Дафна Калотай - В память о тебе
За перегородкой раздался громкий кашель. Впервые за все время, что Нина бывала в комнате Виктора, его мать подала признаки жизни. Девушка даже несколько опешила от осознания того, что она на самом деле здесь живет.
Кашель был глубоким, надрывным. Нина отставила чашку с чаем в сторону. Кашель все усиливался и усиливался, пока внезапно не оборвался.
Нина испуганно посмотрела на дверь.
— С вами все в порядке?
Молчание.
Нина подождала, потом поднялась с места и, подойдя к двери, приложила к ней ухо. Прислушалась. Ни звука. Только испуганно колотится сердце в груди. Выйти в коридор и поискать Виктора? Нет! В воображении ее рисовалось, как он открывает дверь и видит… что-то ужасное.
Нина постучала в дверь.
Тишина.
Вдруг Нина вспомнила, что ее будущая свекровь глухая. «Добровольно оглохла», так сказать. Она изо всех сил забарабанила в дверь.
— Что?
От сердца отлегло. За дверью раскашлялись. Потом замолчали. Нина тихонько толкнула дверь. В нос ударил затхлый воздух. Девушка заглянула в щелочку.
В кресле перед окном сидела женщина в черном платье, сатиновый подол которого доходил ей до самых лодыжек. Солнце светило Нине прямо в глаза, и сначала она смогла различить лишь темный силуэт на голубом фоне окна. Но вскоре глаза ее привыкли к свету, и девушка увидела, что волосы пожилой женщины собраны на макушке в тугой узел, на ногах поношенные замшевые туфли, а платье не черного, а темно-синего цвета.
Нина взвизгнула. По туфле старухи ползла маленькая крыса. Нет, не крыса. Свет и тень сыграли с девушкой злую шутку. Птица, а вовсе не крыса, пронзительно вскрикнула, перепуганная Нининым визгом. Бело-зеленое оперение, на коротких крыльях — голубые крапинки.
— Я только хотела удостовериться, что с вами все в порядке, — громко сказала Нина.
Птица совсем не по-птичьи полезла по пышной юбке: она хваталась клювом за ткань и, перебирая лапками, поднималась все выше и выше.
— Ты не Лилия, — с подозрительным видом заявила старуха.
— Я… Виктор должен был вам сказать…
— Ваше превосходительство!
— Он должен был вам сказать… Ваше превосходительство.
— Я — мадам Екатерина Петровна Ельсина, жена Его превосходительства Алексея Николаевича Ельсина.
Тон ее был преисполнен гордости, граничащей с больным самолюбием.
— S'il vous plait[20].
Птица наконец забралась к ней на колени.
Будущая свекровь снова зашлась в мокром кашле. Нина подскочила к ней и легонько похлопала по спине. Она опасалась стучать слишком сильно: а вдруг кости у старушки хрупкие, как стекло? В груди ее все свистело. Наконец она прокашлялась и глубоко вздохнула.
— Не прикасайся к моим волосам! — вдруг истерично вскрикнула старуха.
Нина удивилась. Ей и в голову не приходило, что эта женщина способна так громко кричать.
— Я не прикасаюсь…
— S'il vous plait! — крикнула птица, взмахнула крыльями и уселась на полную грудь хозяйки.
— Никому не позволено прикасаться к моим волосам!
Нина отступила на шаг.
— Я только хотела…
И тут до девушки дошло, что никакие объяснения не помогут.
— Извините… Мадам, я ухожу.
Она попятилась к двери, не сводя глаз с сидящей в кресле, словно гора, старухи. По бокам ее обрамляли пыльные шторы, словно рама картину. Старуха кашлянула. Птица вторила ей. Не удержавшись, девушка бросила последний взгляд на будущую свекровь. Теперь птица сидела на ее плече, склонив голову набок, словно прислушиваясь.
Нина притворила за собой дверь.
Через пять минут вернулся Виктор. Когда девушка рассказала ему о неприятном инциденте, он посоветовал ей не беспокоиться.
— Такая уж у меня мама! Ничего не поделаешь. Жаль, что ваше первое знакомство не удалось.
Нина нахмурилась.
— Твоя мама сначала приняла меня за Лилию, а потом выразила разочарование из-за того, что я — не она.
— Не беспокойся, — устало улыбаясь, попытался отшутиться Виктор. — У моей мамы слабость к девушкам из Ленинграда.
Нина отвернулась. Не надо прятать голову в песок.
— Она называет себя «Ваше превосходительство», — почти шепотом произнесла она.
Виктор вздохнул и с вымученной улыбкой сказал:
— Мама так и не привыкла к «гражданам».
Он пристально посмотрел Нине в глаза. Таким серьезным она его еще не видела, даже когда он делал ей предложение.
