Маргрит Моор - Серое, белое, голубое
Они вплывают в осень, за ней в зиму. Теперь, если они с Магдой заходят в магазин, то разговоры про погоду сразу умолкают, никто не удивляется больше безветрию, какого не было уже несколько лет, необычно высокой для этого времени года температуре воздуха и теплому туману, что проникает в поселок с моря и с суши, пропитанный испарениями соли и почвенных удобрений, и портит облицовку домов, безжалостно проникая внутрь жилища, отчего в погребах начинает расти плесень, что, разумеется, никому не приятно. Про себя он удивляется, глядя на Магду. Ей, похоже, и горя мало. Она мирно спит, тогда как он, лежа рядом с открытыми глазами, пытается справиться с дыханием. Всегда полезно подумать о работе, компании «Ноорт», тот, кто способен хладнокровно управлять таким предприятием, должен уметь ночью, в липкой темени расслаблять напряженные мышцы. Ведь не такой уж великий фокус отключиться, представив себе реку, строительные леса, подъезжающие грузовики и весь этот адский шум и гам, если уж он смог оставить все как есть и перестать биться над терзающей загадкой: и откуда только взялось это неизвестное спящее существо рядом с тобой, что курит сигареты другой марки, подолгу сидит в сумерках, глядя перед собой задумчивым взглядом, более неутомимое в постели, — и откуда только берется ощущение, что это не она, определенно, не эта женщина, которую ты когда-то впервые познал как свою жену?
В феврале вдруг ударили холода. В поселке вздохнули с облегчением и залили каток поверх теннисных кортов возле казино. Но он, Роберт, тем временем уехал по делам фирмы в Алжир, проводил в жаре переговоры и возвратился домой лишь в начале сезона цветения тюльпанов и нарциссов на полях, более раннем и солнечном в этому году. Поселок наводнили туристы. Они ходили вереницами по полям и, возвратившись с охапками цветов в руках, заполняли собой улочки вокруг церкви. Вскоре после Пасхи вода в море настолько прогрелась, что перед пляжными павильонами сделали деревянные настилы. Однако из-за того, что несколько недель подряд дул береговой ветер, все побережье оказалось усеяно огромным количеством медуз. Когда Роберт в конце дня проезжает по Бульвару Астрид, он видит отдыхающих, которые сидят на песке, ошарашенно разглядывая прозрачные голубоватые существа.
Подобно многим, он чувствует себя в конце лета выжатым как лимон. Как-то раз вечером они с Магдой и с несколькими старыми друзьями сидят перед домом, но гости ему в тягость. Роберту приходится делать над собой невероятное усилие, чтобы не молчать в ответ на замечания Эрика. Он не вступал ни в какие беседы, чурался общения. Все то время, пока стояла жара, в обманчивом смещении лунного света и мерцания телеэкрана, под надоедливый комариный писк над ухом он не может сосредоточить мысли ни на чем, кроме как на одном навязчивом вопросе, который донимает его день и ночь и словно железный кулак сидит в его грудной клетке, и накладывает печать на все, что ему приходится видеть или слышать: на сад, из которого несет тленом, на шавок, жарко дышащих под стулом, на измученные лица Эрика и Нелли и на холодный жест Магды. Он протягивает руку, и она подает ему стакан виски со льдом. Он делает глоток, кивает, словно соглашаясь с доводами Эрика, и корчит гримасу. Разве это не смешно: ползать по полу, скулить как собака, заламывать руки, лишь бы только не сорвался с губ вопрос, который люди очень часто задают друг другу и получают простой конкретный ответ: «У парикмахера, на улице, в кино», — вопрос, состоящий всего из трех слов, который в этом конкретном случае, случае с Магдой, на два года исчезнувшей с лица земли, стал уже не вопросом, а западней, пропастью, отравленной стрелой, вложенной в тугой лук с натянутой тетивой, которую наконец отпустили, и она с неудержимой силой закусившей удила лошади полетела в цель…
«Где ты была?»
Часть 3
Ха-ха! Даже когда я уже сидела в автобусе, следующем в Лейден, я все еще не знала, куда, собственно, направляюсь. Это может показаться странным, но меня в тот день меньше всего волновала разница между странным и нормальным, с этого времени подобный взгляд на вещи стал для меня естественным. Итак, я села в автобус у начала маршрута, остановка представляла собой стеклянную ротонду и была спрятана между дюнами. Обратившись к симпатичному усатому водителю, я сказала: «Мне билет в одну сторону до Хартебрюха», потом уселась у окна, радуясь, что я единственная пассажирка. Не успела я расстегнуть плащ, как захлопнулись двери и зарычал мотор. Должно быть, тогда я, несмотря на невообразимый грохот, немедленно провалилась в сон, потому что совершенно не помню первый отрезок пути — Бульвар Астрид, помню лишь лошадь, которая снилась мне в то мгновение, когда автобус неожиданно затормозил: это была кобыла с дружелюбным выражением черных глаз. Минуту или две мы простояли на месте. Поскольку просыпаться мне почему-то не хотелось, я не потрудилась поинтересоваться, в чем дело. Колеса тем временем снова начали вращаться. Окончательно проснувшись, я посмотрела в окно.
