Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
Она выдержала паузу.
— И не делай такое страдальческое лицо, Лейла, ты сама прекрасно это понимаешь, так же как и я!
Гюльбахар проклинала всю эту ситуацию, следствие отъезда сына и его отсутствия на протяжении нескольких месяцев. Гармония в доме была разбита. Ахмет то и дело шалил, он совсем вышел из-под контроля, Лейла одержима этим проходимцем из Берлина… Может, Гюльбахар была слишком покладистой? После свадьбы Лейлы и Селима между женщинами сразу же возникли трения. Семейная кровь невестки была жгучей. Сваха предупреждала об этом Гюльбахар, но черкешенка посчитала, что роду ее мужа нужно добавить немного перца. «Лучше бы я выбрала какую-нибудь неприглядную, но зато послушную девушку», — с досадой подумала она.
— Когда возвращается мой сын? Его отсутствие невыносимо.
— Не знаю, — пробормотала Лейла, опустив глаза и послушно скрестив руки на коленях.
В ее голове в беспорядке сталкивались тысяча и одна мысль. Она боялась разоблачения. Англичане не придавали значения статусу персон, которые попадали в их поле зрения. Под подозрение попадали видные университетские преподаватели, депутаты, высокопоставленные чиновники. Некоторых изгнали на Мальту. Раньше Лейле и в голову не приходило ослушаться свекровь. Теперь же вопрос был лишь в том, что хочет молодая женщина.
— Я напишу Селиму, чтобы он возвращался как можно скорее, — заявила Гюльбахар, пока служанка разносила шербет. — Что касается немца… Я требую, чтобы он поскорее уехал, ты слышишь меня? Об этом нужно позаботиться Орхану и его дружкам. Они должны знать местечки в Эюпе, где его можно спрятать. Он там будет в большей безопасности, чем здесь.
«Никто не защитит его лучше, чем я!» — возмутилась про себя Лейла. Она играла с огнем, капитан Гардель был прав, но он никогда не сможет понять упоение женщины, которая по своей воле решает соблазнить мужчину. Супружеская любовь, рожденная в навязанном браке, навсегда останется без первого волшебного и спонтанного сердечного признания, от которого возникает само желание любить. Со временем приходит привычка, часто возникает взаимопонимание, но всегда не хватает остроты завоевания.
Лейла тихо кивнула, обещая попросить Орхана заняться этим вопросом.
— И чем скорее, тем лучше! — заявила Гюльбахар. — Хочу, чтобы в мой дом вернулось хоть немного спокойствия. А теперь ступай! — раздраженно бросила она.
Весна дарила нежные ароматы и благодатный свет, но у черкешенки был горький привкус на губах.
Глава 18
Они замотали лошадям копыта, чтобы приглушить стук подков о брусчатку, но в тишине ночи тревожно звучал скрип колес телеги. Лейла с трудом различала остовы рыбацких хижин, которых не пощадил последний пожар. Темные воды с затхлым запахом тины и рыбьих кишок плескались о набережную. Небольшая группа людей терпеливо ждала. Курить было нельзя, чтобы не привлекать внимание, и Орхан все больше раздражался.
— Не нравится мне, что мы лжем твоей свекрови. Она выцарапает мне глаза, если об этом узнает.
Лейла вздернула брови. Брат, который был готов в одиночку обрушиться на оккупационные войска, вдруг проявил трусость.
— Ты только не попадайся ей на глаза до моего возвращения, — сказала она. — Если Гюльбахар потребует объяснений, тебе самому придется заниматься Хансом в Эюпе. Что касается меня, то я скажу, что поехала навестить кузину Накий, у которой недавно родился сын.
— Все это шито белыми нитками, — проворчал брат.
— Орхан, у нас нет выбора! Англичане сбились с ног. Должна ли я напомнить, что фотография Ханса до сих пор висит в комиссариатах?
— Замолчите! — шикнул на них Гюркан. — Вы же знаете, что голоса слышны далеко в море.
Было около четырех часов утра. Рыболовецкое судно, которое должно было их забрать, опаздывало. Лейла опасалась, что они здесь останутся до рассвета и тогда план провалится.
— Ты уверен, что мы в правильном месте? — спросила она.
— Ну да! — теряя терпение, ответил юноша.
Ханс нащупал руку Лейлы и, желая успокоить, сжал пальцы женщины.
— Доверьтесь, — прошептал он. — За нами придет лаз[46]. Это люди слова.
В прошлом веке черноморские перевозчики бежали от преследований русских. У них была репутация умелых мореплавателей — что и было необходимо для незаметной переправы через пролив.
— Тем не менее они не блещут пунктуальностью, — раздраженно пробормотала она.
