверждали, что я обвинила в своем банкротстве королеву. Слухи распространялись со скоростью света.
О чем же думала Мадам? Что и я оставила ее, как все остальные? Эта мысль терзала меня. Слухи всколыхнулись с новой силой, когда однажды в воскресенье я появилась при дворе, не имея возможности получить аудиенцию. Эта новость в момент распространилась по всему городу. Ведь все думали, что я уже умерла.
Времена настали тяжелые. Торговля оставляла желать лучшего, даже самые известные имена покидали ринг. Несчастье коснулось и моей доброй Пагеллы и ее «Модного штриха», Болара, знаменитого Готьера, которого некогда так уважали. Банкроты объявлялись один за другим. Даже частным лицам приходилось несладко. Принц де Гвемене печально давал уроки. Бурбулон, казначей графа Д’Артуа, заявил о пятимиллионном убытке. Пять миллионов… А месье де Виллеранж, управляющий почтой и почтовыми станциями! Его благополучие разлетелось на куски, что жестоко сломило его.
