Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира
— К чему мне тюрьма? Я сам судья и полиция. Много ли мне чести отсылать это жалкое существо в тюрьму?
— Как же вы поступите?
— Обреем ее, вымажем кислым молоком и выгоним из деревни. Пускай убирается на все четыре стороны, и чтобы не смела больше показываться на моей земле.
— Что скажешь, Рохини? — проговорил Гобиндолал, снова поворачиваясь к виновной.
— Ну и пусть!
Гобиндолал был поражен. Немного подумав, он обратился к дяде:
— У меня к вам просьба.
— Какая?
— Отпустите ее до десяти часов. Я за нее ручаюсь.
«Значит, верно я подметил, — подумал Кришноканто. — Уж очень ты, братец, горячо за нее вступаешься».
— Куда отпустить? Зачем?
— Необходимо выяснить правду, — ответил Гобиндолал. — В присутствии стольких людей это невозможно сделать. Я пройду с ней на женскую половину дома и расспрошу обо всем.
«Обведет она моего племянника вокруг пальца, — подумал Кришноканто. — Какая нынче беззастенчивая молодежь пошла! Ну погоди же! Я еще над тобой посмеюсь!»
— Хорошо, — проговорил он громко, — я согласен. Эй, кто там! Отправьте ее с одной служанкой на половину средней невестки да смотрите, чтоб не сбежала дорогой!
Рохини увели. Следом за ней вышел и Гобиндолал.
— Ох, Дурга, Дурга! Что сталось с моими детьми? — сокрушенно пробормотал Кришноканто.
Глава двенадцатая
Когда Гобиндолал вошел в комнату жены, Бхомра и Рохини молча сидели рядом. Бхомра понимала, что надо сказать Рохини что-нибудь ласковое, однако молчала из боязни, что Рохини может расплакаться. Наконец вошел Гобиндолал, и Бхомра почувствовала облегчение. Проворно отбежав в сторонку, она поманила к себе мужа и тихонько спросила:
— Зачем ее сюда привели?
— Я хочу поговорить с Рохини с глазу на глаз, а потом предоставлю ее собственной судьбе. Если боишься оставлять нас вдвоем, спрячься и послушай.
Пристыженная, Бхомра выскочила из комнаты и помчалась прямо на кухню. Она подкралась сзади к поварихе и, потянув ее за косу, попросила:
— Тхакурани, расскажи мне какую-нибудь сказку, а?
Тем временем Гобиндолал начал разговор с Рохини.
— Ну, скажешь ты мне правду? — спросил он.
Рохини горела желанием признаться во всем. Но недаром была она дочерью доблестных воинов-ариев — тех, кто добровольно шел на пылающие костры.
— Вы все уже знаете от господина Кришноканто, — с трудом выговорила Рохини.
— Он сказал, что ты пришла подложить фальшивое завещание вместо настоящего. Это правда?
— Нет.
— Тогда в чем же дело?
— Зачем говорить?
— Это может облегчить твою участь.
— Разве вы поверите мне?
— Если твои слова будут искренни, то почему бы и не поверить?
— Но то, что я скажу, не похоже на правду.
— Об этом позволь судить мне. Иногда можно верить и неправдоподобным вещам.
Рохини подумала: «Если бы ты был другим, разве стала бы я жертвовать для тебя всем в жизни? И все же мне хочется испытать тебя».
— Вы великодушны. Но изменится ли что-нибудь, если я расскажу вам эту печальную историю?
— Может быть, я смогу тебе помочь? Но как?
«Нет, она не такая, как все, — подумал Гобиндолал. — Несчастная, надо сделать все, чтобы ей помочь», — и сказал:
— Может, мне удастся уговорить дядю тебя отпустить.
— А если не удастся, что он со мной сделает?
— Ты же слышала.
— Мне обреют голову, вымажут грязью и выгонят из деревни. Но это не так уж плохо. Все равно я уйду отсюда, даже если меня не выгонят. Разве могу я остаться после того, что произошло? Вымажут — это не так уж страшно, отмоюсь. Вот только волосы… — И Рохини взглянула на свои волнистые, словно темные воды пруда, косы. — Да, волосы. Велите принести ножницы, я их оставлю вашей жене для прически.
Гобиндолал смутился.
— Я понимаю, Рохини, — проговорил он со вздохом, — для тебя достаточное наказание твой позор. Тебе все равно, что тебя ждет, если ты не будешь от него избавлена.
Тут Рохини не выдержала и разрыдалась. Она испытывала бесконечную признательность Гобиндолалу.
— Если вы все понимаете, — наконец проговорила она, — то скажите, сможете ли вы избавить меня от позора?
— Пока не знаю, — проговорил в задумчивости Гобиндолал, — когда узнаю правду, тогда и скажу.
— Спрашивайте, я постараюсь вам ответить.