На краю серо-коричневой равнины виднелась деревня, в которой я прожила многие годы. Я находилась все еще неподалеку от дома, невдалеке от своего привычного мира, который состоял из водонапорной башни и бункеров, из песка дюн, который скапливался у краев тротуара, рыбаков, торгующих на набережной, которых каждый год фотографировали понаехавшие отовсюду туристы. Стоило мне прислушаться, и я могла бы различить звук собственных шагов по мостовой, это был гулкий звук, словно марширует рота солдат. Чего только не бывает с нами в жизни! Мне нравилось рассматривать чужие дома, особенно в дождь. Больше всего будоражили воображение пугающие, мрачные фасады, у меня дыхание перехватывало, когда я представляла себе спрятанные за ними лестницы и вестибюли, облицованные гранитом ванные комнаты, спальни с потемневшими обоями. Содрогаясь от ужаса, я думала про себя: «Ради тебя, Роберт, я могла бы, если бы понадобилось, выдержать и это!»
Выходит дело, я его бросила? Сидя в тряском автобусе, я увидела краем глаза, как скрылись из виду поселок и дюны, и не могла понять, правда ли я бросила мужа. Как это могло произойти? Кто из года в год живет одной привязанностью, рано или поздно заметит, что никогда не садится один в лифт или в поезд, никогда не любуется без пригляда цветком или летним небосводом, не может, забыв обо всем, смотреть в рот другу или подруге, не чувствуя при этом легкого пожатия руки, подающего знак, что пора собираться. Нет, тогда я не думала об этом. Просто проснулась утром с твердым намерением смотать удочки.
Надену, пожалуй, красное платье, размышляла я, раздвигая утром шторы, интересно, удастся ли отыскать одну из моих абрикосовых комбинаций, пусть такие вещи почти вышли из употребления, это как раз то, что было кстати в такой дождливый день, как сегодня. Я перегнулась через подоконник, закрывая окно, которое всю ночь было открыто. На мгновение я увидела в стекле свое отражение — заспанные глаза, холодная улыбка. Это ты, Магда, сказала я себе, ты, в жизни, полной света и тепла, испытавшая несколько незабываемых мгновений, сейчас, накануне отъезда, удивляешься, что так мало, оказывается, вещей, с которыми больно расставаться. Я отвернулась от окна и принялась заправлять постель, это было совсем не трудно, потому что в отсутствие Роберта я всю ночь не ворочалась. Встав под горячий душ, я подумала: нужно не забыть зайти в банк.
Десять минут десятого. Поздновато для собак. С мокрыми волосами я спустилась вниз, три питомца уже поджидали меня у лестницы, и, когда я распахнула дверь, они опрометью ринулись на улицу. Я немного постояла на пороге. В том, что у нас в саду так зелено, много цветов, трава свежескошена, немалая моя заслуга. В этой деревне надо стоять на ушах, чтобы уберечь растения от ветра, все садоводы жалуются, и многие в конце концов плюют на это дело: засыпают землю ракушками, не сажают ничего, кроме тюльпанов весной да бегоний в горшках — на зиму их уносят в помещение. Я бросила взгляд на клумбу, проложенную параллельно подъездной дорожке. Благодаря букам, посаженным еще матерью Роберта, флоксы и георгины у меня вырастают к августу по пояс…
Некогда это была ее кухня, ее очаг и ее пол, выложенный желто-красной плиткой. Я открыла шкаф, внутри которого стоял дедовский, пропитавший все насквозь запах фасоли, смальца и просеянной муки, и взяла пакет с кормом для собак и хлеб. Когда много лет назад я стала хозяйкой этого дома, мне даже нравилось служить продолжением своей свекрови, повторять ее жесты рачительной хозяйки. Я была совсем не против уподобиться ей, до сих пор хорошо помню веселую магию первых дней и недель, беготню по лестницам, перетрясание содержимого комодов, все способствовало радостному ощущению входа в прочную и незыблемую гавань.
— Магда, где ты? — Роберт вернулся домой раньше обычного. Он не успевал и договорить, как из подпола доносилось «Я иду!», возле его ног открывалась крышка люка, и из погреба появлялась я, вся в пыли и паутине, пропахшая сладкими яблоками давно забытого урожая. «Ах, Роберт! — выдыхала я в восхищении. — Какой сегодня чудесный день, сколько солнца! Похоже, лето снова вернулось!»