— Ты будешь моей женой… Думаю, настало время рассказать тебе правду. Мой отец служил в императорской гвардии.
Нина слегка кивнула, словно уже знала об этом.
— Потом он перешел во флот и дослужился до адмирала, — тихим голосом продолжал Виктор. — Отец матери был видным банкиром, как и ее брат. Их расстреляли в первые дни революции. Мой отец погиб вскоре после того, как мама поняла, что беременна мною.
«Интересно, а кто еще об этом знает?» — пронеслось в Нининой голове.
— Не твоя вина, кто твои родители, — тихо, но твердо сказала она.
Виктор опустил голову, потом снова взглянул на невесту.
— Маме тогда было около сорока лет. Ее близкие или погибли, или уехали из страны… Почти все, кого она знала, спасались бегством.
— А она почему не эмигрировала?
— Мама упрямая женщина. Ты уже могла в этом убедиться. Я не уверен, что она отдавала себе ясный отчет в том, что творится в стране. И до сих пор не понимает. Ее спасла экономка. Такая удивительная преданность… Эта женщина служила в доме уже не одно десятилетие и знала мою маму в буквальном смысле с пеленок. Она помогла отсидеться ей вместе с моей бабушкой и тетей в лесах. Там я и родился в затерянной среди чащи избе. Вот почему я называю лес своим настоящим домом. Мы прожили в лесной сторожке около года, но лес навсегда вошел в мою кровь. Меня вырастила бабушка. Мама не знала, что делать, она была так беспомощна. Она только сидела перед окном и ждала. Душевная травма от потери мужа оказалась слишком сильной. Она и сейчас больна.
— А твоя бабушка?
— Она из другого теста. Старушка делала все возможное, чтобы вырастить и воспитать меня.
— А тетя?
— Соня лучше всех приспособилась к новой жизни. Она нашла место переводчика с французского и английского языков. Мама тоже свободно владеет ими. Мы жили на Сонину зарплату. Бедно, конечно, по сравнению с тем, как мои родители жили до революции.
Виктор вздохнул. Он, казалось, был рад сбросить с плеч тяжкий груз, рассказав всю правду о своей семье. Нине было знакомо это чувство. Ее дядя сидел в тюрьме, и девушка старалась об этом лишний раз не говорить. За сокрытие своего социального происхождения можно было угодить в тюрьму. Нина знала таких людей. Она подумала, что фанерная перегородка сделана Виктором не только ради комфорта матери, но и чтобы скрыть ее от чужих глаз.
— Что случилось после того, как вы вышли из леса?
— Сначала мы вернулись в дом, принадлежавший нашей семье. Там уже жили другие люди, и нам предоставили комнаты, в которых раньше жили горничные. — Он помолчал. Видно было, что эти воспоминания отдаются в его душе болью. — До двенадцати лет я жил там. Я уже тебе говорил…
Виктор запнулся.
— Вы переехали?
— Нас выгнали, а в наших комнатах поселились советские служащие. Тете удалось найти комнату в городе.
— А тетя? Что с ней случилось?
Виктор тяжело вздохнул.
— Мне ее не хватает. Я многим ей обязан. Именно тетя поддерживала нас все эти годы. Она умерла от воспаления легких лет десять назад.
— Ты говорил, что твоя мама преподавала языки, — напомнила Нина.
— Не совсем. Она могла бы работать переводчиком, как моя тетя. У них была французская гувернантка, а английскому ее учили с того момента, как она заговорила. Но… — Виктор сокрушенно махнул рукой. — Ты должна ее понять. Мама всегда считала себя представителем высшего общества. Так ее воспитали. Вот почему она настаивает, чтобы к ней обращались «Ваше превосходительство». Такой уж у нее пунктик.
Нине трудно было принять услышанное.
— Ее платье… — Она хотела сказать «износилось», но вместо этого произнесла: — Старое.
— До сорока лет ее окружало богатство. Мы не можем понять, как ужасно потерять все и прозябать в коммуналке. До этого у нее была такая радостная жизнь! Когда всех уравняли… Ну… Она не понимает, почему мир изменился. — Виктор сжал Нинину руку. — Пожалуйста, не обижайся на нее! Она не может приспособиться к жизни, которой мы сейчас живем.
— Ты очень добр к матери, — не совсем уверенным тоном сказала Нина. — Ты очень милый.
В конце концов, ей тоже придется жить с этой женщиной под одной крышей.
Но сначала имел место ритуал официального представления Нины Ее превосходительству или Мадам, как невестка вскоре начала ее называть. Старушка переоделась в другое платье: подол стелется по полу, кружева порваны, но в целом не так уж плохо. Она, несмотря на слабость, держалась вполне «по-королевски». Сын придвинул ей деревянный стул.
