Уильям Локк - Счастливец
Поль был охвачен трепетом. Его честолюбивые мысли не были больше безрассудным сном. Мир внезапно становился реальным. И в центре его стояла эта удивительная, прекрасная, драгоценнейшая леди с ее проницательным умом, нежной дружбой и горячей добротой. С восторгом посвящал он себя служению ей.
Несколько времени спустя Поль сел и достал из кармана агатовое сердечко, подаренное ему двенадцать лет тому назад его первой богиней. Что-то стало с ней? Он не знал даже ее имени. Но какое счастье было бы встретить ее во всей полноте своего величия, показать ей агатовое сердечко и сказать: — Я всем обязан вам!
Ей одной из всех смертных он открылся бы.
Потом он стал думать о Барнее Биле, который помог ему выйти на дорогу; о Раулате, славном малом, уже умершем, и о Джен, которую он потерял. Ему хотелось написать Джен и сообщить ей удивительные новости. Она поняла бы… Ладно, ладно! Пора было ложиться спать.
Поль встал, потушил свечи и прошел в свою комнату. Но, проходя по большому, молчаливому дому, он чувствовал, несмотря на благость судьбы, глубокое душевное одиночество; и то, что он потерял Джен, раздражало и мучило его. Какое письмо он написал бы ей! Он никому не мог высказать того, что переполняло его сердце, кроме Джен. Зачем он потерял Джен? Будущий спаситель Англии томился по Джен.
11
Однажды утром Поль с пачкой бумаг в руке вошел в свою уютную комнату в Дрэнс-корте бодрой походкой, приблизился к длинному — кромвелевскому — письменному столу, поставленному в оконной нише, и сел за свою корреспонденцию.
За окном бушевала непогода, о чем можно было судить по пляске желтых буковых листьев, но внутри комнаты большой огонь, пылающий в камине, турецкий ковер, дорогие меццо-тин-тинто[29] восемнадцатого века на стенах, удобные кожаные кресла и книжные шкафы создавали атмосферу тепла и уюта. Поль закурил папиросу и принялся за стопку нераспечатанных писем. Под конец в руки его попал плотный конверт, узкий, нежно пахнущий, с короной на клапане. Он вскрыл его и прочел:
Дорогой мистер Савелли!
Хотите вы отобедать у меня в субботу и помочь мне занимать выдающегося египтолога? О Египте я не знаю ничего, кроме «Shephead’s Hotel», а это, боюсь, не заинтересует его. Приходите на выручку.
Ваша Софи Зобраска
Поль откинулся в кресле, лаская пальцами письмо, и, улыбаясь, поглядел на осенние тучи. Чувствовалась приятная и лестная интимность в этом приглашении: приятная, потому что оно исходило от красивой женщины; лестная, потому что эта женщина была принцесса, вдова младшего сына балканского королевского дома. Она жила в Четвуд-парке, по другую сторону Морбэри, и была одна из великих этого мира. Настоящая принцесса.
Взгляд Поля от неба перебежал к настольному календарю. Он показывал второе октября. В этот день пять лет тому назад он приступил к исполнению своих обязанностей в Дрэнс-корте. Он снова улыбнулся. Пять лет тому назад он был бездомным странником. А теперь принцесса призывала его на помощь против египтолога. С блестящей точностью исполнились все его мечты.
Мы видим счастливого молодого человека в двадцать восемь лет, в апогее успеха. Как некогда он, павлин среди галок, блистал перед восторженными глазами Джен, так теперь спокойно прогуливался, павлин среди павлинов. Он носил ту же одежду, посещал те же клубы, ел те же обеды, что и незаслуженно богатые и заслуженно великие люди. Его очарование и вера в себя, соединенные с гением, спасавшим его от самовлюбленности, вели его сквозь мир этого общества; его ум широко и твердо охватывал общественные дела, подлежавшие его ведению. Поль любил организовывать, убеждать, набрасывать хитрые сети. Его призывы к благотворительной подписке были непреоборимы. Он обладал магическим даром извлекать из какого-нибудь плутократа сотню фунтов стерлингов так, как будто оказывал ему высокую милость. Если бы его призвали в помощь миссии обращения евреев, он смог бы окрестить целую синагогу. Общества и учреждения, в которых были заинтересованы полковник и мисс Уинвуд, удивительно процветали от его прикосновения.