— Что ты сожгла?
— Фальшивое завещание.
— Откуда ты взяла его?
— Из ящика господина Кришноканто.
— Как оно туда попало?
— Я сама его положила. В ту ночь, когда было составлено настоящее завещание, я подменила настоящий документ фальшивым.
— Зачем ты это сделала?
— Хоролал-бабу попросил.
— Для чего же ты приходила сегодня ночью?
— Положить на место настоящее завещание и унести фальшивое.
— Зачем? Что было написано в этом фальшивом завещании?
— Старшему сыну завещалось двенадцать частей всего имущества, а вам — около трехсот рупий годового дохода.
— Но зачем тебе понадобилось снова менять завещания? Я-то тебя ни о чем не просил!
Рохини снова принялась плакать. Наконец она проговорила сквозь слезы:
— Да, вы меня ни о чем не просили. Но вы подарили мне то, чего у меня никогда не было, и в этом рождении больше не будет.
— О чем ты, Рохини?
— Вспомните нашу встречу, там, у пруда Баруни.
— Ну и что же?
— Что? Я никогда не решусь сказать вам об этом. Не спрашивайте. От моего недуга нельзя избавиться. Лучше бы мне принять яд. Только не хочу этого делать в вашем доме. Сейчас вы можете помочь мне только одним — уйдите, дайте мне выплакаться. А потом пускай меня позорят, выгоняют, мне все равно.
Гобиндолал понял, о чем говорила Рохини. Как в зеркале, увидел он все, что происходило в ее сердце. Так же, как и Бхомра, эта женщина любила его. Гобиндолал не испытывал ни торжества, ни гнева. Лишь жалость волной поднялась в его сердце.
— Легче было бы тебе умереть, чем так мучиться, Рохини, — наконец сказал он, — но умирать нельзя. Каждый из нас призван исполнить свой долг в этом мире… — Гобиндолал умолк, не решаясь говорить дальше.
— Продолжайте, — попросила Рохини.
— Тебе придется уехать из этих мест.
— Почему?
— Ты же сама сказала, что хочешь уехать.
— Я хочу бежать от позора, но вам зачем понадобилось, чтобы я уехала?
— Мы не должны больше видеться, Рохини.
Молодая женщина поняла, что Гобиндолал догадался о ее чувстве. Рохини и растерялась, и обрадовалась. Вмиг позабыла она о своем горе. Ей снова захотелось жить, захотелось остаться в родной деревне. Как переменчиво сердце человеческое!
— Я готова уехать хоть сейчас. Но куда? — заговорила наконец Рохини.
— В Калькутту. Я дам тебе письмо к одному приятелю. Он снимет для тебя дом, в деньгах ты нуждаться не будешь.
— Но что станет с моим дядей?
— Разумеется, он поедет с тобой, одну я бы не стал отсылать тебя в Калькутту.
— На что же мы будем там жить?
— Мой друг найдет для Брохманондо работу.
— Как заставить дядю уехать из деревни?
— Ты думаешь, после случившегося его будет трудно уговорить?
— Это правда. Но кто уговорит Кришноканто Рая? Разве он отпустит меня?
— Я упрошу его.
— Тогда я вдвойне буду опозорена. Да и на вас ляжет тень.
— Хорошо. Тогда за тебя будет просить Бхомра. Разыщи ее сейчас же. Попроси пойти к дяде Кришноканто, а сама оставайся здесь. Мы тебя позовем, когда надо будет.
Взглянув затуманенными от слез глазами на Гобиндолала, Рохини пошла разыскивать Бхомру.
Так, в позоре и бесчестье, довелось Рохини впервые открыть свою любовь.
Глава тринадцатая
Бхомра никогда ни о чем не просила свекра, она стеснялась его. И Гобиндолалу ничего не оставалось, как пойти самому. Полулежа на тахте, Кришноканто предавался послеобеденному сну. Рука его сжимала трубку кальяна, а нос выводил мелодичные трели, которые то замирали, то становились громкими, как трубные звуки, между тем как его разум, благодаря доброй порции опиума, без помех странствовал верхом на коне по всем трем мирам. Прекрасное, как луна, лицо Рохини, наверное, преследовало воображение Кришноканто в этих странствиях — ведь луна светит повсюду! Иначе почему бы старик вдруг приставил голову Рохини к плечам богини Индрани? Кришноканто привиделось, будто Рохини, став супругой Индры, задумала украсть быка из хлева Махадевы. Однако Нанди, слуга величайшего из богов, придя задать корм священному быку, поймал Рохини. Далее Кришноканто увидел, как Нанди стал таскать Рохини за распущенные волосы, а павлин Шоранона, приняв их длинные волнистые пряди за змей, стал глотать их. Это увидел Шоранон и обратился к владыке мира с жалобой на жестокость павлина: «Дядюшка!»
