Diurdana - Горошек с базиликом
Мужчина сейчас волновался так, словно ему снова шестнадцать и впереди маячит первый сексуальный опыт. Он Гелю сравнивал с ангелом, прикоснуться к ней для него было чем-то вроде кощунства.
Но она так явно намекала ему…. Или ему все это только лишь показалось? А если она сейчас находится под влиянием эмоций, испуга… и коньяка?
Дверь ванной открылось и Геля, неловко прижимая к груди полотенце, вернулась в гостиную. Она выглядела вполне спокойной и расслабленной, порозовевшей после душа. Олег передал ей свою футболку и шорты. Девушка поблагодарила его, принимая из рук стопку одежды, и ушла в спальню, переодеваться.
Олег попытался отвлечься от вихря мыслей, круживших в его голове и сосредоточиться на фильме, что показывали по телевизору, но с нетерпением прислушивался, когда с тихим щелчком закроется дверь спальни и Геля снова сядет рядом с ним.
Ему не пришлось долго ждать, и скоро Ангелина переминалась с ноги на ногу на пороге гостиной. Его одежда была ей конечно велика. Но не настолько, чтоб совсем в ней утонуть. Рукава майки, которые едва прикрывали его плечи, свисали до локтей, шорты, стянутые на талии, сидели мешком на небольшой попке. Но все же она была сейчас для него невероятно родной, такой домашней…. Было бы здорово, если бы она всегда была рядом с ним, каждый вечер, каждый день… каждую ночь.
- Ты, наверное, голодна?
- Нет, я если честно, спать хочу. Коньяк, наверное….
- Иди, ложись.
- А ты… ты придешь?
- Приду. – Олег старался не смотреть на нее, сосредоточившись на мелькающих в экране телевизора картинках.
Геля развернувшись, вышла. В спальне она сняла с себя одежду, которую одела здесь только что. «Спрашивается зачем» - мелькнула глупая мысль. Девушка залезла под одеяло и попыталась успокоить глухо бьющееся сердце. Плохо верилось, что это она, сама практически предложила себя мужчине. Совсем не так представлялся ей тот момент, когда она в объятиях любимого потеряет невинность. Хотя, если честно она не понимала, когда наступает уверенность, что этот момент настал. Что она готова. Сейчас кроме страха и смущения она не испытывала ничего.
Она не могла представить, как Олег сейчас войдет в эту комнату, сбросит с себя одежду, залезет к ней под одеяло и…. надо признать эти мысли были лишены романтики, о которой она всегда мечтала. Видимо сейчас она была еще совершенно не готова. Тогда почему она лежит тут, в чужой постели, голая? Олег ведь предлагал ей остаться в спальне одной, зачем она позвала его?
А разве могло быть иначе? Разве когда она ехала сюда, она не решилась идти до конца? Лучше уж быть сегодня здесь, с ним, в его объятиях, чем дома. Ну а близость - это само собой разумеющиеся обстоятельство в ситуации, когда девушка ночует наедине с мужчиной у него дома.
Открылась дверь и на пороге замер Олег. Он постоял, посмотрел на нее, ничего не говоря, а потом подошел и присел рядом на кровать.
Геля лежала в его постели до подбородка укрытая одеялом и испуганно смотрела на него. Как будто он всенепременно должен сделать с ней что-то такое, чего она ни в коем случае не хотела бы. Свет в спальне был тусклым – горел только ночник на тумбочке у кровати, но выражение ее глаз он видел очень хорошо.
- Ты замерзла?
Она в ответ отрицательно покачала головой, еще сильнее натягивая на себя одеяло. Олег на всякий случай встал и, подойдя к окну, закрыл форточку.
Вернулся на свое место и, протянув руку, погладил девушку по щеке.
- Геля, ты, кажется, боишься меня.
- Нет, конечно! – Геля начала неуклюже выпутываться из одеяла как из кокона. Вот появились ее обнаженные плечи, тонкие руки. Она все еще удерживала одеяло на груди, но Олег уже понял, что под ним на девушке больше ничего нет.
Ангелина потянулась к его губам, но Олег, обняв и прижав к своей груди, поцеловал ее в макушку и спросил:
- Геля, ты что делаешь?
- Я хочу быть с тобой.
- Нет, не хочешь. Геля, неужели ты думаешь, что я должен сейчас воспользоваться тем, что ты пришла ко мне, нуждаясь в помощи? Что за то, что я тебе нужен, ты мне что-то должна? Я тебя люблю. И я всегда буду рядом, слышишь? И для этого совсем не обязательно переступать через себя и отдаваться мне из чувства долга.
Геля в ответ обхватила его руками за шею и поцеловала. Все так неожиданно стало просто и ясно. И решили все вечные три слова, которые ждет от любимого человека каждая девушка.
