Катрин Куксон - Бесконечный коридор
Своему сыну Полу почтенный доктор передал любовь к гуманнейшей из профессий, и был вознагражден тем, что на закате дней лечил больных и оперировал бок о бок с единственным отпрыском. И вот сейчас, обводя глазами каменный фасад старинного особняка, Пол Хиггинс заметил, что облупившиеся местами стены давно нуждаются в ремонте, да и железные решетки, ограждавшие фамильное гнездо от примыкавшего к нему кладбища и церкви Святого Матфея, проржавели и покорежились. Нужно непременно потолковать на их счет с преподобным Конвеем, решил доктор Хиггинс.
Вот и вся площадь. По одну сторону высился Технический колледж, по другую - гигантский завод-холодильник, далее располагались здание Армии спасения, особняк доктора Хиггинса и - англиканская церковь с кладбищем. Все вместе составляло Ромфилд-сквер, часть Фелберна, граничащую с нищенским Отхожим Тупиком. Не самое лучшее, как очень многие считали, место для обители уважаемого доктора. Однако доктор Хиггинс, живший больше прошлым, нежели настоящим, настолько слился с привычным окружением, что воспринимал себя как его неотъемлемую часть. Он сроднился с Ромфилд-сквер, с Отхожим Тупиком и с его обитателями - трудягами и лентяями, грубоватыми и мягкими, хитрыми, но по-своему честными, злыми, но человечными. Он ощущал себя сродни этому простому люду ещё и потому, что узнавал в себе частичку каждого из них.
Доктор Хиггинс снова глубоко вдохнул свежий вечерний воздух и, оторвав взгляд от луны, заливавшей призрачным светом трубы на крыше Технического колледжа, снова пересек двор, вошел в свой кабинет, запер за собой входную дверь, выбрался в приемную и, толкнув дверь с табличкой "Посторонним вход воспрещен", очутился уже в собственном доме, а точнее - в уютном холле, облицованном мореным дубом. Красная ковровая дорожка, устилающая пол, тянулась дальше, покрывая ступеньки лестницы в конце холла, ведущей наверх; по сравнению с ярко освещенной приемной, здесь царил приятный полумрак.
Вымыв руки в туалетной комнате,напpавился в гостиную, которую его жена именовала салоном.
Беатрис сидела перед камином на мягком диване. Услышав шаги мужа, она даже не повернула головы, да и сам доктор, приближаясь к камину, избегал смотреть на жену. Их судьбы разошлись уже очень давно, и супруги вполне могли вообpазить, что живут в полном одиночестве. Увы, притворство не заменяло реальности, горькой, обидной, а подчас и вовсе невыносимой.
Пол Хиггинс облокотился о край великолепного мраморного камина - того самого камина, от которого так настойчиво старалась избавиться Беатрис. Он сумел отстоять его, как не позволил внести и множество других новшеств, после которых огромный дом остался бы совсем голым; нельзя же в самом деле украшать оборками и рюшечками гранитный монолит и мореный дуб. Несколько минут Пол стоял,уставившись на огонь и чувствуя нарастающее раздражение. Приподняв голову, он посмотрел на огромный портрет отца над камином и спpосил:
- Как насчет ужина?
- Он тебя ждет; я оставила его в духовке.
Голос Беатрис звучал наpочито ровно и монотонно, она явно стаpалась держать себя в руках.
- Лорна поела? - поинтеpесовался доктоp, не отрывая глаз от портрета.
- Да. Не могу же я морить её голодом до семи часов вечера.
Пол не спросил: "А ты?", прекрасно зная, что Беатрис нарочно поужинала рано, поскольку сам он терпеть не мог есть в одиночестве.
Отвернувшись от камина, Пол посмотрел на свою жену . Он разглядывал её в открытую, словно пытаясь найти в её облике нечто такое, что ускользнуло от его внимания раньше. Он не впервые поступал так, как не впервые говорил себе, что никогда не любил миниатюрных женщин. Что-то в них всегда его раздражало. Подобно малорослым мужчинам, они, казалось, постоянно самоутвеpждались. Подменяя недостаток роста самонадеянностью и враждебностью. Парадоксально, но именно эти качества делали маленьких женщин самыми лучшими матерями и хpанительницами семейного очага.
Беатрис Хиггинс приподняла голову, но, встретившись с глазами мужа, тут же поспешила потупить взор. Честное и волевое лицо мужа вызвало у неё содрогание. Боже, как она его ненавидела! Рот, нос, даже глаза, те самые серые глаза, которые когда-то так завораживали её. Песочные волосы, в которых до сих пор не просматривалась седина. Если и было в мире нечто такое, что она ненавидела ещё больше, так это его тело, крупное и мощное. Огромные ручищи, ступни, могучую грудь. Настоящий бык! Эгоистичный и неуклюжий. Трудно поверить, но Полу было только сорок три года, всего на семь больше, чем ей. А выглядел он лет на двадцать старше. Мысли Беатрис уплыли в будущее - ведь этот здоровяк может прожить ещё двадцать лет, а то и тридцать. Сама мысль была настолько невыносима, что она вскочила.
