Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь
— Что это? — кричит Йоуни. — Какого черта я должен сделать?!
Я не отвечаю, а только плачу.
— Твою мать, — цедит он, смерив меня ледяным взглядом. — Угораздило же меня с тобой связаться. Чертова психопатка…
— Так сделай же что-нибудь! Трахни меня, выверни меня наизнанку, заставь меня биться в оргазме, и я тут же перестану ныть!
Его лицо каменеет, и вдруг в глазах вспыхивает ярость. Он хватает меня за волосы и начинает бить головой о подушку.
— Так? — вопит он. — Так, так, так?
Я чувствую, как сотрясаются мозги в моей голове.
— Перестань, Йоуни, милый, прекрати!
Он поднимает руку и наотмашь бьет меня по лицу, четыре раза по каждой щеке. Костяшки пальцев больно бьют в висок, край ладони рассекает губу. Я чувствую на языке привкус крови. Где-то глубоко во мне открывается какая-то дверь, но я не могу понять где.
— Ты этого хочешь?! — кричит он. — Этого?! Ты говори, не стесняйся! Скажи слово — и я порву тебя на куски, все кости переломаю! Только скажи наконец, чего же ты хочешь, я с ума схожу от того, что не знаю, чего ты от меня ждешь!
Он обеими руками хватает меня за волосы, швыряет на кровать и изо всех сил хлещет по плечам.
— Не надо, Йоуни, — вою я.
— Ты сводишь меня с ума, дура!!!
Он бьет меня еще раз, теперь уже по ляжкам. Мне ужасно больно, я переворачиваюсь, скатываюсь на пол и ползу на четвереньках в сторону ванной.
Йоуни рывком разворачивает меня к себе лицом. Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша. Я провожу языком по окровавленным губам.
— Не надо больше, — шепчу я.
Йоуни начинает плакать.
Он отпускает меня, падает на стул у рояля и закрывает лицо руками.
— Я так устал! Так устал… — шепчет он. — Найди себе кого-нибудь другого. Я не могу тебе помочь!
Его плечи сотрясаются от плача. Я стою в дверях, опустив руки.
Потом я подхожу к нему и касаюсь его волос, но он отодвигается от меня.
— Не плачь, — говорю я. — Я не могу видеть твоих слез. Тебе нельзя плакать! Тебе нельзя уставать! Я этого не переживу…
Я снова пытаюсь коснуться его, но он опять отодвигается.
— Я не хочу никого другого, я хочу только тебя, хочу, чтобы ты стал для меня всем. Стань для меня всем, слышишь? Я прошу тебя!
Он сгибается пополам, закрывает лицо руками и плачет навзрыд.
— Я не могу, Сара… я не могу дать тебе того, о чем ты просишь. Я не могу стать для тебя чем-то большим, чем я есть…
Я глажу его по спине и прижимаюсь к нему всем телом. Он больше не отодвигается от меня. Я плачу вместе с ним. Обвиваю его шею руками и сжимаю изо всех сил, трусь лицом о его волосы. Пытаюсь представить себе следующие несколько минут, но ничего не выходит. Тогда я думаю о секундах.
Они будут пустыми, гулкими и блеклыми.
22
Мы снова в самолете. На этот раз это совсем крошечный самолетик, и его мотает в воздухе из стороны в сторону. Мне страшно. Йоуни держит меня за руку, но похоже, что он боится еще больше, чем я.
Я все время бегаю в туалет, где долго разглядываю свое лицо в мутном зеркале. У меня совершенно нормальный вид: молодая, здоровая девушка. Даже и не скажешь, что я на грани нервного срыва.
Йоуни погружен в свои мысли. Он так далек от меня — и в то же время так предусмотрителен. Он рассеянно смотрит мимо меня, поглаживая мою руку.
— Вот прилетим, и все будет хорошо, — смеясь, говорю я.
Йоуни кивает головой и пьет свой бакарди. Кусочки льда гремят в стакане. Он даже не спрашивает меня, что значит «все».
В Будапеште идет дождь. Отстояв длинную очередь на паспортном контроле, мы берем такси и едем в город. Йоуни снова берет меня за руку, я неподвижно смотрю в окно автомобиля.
Мы выходим на какой-то площади. В ушах неистово завывает ветер — ни за что не подумаешь, что на дворе август. Прохожие на улице словно сошли со страниц каталога «Товары — почтой» — ужасно одеты и у всех кислые лица.
Мы идем в кафе и заказываем кофе с вишневым ликером. Официант бесится от того, что мы не понимаем его дебильного языка, и еще полчаса громко обсуждает это с остальными официантами. Я чувствую, как меня медленно, но верно охватывает депрессия.
