Елена Катасонова - Концерт для виолончели с оркестром
Музыка плескалась в душе. Ей навстречу рвались стихи - Лермонтов, Пушкин, Тютчев... Они сливались с музыкой воедино, звучали мощным аккордом этому небу, звездам, горам; им вторила далекая арфа.
Боже, какая несравненная красота!
Зажглись звезды. Стих ветер, и умолкла арфа. Молчали и соловьи. Пора возвращаться. Рабигуль всей грудью вдохнула едва уловимый запах цветущих вишен, открыла дверь и шагнула в тепло, в комнату. Рита с Людой уже оставили карты. Быстро-быстро Рита накручивала бигуди на жиденькие, сожженные перманентом волосы; Люда, лежа в постели, читала толстую книгу.
- Надышалась? - Она отложила книгу в сторону. - Не будешь теперь приставать с форточкой?
- Не буду, - смиренно ответила Рабигуль.
- Слава Богу! - с облегчением воскликнула Рита. - Ты нас с этой форточкой прямо заколебала! Открыть да открыть! А ночи еще холодные... А в кино, между прочим, зря не пошла, напрасно.
Классный фильм, обхохочешься.
Рита с жаром стала пересказывать какую-то французскую комедию, с привычной легкостью продолжая пристраивать бигуди, но Рабигуль, вежливо улыбнувшись, повернулась к Рите спиной, нагнулась, вытащила из тумбочки длинную нотную тетрадь и ручку, вышла в коридор, быстрыми шагами - пока что-то там внутри не расплескалось, пока звучит - дошла до холла и села на краешек стула. Сидя очень прямо, не касаясь спинки, машинально пригладив волосы - гладкие, блестящие, туго стянутые в ее обычный "конский хвост", она принялась записывать то, что родилось в ней там, под звездами, в необъятной ночной тиши. Волнуясь и радуясь, она быстро скользила ручкой по бесценной тетради, оставляя в ней частицу своей души, своих надежд, печалей и упований. Потом вздохнула, откинувшись на спинку стула, закрыла глаза и посидела немного, отдыхая и успокаиваясь. Потом спустилась на первый этаж к роялю, проиграла, легко касаясь пальцами клавиш, что было записано, поморщилась - как расстроен! - подумала, проиграла еще и еще раз, осталась довольна, опустила черную, поцарапанную курортниками крышку, подошла к высокому, от потолка до пола, окну. Сделав ладони "домиком", прижалась к стеклу, всматриваясь в волшебство ночи. Там, за окном, угадывались силуэты гор, небо светилось от звезд...
"Я верю: под одной звездою мы с вами были рождены; мы шли дорогою одною, нас обманули те же сны..."
Она сразу, как приехала, взяла в библиотеке томик Лермонтова, с наслаждением и печалью вчитывалась в его стихи. Это небольшое стихотворение, посвященное графине Ростопчиной, сегодня весь день звучало в душе мелодией, еще неясной и переменчивой, но вот-вот и можно будет уже записать. Или нет, еще рано, надо еще подождать...
"На воздушном океане, без руля и без ветрил, тихо плавают в тумане хоры стройные светил..."
Господи, Гос-поди, есть же, наверное, кто-нибудь, где-нибудь на Земле может, в Австралии, - ей предназначенный! Она так тоскует по этой родной душе, ей так отчаянно не хватает любви! "Но ведь есть же Алик", укоризненно напомнила себе Рабигуль. Да, все правильно: Алик есть, и он ее любит. И он хороший, еще какой хороший! Он ей и муж, и отец, и нянька. Но она-то, она... Как же так вышло, что она связала с ним свою жизнь? Смешной и трогательной была их первая встреча...
***
Осень в том году выдалась замечательной: сухая, солнечная, теплая и какая-то радостная. Желтые листья светились ярким нарядным светом, голубое, без единого облачка небо сияло над головой. Впереди были листопад и дожди, серая хмарь и хлябь "под ногами, а пока лишь отдельные листочки, оторвавшись от своих более крепких собратьев, медленно и плавно кружась в неподвижном воздухе, опускались на тротуары.
На таком-то листочке и поскользнулась неожиданно Рабигуль. Отчаянно взмахивая руками (левое плечо оттягивал громоздкий футляр, в котором лежала на синем бархате виолончель), она пыталась сохранить равновесие, не упасть: а вдруг грохнется об асфальт драгоценная ноша? Тут и бросился ей на помощь невысокий молодой человек с противоположного тротуара. Ловко лавируя между гневно гудящими на него машинами, он стремительно пересек улицу и подхватил Рабигуль под руку.
"Я увидел все сразу, - рассказывал он потом. - Твою тоненькую фигурку, такую хрупкую, туфельки на каблучках, темные волосы, а на них крохотная такая шапочка. И как ты тащишь эту огромную виолончель... Я буквально задохнулся от восхищения, и так захотелось тебе помочь, что и не передать..."
- Позвольте вас проводить?
- Да я пришла уже. Вот она, Гнесинка.
- Но ведь еще крыльцо. И ступени, - не растерялся Алик.
