Катрин Гюннек - Модистка королевы

Катрин Гюннек

Модистка королевы

Воспоминания Розы Бертен

Посвящается Жан-Жаку Делаттру

У каждого есть своя тайна. Одни скрывают горе, другие — радость. Однако это не имеет значения, поскольку однажды заботливая рука, протянутая с небес, подхватит и унесет их.

Эпиней-ле-Сен-Дениз

Улица дю Бор де Ло

Сентябрь 1813

Мое настоящее имя Мария-Жанна, но меня так уже давно никто не называл. Я родилась в Аббевиле[1] в июле 1747 года в крошечном убогом номере гостиницы Марешоссе[2]. Признаюсь, не слишком завидное место для появления на свет. Сейчас я живу в Эпинее. У меня огромный дом на берегу реки в районе Беату.

Лето заканчивается, а сад еще цветет. Я люблю эти большие деревья, эту реку внизу. Ветви роз ласково тянутся к окнам моей комнаты. Цветы источают дивный аромат. Мне подарил их Антуан Ришар, садовник королевы. Он славный малый, добрый гений Трианона[3] и мастер своего дела.

Смеркается. Все, чего я хочу, — это закрыть глаза, жадно вдохнуть вечерний воздух, здесь, сейчас. Вечер пахнет розами, землей… Это Версаль наполняет меня своими ароматами, душит в объятиях. Версаль похож на свой запах, в котором смешалось божественное и дьявольское. Благоухание роз и затхлый запах увядания, гнилой, тошнотворный, как веяние смерти. Да, таким был Версаль, и он был великолепен. Я никогда не жила в самом дворце, но часто бывала там. Сейчас уже сложно сказать, сколько всего времени я провела в Версале. Но, чувствую, что там остались лучшие годы моей жизни. В самом сердце «ужасного чудовища»… Так называет его корсиканец[4]. Конечно, император сожалеет о том, что отвратительные войны, разрушавшие все вокруг, не завершили своего грязного дела. Он мечтал стереть Версаль с лица земли, его статуи, его рощи. Ужасное чудовище — это он сам, корсиканец. Он, стремящийся уничтожить все до последнего камня, до последнего цветка. Он, только что взявший в жены австрийку. Наша эпоха изобилует чудовищами. Но чем больше они преследуют мадам Антуанетту[5], чем больше стремятся уничтожить память о ней, тем сильнее ощущается ее присутствие. Иногда по вечерам мне кажется, будто я слышу голос своей королевы.

Я не чувствую страха. Я не боюсь воспоминаний и призраков, воскрешенных в памяти ароматом роз. Пусть поджидают меня под моими окнами, пусть ищут меня — я к этому готова. Нет, я не боюсь, я никогда не боялась. Внешность обманчива. Я вовсе не маленькая тщедушная старушка, безмятежно вдыхающая с балкона аромат цветов. Я осталась прежней. «Торнадо, извержение вулкана», — моя бедная матушка сравнивала меня с силами природы или катастрофами. Во мне, должно быть, было и то, и другое. Но шестьдесят шесть лет не прошли бесследно для моего тела.

Я — старая маленькая девочка, дерзкая и полная воспоминаний.

Те, кто еще помнит меня, не могли поверить, что я найду в себе силы взяться за перо, чтобы рассказать мою историю. Глупцы… Последнее время они часто приглашают меня на свои ужины. Они хотят украсть у меня память, в которой живет моя королева. Сейчас самое время! Люди жаждут красивых историй, ярких воспоминаний. Я рассказываю им все, что приходит в голову, не забывая сделать себя центральной фигурой событий. Ведь я в свое время была ни больше, ни меньше как «министром». Я пичкаю своих слушателей небылицами, незаметно увожу от самого главного, придумываю все новые пикантные подробности. Это сбивает людей с мысли, они уже не помнят, о чем хотели спросить… Преувеличивать и приукрашивать — моя старая привычка, я не изменяю ей и сейчас. Пусть слушают меня, сколько душе угодно, пытаясь уловить волшебный дух того времени. Его уже не вернуть. В некоторой степени — по их вине. Где они были, когда Мадам находилась в Тюильри[6], в Тампле, в Консьержери[7]? Пустота, мрачная тишина окружали властительницу, в то время как ее веселые подданные щеголяли в Кобленце, Лондоне, Маннгейме. И теперь эти господа еще требуют излить им душу.

— Расскажите-ка нам о тех временах, мадам Роза, — просят они меня по вечерам, жадно ловя каждое мое слово. Да, я могла бы рассказать кое-что, да только эти люди мне не поверят. Времена, которые они считают волшебными, и правда были такими, даже в большей степени, чем они могут себе представить.