Клуб работниц на Собачьем острове, давно уже в отчаянии покинутый опекавшим его молодым гвардейцем, стал популярным и добронравным убежищем. Центральный приют для слепых, нуждавшийся в поддержке и еле-еле влачивший существование несмотря на все усилия мисс Уинвуд, оказался теперь в состоянии выстроить необходимый ему флигель. Но самым важным и удивительным предприятием была Лига молодой Англии, пользующаяся все растущей славой. Об этом, впрочем, дальше.
Урсула Уинвуд жаловалась, что он не оставляет ей никакой работы, кроме присутствия на ужасных политических заседаниях, но даже тут Поль устранял от нее чуть не все хлопоты. Ей приходилось, главным образом, только представительствовать.
— Драгоценнейшая леди, — говорил Поль, — если вы захотите отставите меня от дел, не откажите выдать мне удостоверение, что отставляете меня за неисправимую продуктивность.
— Вы ведь прекрасно знаете, — отвечала она, — что без вас я была бы потерянной и одинокой женщиной.
В ответ Поль смеялся веселым смехом. В этот период его жизни у него не было никаких горестей.
Политическая игра тоже привлекала Поля. Примерно через год после его вступления в должность у Уинвудов, проводились всеобщие выборы. Либералы, желавшие отбить у старого тори его кресло, послали в Морбэри выдающегося кандидата. Произошла упорная битва, в которой Поль принимал самое активное участие. Он открыл, что может говорить. Когда он впервые увидел, что держит толпу в несколько сотен поселян в тисках своего страстного красноречия, он почувствовал, что «пробуждение Англии» началось. Это был восхитительный момент. Как агитатор он делал чудеса всяческими посулами. Большие бумажные фабрики, питомники опасного (по мнению полковника Уинвуда) социализма, «губили» (по его же мнению) население окраин маленького города.
Поль вернулся оттуда с целой записной книжкой обещанных голосов.
— Как вы добились этого? — спросил полковник.
— Мне кажется, я сумел подействовать через поэтическую сторону политики, — сказал Поль.
— Это еще что за штука?
Поль улыбнулся.
— Призыв к воображению, — ответил он.
Когда полковник Уинвуд прошел на выборах подавляющим большинством голосов, несмотря на волну либерализма, захлестывающую страну, он подарил Полю золотой портсигар и с тех пор облек его полным доверием в своих политических планах. Таким образом, Поль стал своим человеком в кулуарах палаты общин и среди участников комиссий, в которых заседал полковник Уинвуд. Освоился он и с тонким искусством хитросплетения интриг, доставлявшим ему огромное развлечение. Приходилось Полю иметь дело и с материалами речей полковника Уинвуда, которые методический воин писал заранее и учил наизусть. Это были основательные, глубокие размышления, которые почтительно выслушивали в палате, но в них недоставало подъема, который воспламенял бы энтузиазм. Однажды полковник протянул Полю сверток переписанных на машинке листов.
— Посмотрите, что вы думаете об этом?
Поль посмотрел, сделал карандашом заметки и показал их полковнику.
— Все это хорошо, — отозвался тот, — но я не могу сказать подобных вещей в парламенте.
— Почему же? — спросил Поль.
— Если они услышат от меня эпиграмму, с ними случится удар!
— С нашими не случится. Удар случится с правительством. Оно и стоит ударов, пока не погибнет в конвульсиях.
— Но ведь это только земледельческий вопрос. Министерство земледелия вносит его, и это такая гибельная чепуха, что я, как землевладелец, должен выступить против него.
— А не можете ли вы вставить в вашу речь мою маленькую шутку о свиньях? — спросил Поль.
— Что такое? — Полковник отыскал нужное место в рукописи. — Я говорю тут, что опасность заболевания свиней бешенством, которую сулит предлагаемая статья закона, может распространиться на все фермы Англии.
— А я говорю, — возбужденно воскликнул Поль, указывая на свои заметки, — что если эта статья пройдет, свиное бешенство пройдет по всей стране, как бесовская одержимость. Десятки тысяч свиней Великобритании, одержимые бешенством, превратятся в тех евангельских свиней, которые утопились в озере. Вы можете даже изобразить, как они прыгают, вот так. — Он зажестикулировал. — Попробуйте это!
— Гм… — промычал полковник.
Почти против своего желания он попробовал и, к его удивлению, имел огромный успех. Палату общин легко позабавить. Гипербола придала его аргументам вес пушечного ядра. Правительство выбросило злосчастную статью из своего проекта — это была только незначительная частица широкого мероприятия. Полковник Уинвуд остался героем этого получаса и получил восторженные поздравления от лишенных чувства юмора коллег. Как будто он низвергнул правительство. В повседневной политической жизни ничто так не бросается в глаза, как отсутствие пропорций.
