Константин Лапин - Непростая история
Неутомимый Озёрный, изображавший на этот раз автора проекта бани, с удовольствием рассматривал свое детище в натуре. Он даже смахнул платком пылинку с ноги дискоболки. Но заказчик — его играл имитатор Валя — отказывался подписать акт приемки. Мало того, что оформление фасада обошлось дороже, чем стоила по смете вся баня, — к моечной забыли подвести воду, не было душей, в предбаннике стоял холод.
— Зачем мне колонны? Девица при чем? — недоумевал он.
— Колонны органически вписываются в окружающий ансамбль, а скульптура логически выражает идею сооружения: в здоровом теле — здоровый дух! Неужели не ясно?
— Это излишества! — не сдавался заказчик.
И тогда прекрасная статуя ожила. Девушка выпрямилась, открыла глаза, казавшиеся еще больше на белом лице, и, звонко шлепнув себя по бедру, произнесла свою единственную фразу:
— Это излишества?!
По замыслу Лера должна была запустить в заказчика диском, но, размахнувшись слишком сильно, бросила его в зал. Диск угодил в сидевшего в первом ряду почетного гостя, архитектора Рудника. Какое ликование тут поднялось! Все знали, сколько наплодил он за свою жизнь дорогостоящих излишеств.
Занавес опустился. На сцену с недовольным видом поднялась Лиля Бельская. На ее лице было написано: «Ну, это уж слишком!» А за кулисами все поздравляли друг друга.
— Гениально, Валерочка! — Озёрный тряс руку девушки. — Последний штрих особенно удался: не в бровь, а в глаз.
Согнувшись в три погибели, проклиная все на свете, Кирилл напялил на голову коровью морду. Низкорослый Гриша подлез под шкуру, примостился сзади. Правую руку он положил на плечо друга, в левую взял хвост, которым полагалось помахивать на ходу. Им сразу стало жарко в тесной оболочке. Кирилл ничего не видел: щели для глаз были прорезаны слишком узко.
Под звуки популярной песенки из фильма «Бродяга» — «Раз, два, три, на меня ты посмотри...» — четыре полуобнаженные ноги не в такт затоптались по сцене. За кулисами собрались участники ансамбля, изображавшие субподрядчиков, они ждали сигнала помрежа, чтобы начать «доить» добрую трестовскую коровку. Но то ли шкура из папье-маше была непрочна, то ли Гриша, далеко выбрасывавший в стороны свои волосатые ноги, зацепил за что-то, только вдруг корова развалилась на две половины. Ослепленный ярким светом, оглушенный криками «браво», потный и красный Кирилл пополз на четвереньках за левую кулису, меж тем как художник спешил спрятаться в правой.
— Би-ис! Коро-ову! — кричали из зала.
В ответ на просьбы зрителей сообщить, кто «играл» корову, вероломный Озёрный сказал, что он уполномочен объявить от имени ансамбля: ни техник Малышев, ни художник Львов к номеру с коровой отношения не имеют. В зале захлопали еще сильней.
- Я никогда не прощу вам этого, Борис! — Кирилл освободился, наконец, от остатков коровьей шкуры.
- Вы ничего не поняли, Кирилл: корова забила всех, даже прекрасную Валерию. Она — гвоздь программы!
Это было глупостью, мальчишеством, чем угодно, но Кирилл, не попрощавшись ни с кем, оставив Леру, удрал черным ходом из клуба. По дороге он выпил две кружки пива и домой вернулся в таком воинственном настроении, что даже Варя не решилась с ним заговаривать.
Кирилл так и не узнал, как отличился Гриша, исполнявший еще и женскую роль. В вечернем платье и белокуром парике художник был весьма эффектен, зрители лишь не могли понять, почему носатая блондинка вдруг начинает ни с того ни с сего подкручивать воображаемый ус. А какой энтузиазм вызвал заключительный гимн строителей, исполненный участниками ансамбля, выстроившимися на фоне прекрасного горящего огнями города! Все в зале поднялись с мест и начали подпевать хору.
...Всю ночь Кирилла преследовали кошмары: громадный бык подхватил рогами гипсовую статую, а та смеется, потому что это вовсе не статуя, а Лера — живая, обнаженная. Кириллу страшно, что животное может проткнуть девушку рогами. А бык, уставив копыта в бока, — нагло хохотал приговаривая: «Гвоздь программы!» И Лера, привстав на колени, тормошит Кирилла: «Гвоздь, гво-оздь, гво-о-оздь!»
Это Варя тормошила брата, смеясь и приговаривая:
— Кирястик, к тебе гость! Гость, проснись! Го-ость!..
Приподнявшись, он увидел входившего в комнату Гришу.
— Куда ты вчера пропал? — напустился на него художник. —Я не знал, как успокоить Леру, когда она поняла, что ты удрал. И зря, кстати: наша корова первым номером прошла.
Кирилл поморщился: он не хотел говорить об этом. К тому же у него болела голова.
