Норман Богнер - Комплекс Мадонны

— Точно не знаю.

— У вас должна быть причина.

— Я видела, как Элейн выбежала и уехала на такси.

— Мы поссорились.

— Это моя вина.

Взяв бутылку, Робби внимательно посмотрел на Барбару. Похоже, она была в смятении, ее темно-зеленые глаза не могли ни на чем остановиться. Хотя взгляд был направлен на него, Барбара смотрела сквозь него.

— Почему вы так говорите?

— Когда мы были на яхте, я думала о том, что разожгу костер. Я явно видела пламя. Я чувствовала запах гари.

Тишина.

— Она очень похожа на Лауру.

— Кто?

Она вселяла в него какое-то беспокойство, он боялся, что она сделает что-либо опасное.

— Элейн. Она напоминает мне Лауру, мою бывшую соседку по комнате. Они внешне одинаковы. Они очень похожи. Полагаются на людей, а когда их подводят, не находят себе места. Я попробовала было догнать ее на улице, но такси слишком быстро отъехало.

— Почему вы бросились за ней?

— Я видела, что она хочет поговорить с кем-нибудь. — Взгляд Барбары по-прежнему озабоченно метался по комнате, ища, на чем бы остановиться. — Она на редкость отвратительная, эта комната.

— Я здесь останавливался до этого. Когда еще был мальчишкой и сбегал с занятий. Здесь тихо и никто не беспокоит.

— Увидев это, она должна была сбежать отсюда.

— Раз уж зашла речь, она не сделала этого.

— Должно быть, она подумала: Боже, что за место! Оно останется со мной на всю жизнь. Это не то место, где девушка должна терять невинность. Тебе следовало бы подумать об этом.

— Барбара, я просто не понимаю, о чем все это. Почему вы так говорите со мной?

— Вся беда в том, что я всегда, ну просто всегда заканчиваю тем, что от меня хотят другие. После того как они проигрывают поединок и теряют надежду, я делаю именно то, ради чего они сражались. Я начинаю жалеть их, теряю самоконтроль, а на следующий день упрашиваю психиатра, чтобы он простил меня. О, я так лжива! Ну как можно выносить такого лживого человека?

Робби накинул пиджак, надеясь, что Барбара поймет намек. Она зашла в ванную, открыла холодную воду и, набрав в ладони, хлебнула чуть-чуть.

— У нее такой вкус, словно она прямиком из Ист-ривер.

— Вы хотите есть? — спросил он.

— Я съела бутерброд в кафе напротив.

Повернув ручку, Робби приоткрыл дверь на несколько дюймов. Барбара сполоснула лицо холодной водой и вытерлась большим грубым полотенцем.

— У меня болит совесть…

— Скорее, Роб.

— Относительно Элейн.

Она уже приготовилась идти. Робби подошел к столику и взял ее сумочку.

— Вы хотите отправиться в какое-то определенное место?

— Вот как?

— Вот так, — он улыбнулся ей.

— Ты впервые улыбнулся мне. Мне это понравилось. Итак, что ты намерен предпринять?

— Выпить немного, съесть бифштекс. Сходить на развлекательную программу в Электрический цирк.

— Именно об этом ты думаешь? Именно это у тебя на уме?

— Да, кажется.

— Почему «кажется»? Ты не уверен?

Воротник внезапно сдавил ему горло, глаза налились.

— Нет, я уверен, — сердито ответил Робби. — Почему вы издеваетесь надо мной?

— Будь честным.

Его гортань зашевелилась, но из нее не раздалось ни звука.

— Вы стараетесь подавить меня? — потребовал он, пересекая комнату и подходя к Барбаре. — Если это так, знайте, я вам не дамся.

— Я не стараюсь тебя подавить.

— На какой машине вы приехали?

— На мини-фургоне.

— Я отвезу вас домой и отгоню машину назад.

— Я не хочу, чтобы ты отвез меня домой. — Она снова опустилась на стул. — Как ты спал этой ночью?

— Плохо.

— Что ж, я это называю прогрессом. Я тоже спала плохо.

— Я думал, вы вообще не спали.

— Я ждала этого. Ты все слышал, да?

— Это все было для меня? — Его начала бить дрожь, схватив бутылку, он выпил.

— Видишь, как ты ошибался. Это был концерт по заявкам. Выступала я.

— Почему вы сделали это, если вы не хотели?

— Кажется, я объясняла, почему. Я устала спорить, меня это никак не затронуло, потому что я думала о другом.

Робби закрыл уши руками, но Барбара поднялась и оторвала его руки от головы.

— Я не желаю больше слышать ни слова. И я хочу, чтобы вы убрались отсюда к чертовой матери.

— Я намекала тебе. Ты ничего не понял?

