Кэтрин Лэниган - Волшебное очарование Монтаны
Глава 11
Моника помнила, что, только загрузив себя работой до предела, можно выбраться из трясины, в которую грозила превратиться ее жизнь. Укрепление ограды, выгон скота на нижнее пастбище, починка крыши сарая, соскабливание старой краски с западной стены хижины, чтобы потом наложить слой новой, - все это настолько изнурило тело Моники, что плотское томление по Остину немного ослабло.
Она не могла не думать о строительных работах Остина, о том, как невероятно много сделали его наемные рабочие за месяц. Если бы у нее были деньги, она поставила бы новый забор. Необходимо обновить крышу. Купить новый грузовик. Новую плиту. Продолжать список можно бесконечно.
Впервые Моника начала понимать безрассудство той жизни, какую вела с бабушкой, пытаясь своими силами обеспечить доходность ранчо. Просматривая банковские счета, она убедилась, что даже успешная сделка с Джейком Симмонсом по продаже телят не обезопасит ее от разорения. Остин наверняка подсказал бы, как можно выручить побольше денег.
Неплохо, что гордость не позволяет ей просить о помощи. Гордость и трезвый расчет. Нет сомнения, что стоит пойти к Остину, как плотское желание разгорится в ней с новой силой. "Я влюблена в мужчину, который не любит меня по-настоящему", - подумала она. Это столь же очевидно, как восход солнца. Моника побывала на небесах без Остина. Кроме того, если бы он любил ее по-настоящему, то непременно сказал бы об этом. Видеть в этом доказательство мужской любви Монику научила бабушка.
Женщина в ее положении глупа, если избегает смотреть в лицо реальности. К сожалению, изнурительный физический труд не освободил ее от мыслей об Остине. Ночью вместо сна она плавала в озере. Еда всего лишь утоляла голод, но не доставляла удовольствия. Но труднее всего было не поднимать трубку, когда звонил телефон. Поначалу телефонный звонок звучал как-то странно, эхом раздаваясь по всей хижине, но потом Моника привыкла к его частому звучанию. Остин звонил во время завтрака, после полудня, когда она возвращалась с пастбища, во время ужина и наконец тогда, когда она собиралась спать.., или он ложился в кровать. Ее никак не отпускали воспоминания о тех минутах, которые они провели вместе. Все это вносило еще большую смуту в ее мысли, и она вновь загружала себя работой.
Месяцами она обещала себе разобрать бабушкины вещи на чердаке сарая. Городская церковь, как она знала, охотно примет, например, старую одежду. Откуда все это взялось, удивлялась она, взирая на целую гору тряпья. Сдернув старое покрывало с сундуков и коробок, Моника раскашлялась и расчихалась от поднятой пыли. Подняла повыше керосиновый фонарь, чтобы прочесть на коробках бабушкины записи. Моника с удивлением обнаружила, что многие коробки датированы сороковыми и тридцатыми годами. Наткнулась на альбом с фотографиями матери, когда та была ребенком. Пожелтевшие фотографии, снятые старенькой бабушкиной камерой.
С изумлением увидела на одной из карточек маму в нарядной форме той же самой школы, куда ходила сама. Множество фотоснимков запечатлели Розу, стоящую в центре группы одноклассников. Моника помнила из бабушкиных рассказов, что на долю ее матери перепадали в основном насмешки и горькие эпитеты, и поэтому удивилась, залюбовавшись хорошенькой светловолосой девочкой, сидящей в большом автомобиле с откидным верхом рядом с мальчиком, который обнимал ее за плечи. Моника пристально всмотрелась в снимок. Лицо мальчика показалось ей знакомым, однако изображение было смазанным. Моника просмотрела другие фотографии, поведавшие о ее матери такое, чего она не знала раньше. Роза в короне королевы. Роза в очаровательном белом платье возле стойки с газировкой в аптеке Хайстетлеров, а вокруг другие девочки, все улыбаются и одеты столь же нарядно.
Моника обнаружила много других фотокарточек. Роза, стоящая возле статуи Свободы. Роза на корабле, отплывающем от морского вокзала. Роза на фоне Эйфелевой башни. Роза рядом с гвардейцем у Букингемского дворца. Поначалу Моника заподозрила, что это фотомонтаж, но снимки, похоже, были подлинными. Ее мама, оказывается, вовсе не жила затворницей в здешних горах всю свою жизнь. Оказывается, она путешествовала по Соединенным Штатам и побывала в Европе. Хотя это открытие существенно не изменило отношения Моники к матери, она не могла отделаться от ощущения, будто ее одурачили.
Пролистав фотоальбом, Моника прочла под снимками названия городов: Рим, Венеция, Женева, Вена.