Нагнувшись, чтобы подобрать с дивана журналы, она сказала:
- Когда поешь, замочи тарелки в раковине, в мыльной воде.
Пол нахмурился.
- Замочить тарелки... Что ты хочешь этим сказать?
Бетт выпрямилась и бросила через плечо:
- Хелен ушла!
- Хелен ушла?
- Да. И прекрати повторять за мной, как попугай!
Пол побагровел. Никому, кроме Бетт, не удавалось с такой легкостью вывести его из себя.
- Объяснись, пожалуйста! - потребовал он. - Тогда мне не понадобится повторять за тобой. Почему она ушла?
- Потому что я её выгнала... Давай, бубни "Ты её выгнала?" - Беатрис победоносно вскинула голову, глядя, как заходили желваки на скуластом лице набычившегося мужа. - Она мне открыто нахамила, и мне ничего не оставалось, как указать ей на дверь. Уроки Отхожего Тупика даром для неё не прошли.
- Ты должна была молиться на нее! - упрекнул Пол. - У тебя же никогда ни одна служанка не задерживалась. А теперь, когда хорошую прислугу ни за какие деньги не найдешь, у тебя хватает совести...
- Да, я её выгнала взашей. И предупреждаю - та же участь скоро постигнет твою драгоценную Мэгги.
Беатрис развернулась лицом к мужу, крохотная, бледная, с голубыми глазами, потемневшими от ярости.
- Только попробуй! Если хоть волос упадет с головы Мэгги, тебе не поздоровится!
- Ха! - презрительно фыркнула Беатрис, топая ножкой. - Если я застигну её с поличным, ты и пикнуть не успеешь, как она у меня в три счета отсюда вылетит. Она всю жизнь меня обчищает, каждую ночь унося кучу еды, вся ею увешивается. К концу вечера её бюст увеличивается вдвое по сравнению с утром.
- Говоришь, она тебя обчищает? - Голос Пола прозвучал с обманчивой прохладцей. - А кто платит за все то, что достается Мэгги? Кто, я тебя спрашиваю? Так вот, послушай, что я тебе скажу. - Пол пригрозил жене пальцем, в его голосе зазвенел металл. - Моя мать при жизни всегда следила, чтобы по вечерам Мэгги уносила с собой остатки несъеденной пищи, а вот при тебе все это почему-то вдруг изменилось. Мэгги не должна к тебе приспосабливаться - она всю жизнь уносила с собой объедки, и не собирается ничего менять. Она знает, что мне это известно, поэтому в последний раз предупреждаю - оставь её в покое!
Некторое время они молча ели друг друга глазами. Затем Бетт медленно отвернулась и сказала, скривив губы:
- Ничего, Пол, клянусь Богом, что в один прекрасный день ты мне за все заплатишь. Не знаю - как именно, но я своего добьюсь. Я это здесь чувствую, - она прикоснулась сжатым кулачком к своей груди. - Мой час пробьет, заруби это себе на носу.
Когда Бетт уже повернулась, чтобы выйти из гостиной, послышался звонок, и она поспешила в холл, хлопнув за собой дверью.
Пол уставился на огонь. Его колотила мелкая дрожь. Он ни на минуту не усомнился, что его жена отнюдь не шутит. Из холла донесся её голос, теперь вдруг на удивление приятный и мелодичный:
- Дженни! Каким ветром тебя занесло? Почему ты мне не позвонила?
Услышав и другой голос, Пол поспешно зашагал к двери и, покинув гостиную, тоже вмиг преобразился.
- Привет, Джинни! - Он всегда называл кузину своей супруги не Дженни, а Джинни. - Рад тебя видеть. Почему ты заранее не дала нам знать о своем приезде? Я бы тебя встретил. Заходи же! - Он провел худощавую высокорослую женщину в гостиную.
- Дай-ка мне свой чепчик, - потребовала Бетт, протягивая руку, а Дженни Чилмейд со смехом сняла и отдала ей шляпку.
- Я как раз собиралась сжечь её, - весело сказала она.
- Давно пора, - кивнула Бетт, вертя в руках несуразный головной убор. Потом, едва ли не вихрем пролетев через всю комнату, сказала: - Садись же. Устраивайся поудобнее.
Живая и хорошенькая, с сияющими голубыми глазами, Бетт Хиггинс теперь уже совсем напоминала девочку. Впечатление усиливалось и от её жестов, той девичьей непосредственности, с которой она ерошила свои короткие каштановые волосы. Жена доктора Хиггинса вела себя сейчас так, как всегда держалась в минуты приятного возбуждения. Никто бы даже не заподозрил, что под ангельской личиной кроется столь зловещая и мстительная натура; никто, кроме разве что двоих человек, присутствующих в гостиной - её мужа и кузины.