Мы снимаем комнату у скрипучей венгерской бабульки. Отопление не работает. До центра шесть километров. Еда в ресторане — жирная бурда сомнительного вида. Каждую минуту к нам подходит какой-нибудь скрипач со слащавой улыбкой и начинает пиликать у самого уха, требуя потом за это дополнительную плату.
Мы пытаемся воспринимать все позитивно. Мы говорим о том, что еще не поняли и не прочувствовали города до конца. Мы листаем путеводитель «Берлиц» в поисках достопримечательностей. В книге говорится, что Будапешт — это восточный Париж, что, несмотря на теневые стороны жизни мегаполиса, жители города сумели сохранить веселый нрав. Они охотно улыбаются, с радостью помогают иностранцам и задумчиво наблюдают, как огни города отражаются в водах Дуная. Там сказано, что жители Будапешта, как никто, ценят умение радоваться жизни — «joie de vivre».
Мы смотрим вокруг и не видим ни одного жизнерадостного лица. Мы решаем сосредоточиться друг на друге, ведь именно для этого мы сюда и приехали.
Мы пьем токай и прижимаемся друг к другу под вонючим одеялом в ледяной комнате. Мы занимаемся сексом снова и снова, и я притворяюсь нежной, чувственной и счастливой и чувствую, как холодный ветер заполняет все мое существо. Мы занимаемся сексом с закрытыми глазами. Нам не хочется смотреть друг другу в глаза.
У нас не так уж много тем для разговоров. И все же мы много говорим. И много смеемся. И делаем вид, что мы счастливы, что нам наконец-то так спокойно друг с другом, вдали от работы и прочего дерьма.
На утро второго дня я замечаю у себя на лобке странные прыщики. К вечеру они увеличиваются в размере и начинают нарывать. Я плачу, мне больно писать и ходить. Я не могу заниматься сексом. Йоуни внимательно осматривает прыщи и заключает, что это герпес.
Мы с подозрением косимся друг на друга, но это лишь минутная слабость. Мы оба знаем, что никто никому не изменял.
— Герпес может появиться у женщины в результате сильного стресса, — говорит Йоуни.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.
— У Аннели так было пару раз. Еще когда она жила только со мной.
— Вот как.
Пройдет, решаем мы, и пьем токай. Потом берем такси и едем осматривать достопримечательности. Таксист оказывается первым дружелюбным венгром за всю поездку. Он молча протягивает мне носовой платок, когда я начинаю рыдать на заднем сиденье.
На четвертый день прыщи так воспаляются, что у меня поднимается температура. Я лежу на кровати, пью бренди, отдающий мочой, а Йоуни с растерянным видом гладит меня по попке. Он начинает заводиться и запускает руку себе в штаны. Я тоже не могу оставаться безучастной и следую его примеру. Мы лежим друг возле друга и мастурбируем. Медовый месяц в Будапеште, блин.
На пятый день мы заказываем такси и едем в знаменитые термальные бани «Геллерт», расхваленные в путеводителе. Мы все еще надеемся, что в этой книжонке содержится хоть крупица правды. Мои мотивы посетить термы очевидны — я хочу перезаразить герпесом всех этих чертовых венгров.
Купальня состоит из огромного бассейна, в котором плещется десяток венгерских тетенек и дяденек в шапочках для душа. Они орут, как буксирные катера в порту. Какой-то бройлер с лоснящейся кожей мнет их поочередно на кушетке времен Средневековья, и от этого они кричат еще громче. Я, словно поплавок, болтаюсь в углу бассейна, голова шумит от температуры, а низ живота чешется и зудит. Я придумываю различные способы самоубийства.
В последний день мы лежим на кровати и Йоуни спрашивает, может ли он трахнуть меня в задницу, раз уж все остальные места заняты.
Теперь и это будет опробовано, думаю я и вспоминаю, что когда-то одинокими ночами даже мечтала об этом. Пожалуйста, говорю я. Йоуни переворачивает меня на живот, смазывает член кремом для тела «Вивола» и осторожно входит в меня. Больно ужасно. Я смотрю в потолок и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. «Будапешт — это восточный Париж», — думаю я.
Не помогает. За окном идет дождь, деревья раскачиваются на ветру. Кажется, что они покрыты мурашками. Мне так больно, что перед глазами начинают скакать маленькие звездочки.
«Может ли жизнь быть более постылой?» — думаю я.
23
Воспоминание — как яркая вспышка.
Я лежу в высокой траве, на мне новая юбка — красная в белую крапинку. Игра в прятки давно закончилась, но я все лежу, прижимая ладони к влажной земле. Крики других детей слышны все дальше, надо мной пролетает самолет, все заполняется странным светом.
Я принадлежу себе и только себе.
Йоуни дотрагивается до меня и начинает осторожно гладить. Что за день сегодня? Сколько времени прошло? Не знаю. Окно приоткрыто, на улице беспечно щебечут птицы. В комнате стоит запах опаленного августа.