"Все годы бабушка твердила мне, какое это счастье жить здесь. Дескать, луна над Монтаной светит ярче, чем где бы то ни было. Дескать, не стоит сходить с ума от желания повидать дальние страны. Однако ради кого она все это твердила? Ради себя самой? Ради меня? Ради Розы?" Не находя ответа, Моника всматривалась в снимки в надежде узнать как можно больше. На одном из них Роза была запечатлена после возвращения в Монтану с кожаным чемоданом в руках, обклеенным этикетками из разных стран. Выражение ее лица было таким, что Моника предположила: пока мама была в Европе, случилось что-то ужасное. На более поздних фотографиях у ее матери было озабоченное лицо, неряшливая одежда, а вместо длинных ухоженных волос растрепанные тусклые космы. Лишь на одном снимке, датированном 4 июля 1976 года. Роза выглядела такой же красавицей, как раньше. В этот день она встретила Теда Мартина.
Неожиданно Моника наткнулась на снимок, который был сделан ее отцом: Роза, сидящая на коленях, склонившись над озером.
Ее волосы ниспадали пышными волнами, но глаза выражали то же тревожное предчувствие, какое было в глазах самой Моники, когда она взирала на собственное отражение в воде после того, как занималась с Остином любовью.
Моника искала фотографию своего отца, чтобы узнать, есть ли между ними хоть какое-то сходство. Но тщетно. Возможно, все снимки Теда Мартина уничтожила Роза, а может быть, она просто не помещала их в альбом.
Чем глубже погружалась Моника в прошлое своей семьи, тем более упрочивалась ее обида. Она начинала понимать, как самолюбива была ее мать и как велика была в ней жалость к самой себе. Роза не только затворилась от людей после того, как ее бросил Тед Мартин, но сознательно уничтожила все те драгоценные крупицы правды о себе и Теде, которые могли бы развеять страхи Моники перед будущим.
Подобно лавине, на Монику наваливались обрывки высказываний, которым она в страхе внимала всю свою жизнь.
Она явственно слышала голос доктора: "Фостер Скай был очень богат. Он отстроил эту долину, но не голыми руками". "Твой дедушка был искусный строитель", - говаривала Аделаида, и Моника воспринимала ее слова так, будто Фостер собственными руками вбил каждый гвоздь. Теперь она знала, что Фостер нанимал людей в городе.., так же, как Остин Синклер. "Фостер Скай работал не покладая рук", - говорила Аделаида. "Фостер Скай думал о будущем, - сказал однажды Вернер Хайстетлер. -Если бы не он и не его деньги, большинство из нас не имели бы средств к существованию". "Однажды он уехал отсюда и не вернулся, - говорила Аделаида. - Ему не нужна была семья". Голоса из прошлого, казалось, переполняли сарай. Поначалу Моника пыталась выстроить все сказанное в хронологическом порядке и сверить с фотографиями. Что-то новое выплыло наружу. Что-то, в чем она не была до конца уверена. И лишь одно не вызывало никаких сомнений.
Аделаида была молода, когда появилась в Монтане с Фостером. Он был очень богат и, наверное, мечтал о таких же комфортных условиях жизни здесь, какие были у него в Сан-Франциско. По словам бабушки, Силвер-Спе в ту пору был захудалым курортным местечком, и ничем больше. Фостер, как человек с деловым чутьем, прозрел богатые возможности, которые таятся в этом волшебном крае с минеральными источниками. Вместо того, чтобы хранить свои деньги в безопасности под матрасом, как советовала ему Аделаида, он, "искусный строитель", построил не только двухэтажную хижину, в которой они жили. Как полагала Моника, дедушка вложил деньги в строительство аптеки Хайстетлеров. Верной Хайстетлер был в то время ребенком, зато его отец извлек из этого вложения большую выгоду. Методистская церковь в городе по своему убранству напоминала хижину Моники. Не исключено, что Фостер воздвиг и ее. А почтамт? А универсам? Сколько же людей в городе были бы обязаны дедушке, если бы он был жив?
Готова ли была мириться Аделаида с щедростью Фостера? Будучи практичной женщиной, находящей применение в хозяйстве даже самому потрепанному полотенцу, она, без сомнения, встречала в штыки его денежные вложения. Не это ли вкупе с ее высокомерием побудило Фостера уехать?
Моника знала наверняка, отчего Аделаида не взыскивала по старым долгам. Из-за гордости. Именно ее гордость привела к разрыву отношений Аделаиды с горожанами. Но раз она не требовала погашения займов, в городе воздерживались открыто ругать ее за то, что по ее вине уехал Фостер.