— Долго вы там пробыли?
— Часов до трех отплясывали. — Гриша подкрутил предполагаемый грузинский ус. — Ваш покорный слуга имел бешеный успех.
- Леру ты проводил?
Художник смешался.
- Вот из-за этого я и пришел к тебе. Никого провожать я не мог, поскольку на мне висела ревнивица Катька... Но ты не волнуйся: Леру отвез на своей машине милейший Виктор Алексеевич. И нас с Катей доставил до дому.
Кирилл даже зубами скрипнул от досады: опять Одинцов.
— Советую немедленно ехать к Лере и извиниться. Так и Катя считает — она погнала меня к тебе за этим.
- Спасибо!.. Я сам знаю, что мне делать.
- Ни черта не знаешь, если бросил ее вчера! А уж как она на сцене хороша была!.. Мрамор оживший... — Задумчиво почесывая заросший подбородок, он рассказал другу о разговоре с председателем постройкома.
Жильцов, объяснившийся после вечера художнику в любви, официально предложил ему место воспитателя в молодежном общежитии строителей.
- Что, что? — до Кирилла дошел смысл сказанного. — Ты, вольный художник, переквалифицируешься в воспитателя?!
— А художник, если хочешь знать, и есть первый воспитатель эстетического вкуса молодежи! Еще неизвестно, кто в большем выигрыше останется от этой комбинации — строители или я сам. Жить среди героев моей будущей строительной сюиты, полными пригоршнями черпать прямо из жизни сюжеты!.. Ты представляешь себе, какую чудо-выставку я отгрохаю через годик-полтора?! Мои коллеги по МОСХу будут локти кусать от досады, что не додумались до такого...
Гриша оживился. А разве помешают занятиям живописью те семьсот-восемьсот рублей, которые он будет получать ежемесячно? Это значит халтуру побоку, это значит не думать каждый день о куске хлеба... И квартиру со временем, возможно, дадут — Жильцов и на это намекал. Квартиру с удобствами в новом доме. Это тебе не пыльный чердак, где так трудно наладить настоящую семейную жизнь. Надо же и о детках когда-нибудь подумать...
— Ты слушаешь меня, медведь?
— Прости, не слушаю! — сознался Кирилл.
— Ладно, тебе надо ехать к Лере. И мне пора бежать. Моя Катька небось рвет и мечет, куда я провалился. Она ж поручила мне кефир купить. Где у тебя тут поблизости молочная?..
Было ослепительное утро, когда Кирилл вышел на улицу, но ничто не радовало его. Он брел, не разбирая дороги, и вышел к Октябрьскому вокзалу. В два ряда стояли женщины с цветами. Он купил букет гладиолусов.
Будь что будет, а он поедет к Лере и прямо спросит ее: любит она его или нет? Разумеется, то, что произошло вчера, не слишком приятная предпосылка для такого разговора. Он читал где-то, что самое страшное — предстать перед любимой женщиной в смешном свете... Ну, а в каком виде сама она предстала перед залом? Гришке нравится, он художник, привык к натурщицам. Однако зал клуба строителей не студия живописца!
Или нет, он не станет упрекать ее ни в чем. Даже в том, что она уехала с Одинцовым. В конце концов инженер помог ей добраться до дома. Завтра он поблагодарит Виктора Алексеевича.
Трясясь в вагоне электрички, он чувствовал себя одиноким и брошенным. А что, если Лера рассердилась на него?
В палисаднике перед Лериной дачей росли гладиолусы — белые, желтые, всех цветов и оттенков. Кирилл с огорчением взглянул на букет, который нес, придерживая у бедра, как кортик: нижние распустившиеся бутоны успели привять. Везти цветы за город было верхом нелепости, дарить такой букет просто невозможно; Кирилл сунул его в первую попавшуюся дыру в ограде.
На крыльцо вышла женщина с тарелкой в руках, она сыпала на землю пшено, приговаривая: «Цып, цып, цып!» И тотчас же из ближней клумбы выкатились желтые попискивающие шарики.
По дорожке, усыпанной песком, Кирилл направился к ней.
— Скажите, пожалуйста, Лера Удалова здесь живет?
Женщина подняла голову, ее лицо осветила радушная улыбка.
— Здесь, здесь... Только она еще спит, лентяйка, сейчас разбужу... Я ее тетя, будем знакомы!
Представившись, Кирилл решительно воспротивился предложению будить Леру: пускай спит, сегодня воскресенье. А вот если она соберется вечерком в город, пусть позвонит ему.
— Зачем уезжать, коли вы уже здесь? Попьете с нами чайку с малиной... Вадим Никанорыч! — крикнула она не замеченному Кириллом толстяку в белой детской панамке и сетчатой майке, возившемуся с лопатой у ограды. — Брось ты, Христа ради, лопату, завтракать пора... Не думайте, молодой человек, что он всерьез садовничает — просто жир сгоняет...