Вдруг Лейле показалось, что она услышала звук разрезающих волны весел. Гюркан дважды свистнул. Причалила барка. Мужчины обменялись условленными фразами. Продвигаясь вперед и ничего не видя в темноте, Лейла споткнулась о канаты. Она испугалась, что упадет в воду, но крепкие руки подхватили ее.
— Лейла-ханым? — прошептал хриплый голос.
Мужчина был весьма широк в плечах, но в полумраке женщина не различала его лица. Лишь глаза поблескивали в темноте. Позади Ханс тихо зарычал от боли. Барка пошатнулась, и женщине пришлось вцепиться в незнакомца. Его шерстяной пиджак отдавал йодом и табаком.
— От племянника мне известно, как вы нам помогаете. Мы вам очень признательны.
— Вы — дядя Гюркана?
Мужчина не ответил, но Лейла догадалась, что это и есть тот таинственный Рахми-бей, офицер, с которым встретился Ханс на войне и который теперь командовал группами сопротивления.
— Могу я вас попросить передать эту записку? — спросил он, вкладывая ей в руку сложенный лист бумаги. — Это нужно передать в ханаку[47] позади вашего дома. Они в курсе.
— Безусловно.
— Вы — ангел, — прошептал он. — Если я вам понадоблюсь, племянник всегда знает, где меня найти.
Она не успела поблагодарить Рахми-бея, так как тот уже отвернулся, чтобы пожать руку старому боевому товарищу. Мужчины похлопали друг друга по плечам, и дядя Гюркана спрыгнул на сушу.
— Да благословит вас Бог, Ханым Эфенди, — тихо произнес он на прощание. — И спасибо!
Судно отчалило, и три фигуры растаяли в темноте. Лейла присела, боясь потерять равновесие. Она была одна вместе с Хансом и четырьмя молчаливыми моряками, вцепившимися в весла. На фоне звездного неба вскоре вырисовался темный силуэт старого дворца. На противоположном берегу Золотого Рога почти не было огней.
Море было спокойно. Прохладный бриз гладил Лейлу по щекам и по лбу. Моряки знали секреты переменчивых течений Босфора. Несколько раз, не сговариваясь, они меняли направление. Вдалеке Лейла разглядела темную массу военных кораблей, освещенных сигнальными огнями. Интересно, каким из них командовал Луи Гардель? Ее терзала тревога. По сравнению с этими громадинами их лодка была неимоверно хрупкой. Если одно из судов решит сняться с якоря, то их просто накроет мощный кильватер.
— Спрячьтесь под брезент, — прошептал капитан ей на ухо. — И ни слова!
От затхлого запаха рыбы Лейлу чуть не стошнило. Мужчина осторожно ее укрыл, уложив сверху тяжелые рыбацкие сети. Лейла подумала, что с Хансом поступят так же, и испугалась за его рану. Она больше ничего не видела и не слышала, кроме плеска воды о корпус барки. Лейла свернулась калачиком. Никогда она не чувствовала себя такой уязвимой. «Обычно первая весенняя переправа через пролив была для меня праздником», — с сожалением подумала она.
Ей показалось, что они двигаются очень быстро, но она потеряла всякие ориентиры. Она боялась, что ее стошнит, и сконцентрировалась на дыхании. Липкая влага пропитала одежду, и начала зудеть кожа. Воздуха не хватало. Лейла запаниковала. Она же умрет здесь, задохнувшись под этим вонючим брезентом! Она начала барахтаться, пытаясь выбраться, и вдруг услышала крики. Мощный луч фонаря обшаривал лодку. Женщина тотчас же съежилась, словно желая провалиться сквозь дно. Кровь шумела в ушах. Если это англичане, то они пропали! Но лаз шутил по-турецки, заверяя, что у него все в порядке с документами, и приглашал инспекторов подняться на борт, если те, конечно, хотят впустую потерять свое время. Добавил также, что не прибирал на судне. Ему ответили, что он может оставить себе свою грязь. Капитан перекинулся с ними еще парой шуток, и лодка наконец продолжила свой путь. Лейла с облегчением закрыла глаза.
— Можете выходить, — наконец сказал капитан. — Теперь вы должны показывать дорогу.
Он помог Лейле выбраться и присесть рядом с Хансом. Немец улыбнулся молодой женщине. У Лейлы все онемело, она жадно вдохнула свежий воздух. Они двигались вдоль азиатского берега. Над холмами, поросшими кипарисами, вечнозелеными дубами и соснами, забрезжил рассвет, звезды потускнели. Слаженно и мощно гребцы рассекали спокойные воды. Судно мчалось, оставляя за кормой серебряный бурун на опаловой глади. Несколько фонарей указывали на присутствие рыбаков. И ни одного танкера с нефтью из Батуми, ни одного пассажирского судна, идущего к Одессе… Русская революция разрушила привычный уклад. Движение на Босфоре начиналось лишь днем, чуть позже — суета маленьких парусных суденышек и пароходиков.