Вообще-то он был робок с девушками, да и мало было их на его факультете, но Рабигуль поразила Алика в самое сердце, откуда-то взялись и решительность, и напористость, смелость, терпение, даже хитрость, совершенно ему несвойственная. Он сразу решил все про нее выведать.
- Вы на каком курсе?
- На третьем, а что?
- А я на четвертом, - почему-то обрадовался Алик. - В нефти и газе.
- Как это? - не поняла Рабигуль.
- Ну, в Губкинском.
- Ах, в Губкинском... - Имя ничего ей не говорило. - Ну я пришла. Спасибо.
И, кивнув своему случайному знакомому, Рабигуль скрылась в вестибюле училища. Подождав немного и крепко подумав, Алик небрежно, вразвалочку, вошел туда же, просочившись с независимым видом через бдительную вахтершу времена суровых охранников были еще впереди, - подошел к расписанию, все, что надо, для себя вычитал, растворился на время в Москве, а в три ровно уже стоял у широкого каменного крыльца.
Россыпью высыпали студенты - со скрипочками и, как ни странно, с гитарами, а то и вовсе без всякой ноши. "Наверное, пианисты", - рассеянно подумал Алик. А она-то где? Где ж она? Может, есть какой другой выход? Может, осталась позаниматься? Дома небось не очень-то поиграешь: соседи забарабанят в стенку. Ладно, подождем. Никуда отсюда он не уйдет, а дождется эту красавицу, не позволит ей затеряться в огромном городе. И только он решил ждать до победного, как она вышла, и Алик прямо задохнулся от восточной ее красоты. Да как он смеет? Да разве такая девушка для него? Но отступать было поздно, и невозможно было ему отступить.
- Вы?
Улыбка тронула строгие губы, гордо и нервно дрогнули крылья породистого, прямого носа, краска вспыхнула на смуглом лице. Алик молча протянул руку, и Рабигуль сняла с плеча виолончель.
- Можно?
Он крепко взял ее под руку. Рабигуль чуть-чуть отодвинулась, хотя руки не отняла. Все-таки в ней была восточная кровь и культура Востока, и, повинуясь их мощному зову, многого она стеснялась, хоть и жила уже три года в Москве.
- Я даже не знаю, как вас зовут, - опустила она ресницы.
- Алик, - охотно и быстро ответил он и тут же сделал поправку на первую встречу:
- Александр.
- А я Рабигуль. Можно - Гуля.
- Ра-би-гуль, - повторил по слогам Алик. - Какое имя... Никогда не встречал...
- Это уйгурское имя...
- А уйгуры - кто?
- О, это древний народ, и язык наш один из самых редких и трудных...
Они шли по улице и разговаривали свободно и просто, и Рабигуль чувствовала, что ей приятно опираться на руку этого парня; она, если честно, ни с кем еще под руку не ходила.
Как ни странно, именно невзрачность Алика вызвала доверие Рабигуль: такой ничего себе не позволит, он, конечно, ни на что не надеется, не претендует.
Просто несет ее виолончель. Плохо же она знала мужчин! Да что там, она их совсем не знала. Если б кто-нибудь сказал ей тогда, что очень скоро Алик, которого и описать трудно, станет ее мужем, она бы, наверное, рассмеялась. Она мечтала.., нет, не о славе, но об известности. И еще - о любви, не о браке. Она не знала, что мир принадлежит мужчинам, что они выбирают судьбу для женщины. Ей остается лишь защищать последние свои права - профессию, работу, духовную жизнь. Не так уж мало, если подумать. Но и победителям приходится нелегко. Алику, во всяком случае, было трудно. Где - Гнесинка, а где - нефть и газ? Огромные пространства бессердечного мегаполиса между ними! "Что-нибудь придумаю", - решил Алик и наплевал на свой родной институт - ни минуты не сомневаясь, сразу.
- Пиши четко, разборчиво, - строго наказал он Кириллу, с которым дружил аж со школы, вместе решали, куда идти, вместе решили - в Губкинский. Пиво - за мной!
- Пиво-то пивом, - не одобряя друга, да и скучно же таскаться на лекции одному, почесал в затылке Кирилл, - а практические занятия?
- Скажи, заболел, - не растерялся Алик.
- И надолго? - иронически поинтересовался Кирилл, поглаживая чуть заметные усики, которые тщательно взращивал.
- "На всю оставшуюся жизнь"! - завопил дурным голосом Алик, и Кирилл понял, что друг в самом деле влюбился, потому как поглупел здорово, ничего не скажешь.
***
Алик бросился в атаку с такой напористостью, какой сам от себя сроду не ожидал. Не только лекции, семинары, но и друзья, книги, кино, танцы - все полетело в тартарары, все отброшено было, забыто, все перестало иметь значение. С утра, задыхаясь от радости, мчался он в арбатский глухой переулок, где в маленьком домике, во дворе, снимала комнату Рабигуль. Вместе с Машей, скрипачкой. По-хозяйски взваливал он виолончель на плечо, по-хозяйски поторапливал Рабигуль:
