Лариса Уварова - Всему свое время
— Я-то, сынок? — «папаше» явно польстило Валеркино обращение, и он решил не оставаться в долгу. — Как же водочку не уважаю? Очень даже… Да и всех их, — он стрельнул глазками в том же направлении, — очень даже знаю. Только вот… — он замялся, окидывая нерешительным взглядом внушительную Валеркину фигуру, которая, видимо, наводило на него что-то вроде благоговейного трепета. Однако, видя, что Валерка не собирается поддерживать разговор, набрался духу и выпалил: — Может, вместе помянем?
Валерка посмотрел на него более снисходительно, хотя еще мгновение назад собирался выпроводить, и вдруг передумал, пожалел старикашку, небрежно кивнул:
— Отчего же не помянуть? — Он сел за стол напротив дедка, отодвинул от себя пустые стаканы и тарелки, плеснул водки в две рюмки. — Как говорится, дело святое… Тебя как звать-то, папаша?
— Аркадий, — просияв, ответил дедок. Он смотрел сейчас на Валерку большими голубыми глазами, чистыми и наивными как у ребенка, смотрел едва ли не с восхищением.
Валерку это начало раздражать, Ему снова захотелось, чтобы дед как можно скорее ушел.
— Ну, — нахмурившись, проговорил он, поднимая свою рюмку, — пусть земля ей будет пухом, Аркадий.
Выпили, не чокаясь. Аркадий тут же осмелел, него потянуло на разговоры:
— Хорошая была она женщина, твоя мать, — вздохнул он. — Мы ведь с ней, знаешь ли? Мы ведь с ней последний год жили… — он мечтательно закатил голубенькие глазки к потолку: — Ну прямо душа в душу жили! И все бы у нас было ничего… — Он снова преувеличенно вздохнул. — Все бы ничего, да вот только из-за тебя она больно переживала.
— Да ну? — не удержался Валерка, приподняв бровь. Но тут же себя одернул, вспомнив, что о покойниках не принято плохо говорить. Да и потом, не следует поддерживать болтовню этого дедули, так он скорее уйдет.
— Ну да, — с самым непосредственным видом подтвердил Аркадий. — Ты ведь у нее единственный, сам понимаешь. Материнское сердце и вообще…
Дедок явно испытывал Валеркино терпение, у того даже глаза сузились до щелочек, и тем не менее, кивнув, он ответил:
— Понимаю, конечно.
— Эх! — от души произнес Аркадий. — Все мы смертны, как говорится!.. — Он взглянул на Валерку с надеждой и робко предложил: — Может, еще по одной?
Валерка, равнодушно посмотрев на часы, не отказал и на этот раз. Налил еще водки, и они снова выпили за упокоение души новопреставленной рабы Божьей Тамары. Глазки у дедка заблестели с новой силой, и он начал срывающимся голосом рассказывать Валерке, каким ангелом была его мать. «Еще бы! — мрачно думал про себя Валерка. — Даже представить себе невозможно, каким она была ангелом!»
— Тамара! — как-то подвывая, заголосил Аркадий. — Царица Тамара! — Он даже смахнул со щеки несуществующую слезу. — Ох, сынок, до чего же жизнь-то несправедливая штука. Ведь ей бы жить да жить, а вот поди ж ты… схоронили мы сегодня нашу Тамару.
Валерка закурил, откинулся на спинку стула и задумался о своем, даже не глядел на странного собутыльника. Пусть, если хочет, изобразит неземную скорбь, поиграет в безутешного вдовца, а он пока подумает о том, что делать с этой квартирой.
Продать? Продавать, конечно. Значит, нужно позвонить знакомому риэлтеру. Сколько тут метров? Валерка оглядел комнату, прикидывая на глаз.
— Что, сынок? — тут же отреагировал Аркадий. — Думаешь, что с квартирой делать?
Валерка посмотрел на него в некотором недоумении.
— Ты вот что, папаша, у меня дела, может, как-нибудь в другой раз?
— Дела? — растерянно переспросил дедок. — Ах, ну да, ну да… Ты же парень деловой, — понимающе протянул он. — Тамара мне рассказывала, что у тебя дела… Ох, какие дела! — горделиво добавил он. — Она мне про тебя много чего рассказывала, сынок. Много. И какой ты был замечательный, заботливый сын. Знаю, как ты о ней всегда заботился. Только времени у тебя не хватало, ну так что ж, дела. Деньги-то они, да… Деньги так просто не достаются.
Валерка вздохнул, затушил, сигарету, потом выразительно посмотрел на Аркадия.
— Все-все, сынок, ухожу, — тут же откликнулся он и даже суетливо поднялся из-за стола. — Ты, конечно… Конечно, ты парень солидный, деловой… Эх, сынок! — всхлипнул уже довольно опьяневший Аркадий.
Валерка даже как-то испугался, что не угомонит его, а обижать дедка не хотелось. Славный дедок, забавный. И, похоже, правда, тоскует по Тамаре. Удивительное дело, подумал он про себя, оказывается, кто-то еще мог испытывать к ней какие-то другие чувства, кроме презрения или жалости. Удивительно. Валерка посмотрел на дедулю с новым интересом. Неужели они и правда ладили? Потом кое-что вспомнил из собственной жизни и покачал головой, ну да, ладили… Невесело усмехнувшись, он предложил:
— Давай, папаша, по последней, да и разойдемся. У меня и правда сегодня еще дела, — соврал, конечно, но даже глазом не моргнул.
— По последней? — обрадованно переспросил Аркадий и тут же опустился на прежнее место. — Вот это по-нашему! Вот это по-человечески. Бог троицу любит! Это правильно! — Он продолжал приговаривать одно и то же, пока Валерка наливал водку. Потом спросил:
— Может, теперь за знакомство? За покойницу-то уже пили.
— Выпьем и еще раз, — отрезал Валерка, и они снова, не чокаясь, помянули Тамару. — Ладно, — выдохнув, произнес он затем, — а теперь все. Ты уж извини, но мне пора. Да и тебе, наверное?
— Да-да, — закивал седенькой головкой дедуля. — Всем нам пора. Всем. Она ведь тобой гордилась! — опять начал он. — Гордилась, да еще как! — и сопроводил это утверждение ударом кулака в свою крепенькую грудь.
— Знаю, знаю, — устало откликнулся Валерка, чувствуя, что вот теперь дед точно начинает действовать ему на нервы. Ему хотелось остаться одному. — Ты извини… — хмуро повторил он, приподнимаясь из-за стола.
— Ухожу, ухожу, — тут же согласился дедок и подскочил. — Но мы ведь еще встретимся? Поговорим еще про Тамару? Да? — умоляюще глядя на Валерку полными слез глазами, спросил он. — Ты ведь все, сынок, понимаешь. Материнское сердце и все такое… Мы правда встретимся еще?
— Конечно, папаша, — спокойно ответил Валерка. — Конечно. Не сомневайся. Встретимся и поговорим. И я все понимаю. — Он поднялся из-за стола, прошел на небольшую кухоньку, достал две бутылки водки из почти пустой уже коробки. — На вот, держи, — протянул он их Аркадию, который все не отставал от него с вопросом, встретятся ли они снова и когда. — Да вот, скоро уже, — обнадежил его Валерка. — Как с делами разберусь.
— Ой, спасибо, — обрадованно улыбнулся Аркадий. — А я-то уж было подумал… — он как-то странно и смущенно покраснел.
— Что тебя обделю? — Валерку это даже рассмешило. — Держи, держи. И давай, — он проводил неугомонного дедка к двери, — до встречи. Не скучай. Счастливо тебе, папаша, — добавил он, открывая дверь.
Аркадий на пороге еще раз обернулся, посмотрел на Валерку обожающими глазами и выдал на прощание:
— Вот ведь! Не зря она тобой гордилась, сынок! Тамара-то! Ты ведь вон какой парень, — он окинул пьяно-восхищенным взглядом все Валеркины сто восемьдесят шесть сантиметров роста и икнул. — Вот! Ты просто мировой парень! — дедок довольно хихикнул, глянув на бутылки, подмигнул Валерке и, наконец, стал спускаться по лестнице.
Валерка закрыл за ним хлипкую дверь и облегченно вздохнул. Оставшись один, он прошелся по пустой квартире, оглядел убогую мебель, незанавешенные окна. Потом взял со стола початую бутылку водки, плюхнулся в старенькое кресло, печально скрипнувшее под тяжестью его тела, еще раз окинув взглядом комнату с поминальным столом посередине.
— Ну что ж, — сказал довольно громко, так, как если бы мать могла его сейчас слышать. — Царствие тебе небесное, мама, — и глотнул прямо из горла.
Валеркино сердце разрывалось между бешеной ненавистью к матери и отчаянной жаждой ее любви.
Так было всегда, с тех самых пор, как отец ушел от них, когда Валерке исполнилось семь лет и он пошел в школу. Тогда, конечно, желание быть любимым собственной матерью еще побеждало. А вспышки ненависти к ней были редкими, проходили для самого Валерки почти незаметно.
Чаще он все-таки жалел мать. Она была буквально убита разводом, часто и долго плакала по ночам, он слышал ее сдавленные всхлипы за стенкой. По утрам у нее были красные глаза, и Валеркино сердечко сжималось от желания помочь ей хоть как-то. Но как было ему, семилетнему пацану, облегчить ее страдания? Как он мог, да и мог ли вообще, вернуть отца? Впрочем, Валерка даже тогда не мог его осуждать, в чем-то винить, а тем более ненавидеть — слишком высок был авторитет отца в глазах сына, слишком велико желание, когда вырастет, стать похожим на него. Отец для Валерки был кумиром, идолом, сверхчеловеком. Он обожал и боготворил его безмерно. Отец — это почти Бог, а потому его поступки не обсуждались.