— Намекала… О чем вы говорите?

— Сегодня утром… ты следил за мной.

— Нет.

— Не лги мне! — во весь голос крикнула она.

Упав на край кровати, Робби уставился на вытертый ковер.

— Пожалуйста, скажите, почему вы так себя ведете со мной? — взмолился он. — Я ничего не сделал, никак вас не обидел. Вы не можете оставить меня в покое?

— Я делаю только то, что ты хочешь от меня… в глубине души.

— О нет, это происходит не со мной.

— Ты хочешь переспать со мной, не так ли?

Робби не ответил, и Барбара встряхнула его за лацканы пиджака.

— Скажи правду. Скажи правду.

— Да. — Он отшвырнул ее прочь, и она отлетела к стене, ударившись спиной, и застыла там неподвижно.

— Прошу прощения, я не думал, что получится так сильно.

Поднявшись с кровати, он закрыл дверь.

— Ты принял решение?

— Относительно чего? — Он не мог продолжать разговор.

— Сейчас мы ложимся в постель, а потом забываем, что это вообще было.

— Это условие?

— Да.

— Я не могу его просто так принять.

— До свидания, — сказала Барбара.

Она уже была готова открыть дверь, но Робби, схватив, резко развернул ее лицом к себе.

— Ладно, я принимаю это условие. Но что я за это получу?

— Меня, только и всего.

Он тупо кивнул головой, словно осел, отгоняющий мух.

— Как ты думаешь, Элейн не вернется? — спросила Барбара.

— Нет, только не сегодня.

— Почему нет?

— Я сказал ей, что я не хочу ее… и я действительно ее не хотел.

Барбара повернулась к нему спиной.

— Робби, не торопись, делай все медленно и заставь меня страдать из-за того, что я делаю.

— Когда ты думаешь о треугольнике, закрываешь глаза и представляешь его себе, ты видишь треугольник?

— Да, вижу, — сказал Робби.

— А я не могу. Я вижу только углы — всякие: острые, тупые, прямые, но никогда не вижу целый треугольник. Только углы и их вершины.

— А как насчет окружности? — спросил он. — Ее ты можешь представить?

— Нет. Она рассыпается на множество пересекающихся дуг. Когда я была маленькой, я частенько рисовала циркулем такие цветы. То, что я видела. И я раскрашивала их ярко-желтыми и оранжевыми красками. Оранжевый — это мой любимый цвет. Мне хорошо, когда я вижу что-то оранжевое — платье, небо или апельсин. Я никогда не ем апельсины. В этом есть что-то кощунственное.

— Почему?

— Не знаю. Существуют вещи, которые я не хочу постигать. Я просто принимаю их.

— Ты не хочешь сейчас куда-нибудь съездить?

— Не знаю. А ты?

— Угу.

— Хорошо. Тогда поехали куда-нибудь.

Она села. Проведя пальцами между лопаток, Робби поцеловал ее.

— Ты не передашь мне мою одежду? — спросила Барбара.

— Но как же ты сможешь одеться, если не будешь видеть, что делаешь?

— Я к этому привыкла.

— С завязанными глазами?

— Да, это просто.

— Но почему же не снять с глаз повязку?

— Так надо. В этом все дело.

— Ты не можешь вынести собственного вида — или моего?

— Просто я должна поступить именно так. Не спрашивай меня почему.

— Мне полагается забыть, что это вообще было, — ты этого хочешь?

— А что, это было? — спросила она.

— И что ты хочешь на это услышать?

— Все, что приходит тебе в голову.

— Это было.

— Когда я сниму повязку, я сотру все это. Я вижу комнату, кровать, столик, отвратительный стул, и я скажу себе, что ничего не было. Тогда будет твое слово против моего, и я не поверю тебе, будучи убеждена в обратном.

— Барбара, я не понимаю.

— Тебе необходимо понимать все, что ты видишь и что делают люди?

— Я стараюсь. Это привычка.

— Что ж, в таком случае разве ты не можешь принять то, что мои привычки могут быть другими?

— Могу, но не хочу.

— Я бы хотела, чтобы ты попробовал.

Робби передал ей бюстгальтер, пояс и чулки; трусиков у Барбары не было. Он смотрел, как ее пальцы ловко сновали по пуговицам и застежкам, словно она видела, что делает.

— Повязка тебе не помогла? — спросил он.

— Это имеет значение?

— Да, имеет. Это очень важно.

— Для кого, для твоего «я»?

— А есть что-то еще?

— Многое.

— Я хочу узнать, ты получила полное удовлетворение?

— А где был ты?

— Здесь, но я не уверен. Скажи, получила?

— Да.

— А кто-нибудь… а ты раньше?..

— Высказывайся, что ты имеешь в виду.