…Синева ночи сгущается над садом, сладкий аромат цветов становится все более пронзительным. Мои воспоминания похожи на эти цветы. Они нежные и одновременно колючие, как подарок садовника.

Глава 1

Не знаю, с чего начать мою историю. Нужно попытаться ухватить ускользающие от меня годы и воспоминания. Я постараюсь, я должна рассказать правду. Ведь наши портреты обычно выходят такими лживыми.

Я буду описывать события в той последовательности, в которой они происходили. Начну с самого начала, чтобы объяснить все наилучшим образом.

Я родилась второго или седьмого июля 1747 года в отеле города Аббевиль в Пикардии[8]. Эта гостиница предназначалась для коннополицейских стражников. При жизни моего отца Николя, конного лучника, нам полагалась там бесплатная квартира. На самом деле это были прескверные, темные, сырые комнаты, соседствующие с тюрьмой. Подходящее место разве что для ожидания смерти.

Стражники давно покинули это мрачное место, но здание по-прежнему стоит. Отель принадлежит теперь таможне и заведует им месье Буше де Кревекер де Перт.

Я — младший ребенок в большой семье. Моя мать Мария-Маргарита состояла в первом браке с Жаком Дарра, у них было двое детей: девочка, которая умерла совсем маленькой, и Жак-Антуан. От Николя, моего отца, у матери родились еще три сына и четыре дочери. Двое детей умерли, остались два мальчика и три девочки. Среди них была я. Я росла здоровой и подвижной, с аппетитом уплетала картошку с капустой и салом. Лекарство для долгой жизни, считала моя бабушка Пинге. Во всяком случае это была серьезная пища, возможно, благодаря которой у меня — крепкий организм и характер, способный выдержать любые жизненные бури.

Мои родители, набожные католики, крестили меня в церкви Святого Жиля. Обряд совершил приходской священник Лерминье или Фалкомикье… я никогда точно не знала его имени. Все звали его «отец мой». Только Жан-Франсуа де Муши, старший капрал Марешоссе, называл священника «месье Фалкоминье», а наши соседи обращались к нему «месье кюре Лерминье». Зато я отчетливо помню, что приходской священник был высоким и очень худым. Круглые, близко посаженные глаза придавали ему злобный вид. Кривой нос и черное одеяние делали кюре похожим на сварливую ворону. Он на всех нагонял страх. Это качество священника приносило свои плоды. В воскресенье никому и в голову не могло придти пропустить обедню.

Моя мать была очень религиозной и с детства привила мне любовь к Богу. Я не испытывала страха перед Фалкоминье-Лерминье. Интуиция подсказывала мне, что у этого высокого человека-вороны золотое сердце, и я не боялась ни его, ни Господа, которому он служил.

Крестными отцами всех детей были друзья моего отца, солдаты коннополицейской стражи Аббевиля. Только моим крестным был не приятель папы, а мой старший брат Жак-Антуан. А моей крестной матерью была наша соседка, Мария-Жанна Готеро. Ей я обязана своим именем.

Да, я родилась именно там. В скромной семье, в которой не имели образования и не были особенно удачливы. Но в доме царили нежность и любовь.

Один брат — столяр, другой — конный лучник, сестры, кузины, тетки работали на фабрике. Кроме двух моих братьев вся семья имела то или иное отношение к тканям. Такова особенность Пикардии. Мой собственный путь был уже очерчен. Я пошла по следам моих предков.

…Я снова вижу маму. Так бывает каждый раз, когда заново переживаю те годы. Я твердо верю, что и она меня видит и слышит. Я говорю с ней. Должно быть, дети решат, что мне пора в сумасшедший дом.

Как-то раз маленькая Туанетта посмотрела на меня очень внимательно. Думаю, она иногда слышит, как ее бабушка разговаривает сама с собой в своей комнате. Милая Туанетта… Ей очень нравится приезжать ко мне в Эпиней, а мне — принимать ее у себя.

В молодости моя мать слыла красавицей: невысокого роста, брюнетка, свежее лицо, гибкое тело, живые, игривые глаза. Все говорили, что я на нее очень похожа. Мои сестры, Катрин и Марта, напротив, пошли в отца. Они высокого роста, у них удлиненные серьезные лица и белокурые вьющиеся волосы.

Насколько я помню, отец был ко мне очень добр. К сожалению, я не успела узнать его хорошо: папа умер, когда мне исполнилось семь лет.

Земляки говорили, что моя история предначертана, что мне суждено последовать за женщинами моей семьи на фабрику или прислуживать Лерминье или устроиться сиделкой, как мама.