Одеяло сползло, и нетерпеливые мужские руки ласкали ее обнаженную спину. Совершенно не хватало воздуха, кружилась голова, и Геля упала на спину, увлекая Олега за собой, не отрываясь от него, не прекращая его целовать.
Больше сопротивляться себе Олег не мог. Все его естество рвалось к Ангелине. Требовало соединиться с ней, стать одним целым. Сжимать ее в объятиях, такую нежную, такую желанную, такую красивую…. Потрясающую своей красотой, не прикрытой одеждой.
Он, не прекращая целовать девушку, потянулся к ночнику и выключил свет.
Когда темнота окутала спальню, Геля осмелела и одеяло, наконец, было сброшено куда-то в изножье кровати. Открывая ему все то, что раньше было тщательно спрятано от чужих глаз. Стягивая с себя майку, Олег чувствовал, как его кожи коснулись ее руки. Как они робко и нежно скользят по нему, как тянут его в ее объятия.
Отшвырнув одежду в сторону, мужчина накрыл Гелю собой и, заглянув в ее глаза, позволил себе утонуть в них, раствориться в близости, о которой так долго мечтал.
*
Герман прикурил уже неизвестно которую по счету сигарету, выругался сквозь зубы и снова подошел к окну. Он прислонился лбом к холодному стеклу, с обратной стороны усыпанному бусинками воды и на секунду прикрыл глаза.
На улице только что закончилась гроза и в открытую форточку, перебивая сигаретный дым, ворвался свежий воздух и запах озона и мокрой земли. Гелиной машины все еще не было у подъезда, а ведь было уже далеко за полночь. И где носят черти эту маленькую шлюхину дочь?
Он возненавидел ее еще до того как впервые увидел. С того самого момента, когда вообще узнал о ее существовании. Ему в отличие от братьев, было наплевать на то, каким она может оказаться человеком. Самим своим появлением на земле она была перед ним виновата по гроб жизни. Его отец любил ее, растил ее, воспитывал ее, отдавал ей всю свою любовь и внимание. А ведь это принадлежало ему с братьями, и должно было принадлежать всегда. Эта маленькая сучка отняла у них все.
Но увидев, он возненавидел ее еще больше. И не потому, что она была совсем не такой как ее мать. Не потому что вопреки всему ее не за что было ненавидеть.
Он ненавидел ее за то, что она оказалась его сестрой. Именно она оказалась его родной сестрой, и это был какой-то чудовищный каприз судьбы.
Сначала он не мог понять, что за пожар сжигает его каждый раз, когда она оказывалась рядом, когда обоняния достигал ее аромат, когда слышал ее голос. И он ошибочно принял его за ненависть… только за ненависть. А то с чем она может быть замешана он и представить себе не мог.
Подозрения появились в тот день, когда случайно выглянув в окно, он увидел ее кружащейся под теплым летним ливнем. Когда струи воды стекали по ее гибкому телу, когда влажные волосы, изящными кудряшками облепили ее шею, когда намокшая и ставшая вдруг прозрачной майка не скрывала больше ее маленькую девичью грудь, открывая его взору всю ее юность и прелесть.
Он был ошарашен реакцией на нее своего тела, которое отреагировало совершенно неожиданно и странно – кровь прилила к низу живота, наливая силой его плоть. И вместе с желанием, в его душе вспыхнула такая всепоглощающая ярость на эту девушку, которая имела теперь власть над его душой. И которая никогда, никогда не будет принадлежать ему.
Он ненавидел ее люто, потому что желал ее страстно и понимал, что никогда не сможет ее получить.
А сегодня он слишком вспылил и возможно Геля начала догадываться об истинных страстях, сжигающих его.
Возмущению его не было предела, когда он понял, что сын его ослушался. А тот факт, что сестра причастна к проступку сына усугубила ситуацию. Ему не нравилось, что сын проводит так много времени с Гелей. Его это раздражало. Его раздражало, что Лешка смог стать ее другом, а он сам видел в глазах девушки только страх. И вот в тот момент, когда она в ужасе попятилась от него, словно он был ей врагом, словно он хотел причинить ей вред, он совсем лишился самообладания. Он кричал на нее, а она от страха готова была в стену вжаться, и он снова злился, на себя, на нее, на всю эту абсурдную ситуацию и выплескивал на нее свою ярость. Она была такая… тихая и робкая, как ребенок и это его с ума сводило по-настоящему.
Почему он не может удовлетворить свою страсть? Он ведь ни дня не думал о ней как о своей сестре. Он не видел, как она росла, между ними были лишь эти чертовы кровные узы. Но что будет, если он их перешагнет? Мир от этого не перевернется. Но тот пожар, терзающий его, сжигающий его изнутри, наконец, погаснет, и он найдет покой.
