Катрин Гюннек - Модистка королевы
Вторая наша встреча состоялась в саду у церкви Святого Николая. Эта небольшая церквушка скромной высоты знаменита своими пышными росписями. Волшебство белого, синего и золотого цвета.
Было воскресенье, звучала музыка, и она была так прекрасна, что хотелось плакать. Я вошла в церковь. Помню, как во мраке мерцали свечи, при входе бабушки подавали верующим чай. Там не было ни стульев, ни скамьи. Некоторые молились стоя, некоторые на коленях. Кто-то целовал пол с такой горячностью, что я была потрясена. Да, вне сомнения, я была потрясена…
Я чувствовала, будто все вокруг излучает любовь, светится любовью. У нас такие разные обычаи. Здесь священники более искренни. Верующие подавали им в руки маленькие записочки с именами близких, чтобы наверху о них помолились. У меня не было ни записки, ни опыта, так что я просто купила свечу и с молитвой обратилась к небу.
Таинственный случай или Господь не спешили, но все же они сделали так, что на моем пути возник Николай.
Мы увиделись и в третий раз. С этого дня я больше никогда в жизни не чувствовала себя одинокой, потому что больше не была одинока. Несмотря на все, что разделяло нас. Наши страны, наше положение, его брак, грядущие события…
Я любила и была любима. Мне повезло, я испытала это бесконечное счастье.
Сегодня меня пытаются уверить в том, что его больше нет. Тогда почему я все еще ощущаю его присутствие? Особенно по вечерам, когда в саду и в доме все затихает, когда мы с Туанеттой рассматриваем причудливые тени и ловим дыхание ветра…
«Какое безумие, что вы уехали. Кем я стану без вас?» — это были первые слова его первого письма. Они единственные звучат во мне, когда струи теплого воздуха ласкают мое лицо.
Мари-Анж и Колин говорят, что неправильно мучиться старыми историями. Они ошибаются. Во-первых, потому, что это вовсе не мучения, а во-вторых, потому, что воспоминания о любви — это все еще любовь.
Глава 16
Любовь и томление. Рай и ад… Любовь согревала мою жизнь после моего возвращения в Париж. Каждый день я проводила в ожидании писем. Я была счастлива, очень счастлива, несмотря на то, что его не было рядом и нас разделяли тысячи километров. Могу лишь повторить, что я не чувствовала себя одинокой и не была одинока. И я планировала совершить еще множество поездок в Петербург…
Мне говорили, что со времени нашей встречи Николай сильно изменился: стал меланхоличен и нетерпелив, словно он был либо болен, либо влюблен. Он не показывался на ужинах, на охоте и в театре и был счастлив любой возможности остаться наедине со своими мечтами. Счастлив, да — это единственное слово, которым можно было охарактеризовать состояние его — и мое тоже.
Королева считала, что мои глаза стали еще больше, что я выгляжу влюбленной. Внешний вид женщины, даже малознакомой, выдает многое.
Наверное, меня часто видели с сияющими глазами и томным видом на протяжении всего того года, года моей любви.
Я долго мечтала о большом доме, где можно поселить всех своих и отдыхать в конце недели, и вот я нашла его. Здесь, в Эпинее, в трех лье от Парижа. Я знала название этого местечка. Когда-то там жила моя мама, и у нас там еще остались дальние родственники.
Теперь я собралась переселить туда всех. В местечко между Сен-Денизом и Аргентолем.
Прежде у меня был дом на улице Сенли а Бовэ, в Сирэ-ле-Мелло. Он был очень милый, но слишком маленький и вдали от Парижа. Недолго думая, я его перепродала и купила дом номер шесть на улице дю Бор де Ло[95]. Тринадцать тысяч ливров, если быть точной. Я помню день, когда подписывали договор. Светило солнце, на мне было голубое платье в золотых крапинках, белые перчатки, подбитые пухом, — и это второго марта!
Каждому хотелось иметь свой уголок вдали от шумной столицы, свой Трианон. Такое желание было и у меня, хотя в первую очередь я сделала это ради своей семьи.
Все подражали королеве, а некоторые — ее модистке, поэтому многие вслед за мной потянулись в Эпиней. Домик в сельской местности стал главной темой любой светской беседы. Даже тетушки короля переехали в поместье в Бельвю. Мадам Виктория каждый раз приходила в восторг от восхода солнца, а мадам Аделаида в рукавицах, чтобы не испачкать руки, осматривала свои грядки.
Здесь, в Эпинее, я нашла свою тихую гавань.
Этот дом всегда дарил мне чудесное ощущение защищенности. Вряд ли будет преувеличением сказать, что он давал мне силы. Он давал мне силы, дает их и сейчас.
Первой из всех нас маленькая маркиза не устояла перед буколическими чарами Эпинея. Я имею в виду мадам д’Эпиней.
Мне не довелось как следует узнать ее. Она умерла спустя год после моего переезда. Ее последний дом находился недалеко от моего. Только он располагался немного ниже, за замком Итальянца[96], на берегу Сены. Говорили, что судьба была не особенно благосклонна к маркизе, что муж оставил ее без единого су. Она была вынуждена переехать из его пышного замка де ла Шеврет в Деуиле, затем из замка де ла Бриш. Наконец, она обосновалась в скромном домике на берегу Сены, в Эпинее.
В идеале мне бы хотелось, чтобы мой дом находился недалеко и на одном расстоянии и от Версаля, и от моего ателье. Мне бы хотелось, чтобы в нем не торговали, чтобы его комнаты не заполняли клиенты, а на лестницах не толпились поставщики. Чтобы это был настоящий дом! Я хотела, чтобы он был просторным, но не громоздким, и полным света. Я хотела иметь красивый сад. Не для того, конечно, чтобы сажать горох и морковку. Колин справится с этим и без моей помощи. Я хотела, чтобы в саду было море цветов и множество деревьев.
Временами я падала с ног от усталости. Но я чувствовала, что деревня восстанавливает мои силы. Мне необходимо было передохнуть, приблизиться к маме, чаще видеть детей.
Там, в этом доме, я сказала себе, что, наконец, могу делать то же, что и другие. Ставить цветы в вазу, выбирать цвет скатерти и занавесок, составлять меню на каждый день и руководить процессом варки варенья. Заниматься банальными и важными вещами, которых я долгое время была лишена. Иногда у меня появлялось острое желание побыть обыкновенной женщиной. Для этого нужна была особая среда, и Эпиней тут был вне конкуренции.
Итак, в Беату нас дожидался этот дом, он ждал именно нас, семью Бертен. Этот дом не походил на дом моей подруги дю Барри, он не был поместьем Бриш и еще менее он был похож на Трианон. Он был более простым, более уютным. Он был лучше.
Дом в Эпинее был невысоким — три этажа, включая чердак, — но длинным. Его оживляли несколько пристроек.
Мне нравилась красная плитка на кухне, бледные серые стены, деревянные лестницы, пол в прихожей, черно-белый, вроде шахматной доски, как у Жанны в Лувесьене. Пятнадцать комфортабельных комнат, камин, ванная, бильярдная, апартаменты на первом и на втором этажах, комнаты для Колин и Мари-Анж… в этом доме удачно разместился весь мой маленький мир.
Земля в саду всегда была влажной, в этом было его наибольшее очарование. Я велела построить широкую деревянную лестницу, чтобы спускаться по ней к Сене. Мне нравилось это место, его тишина и свежесть. Я и сейчас часто приезжаю сюда.
Меня заверили в том, что этот берег реки всегда пользовался большим спросом. Бывшими владельцами были адвокаты, маркизы, министры и театральные труппы. В этом было что-то успокаивающее. Все мне нравилось, все меня убеждало. Наконец я соберу возле себя самых близких: маму, сестер, братьев, золовок, детей. Вся большая семья Бертен будет вместе.
Я вижу маму на террасе, на берегу реки, в аллеях сада. Я слышу звук ее шагов по гравию, на лестнице. Она повсюду. Мне нравится идти по коридору до голубой комнаты, ее комнаты. Я вижу ее среди ее мебели, я угадываю ее в знакомых предметах. Круглый столик на одной ножке из мрамора цвета морской волны, бронзовая собачка, рамка в форме зайца мадам Валайе, белая вазочка, кресло…
Когда мы переехали, Луи-Николя было четырнадцать, Клоду-Шарлеману десять лет, а Катрин и Луиза были помладше. Им так нравился сад! По воскресеньям после обеда очаровательные шарики из кружев и лент, беззаботно смеясь, порхали по аллеям.
Аделаида тоже была здесь, со мной. Она жила в комнате на первом этаже — в той, что в индийском стиле.
В гостиной находился самый красивый камин. Над ним я велела повесить портрет Николая. Он улыбается мне из золоченой рамки.
Как принято, я развесила по всем стенам картины и гравюры, почти все из них были портреты. Мне хотелось иметь в зоне видимости всех важных особ старого двора, моих клиенток, моих друзей и Николая, который был самым сдержанным из всей многочисленной шумной толпы, населявшей мой дом.
В Эпинее у меня были свои обязанности, но я выполняла их с удовольствием, особенно если они заключались в том, чтобы принимать гостей. Я встречалась с моими друзьями Уэлем[97], Деферне[98], аббатом Пурэ, Шарлем, странствующим рыцарем… Я показывала им лес и английский сад, и мы ужинали при свете канделябров за огромным столом из орехового дерева.
