Эрик Сигал - Аутодафе
— А чем я там буду заниматься?
— Рав Лазарь Шифман, который руководит нашей ешивой в Иерусалиме, согласился найти семью, в которой ты станешь жить. И ты закончишь школу.
Отец наклонился через стол и посмотрел ей в глаза.
— Послушай меня, Дебора. Я всем сердцем тебя люблю. Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы ты жила на другом краю земли? Мне это очень больно сознавать, но я делаю это для твоего же блага.
Она молчала.
Наконец спросила:
— Папа, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
— Ты можешь пообещать мне, что забудешь этого христианина. Что будешь вдыхать священный воздух Иерусалима и очистишь душу от этого злополучного эпизода.
Он снова вздохнул и закончил разговор:
— Иди лучше помоги маме.
— Мы уже все помыли.
— Помоги собрать твои вещи!
— А когда я еду? — Она чувствовала себя листком, безвольно летящим под порывом ветра.
— Завтра вечером, с Божьей помощью.
12
Дэниэл
Однажды в раннем детстве отец научил меня одной житейской мудрости. Чудом спасшись от холокоста, он поведал мне следующую формулу: предусмотрительный еврей — это тот, у которого всегда есть паспорт на себя и каждого члена семьи. И совсем мудрый еврей — это тот, кто всегда носит свой паспорт с собой.
Так и вышло, что, еще не достигнув совершеннолетия, мы все уже имели паспорта. Этот ритуал по значению уступал только моему обрезанию. В первом случае это был договор с Господом, во втором — с таможней и иммиграционными властями. Но никогда, в самом страшном сне, я и думать не мог, что эта мера предосторожности некогда ускорит изгнание моей сестры.
Последний вечер Деборы в Бруклине ознаменовал для нас обоих конец нашего детства. Каждый миг мы старались быть вместе, не только для того, чтобы утешить друг друга, но и чтобы смягчить боль разлуки, которая ожидала нас на многие месяцы, а может, и годы.
Я чувствовал свою полную беспомощность и отчаянно хотел что-нибудь сделать. Вот почему я был счастлив, когда Дебора наконец шепнула трагическим голосом:
— Дэнни, ты можешь сделать мне одолжение? Только это может оказаться опасно!
Я испугался, но от этого моей решимости помочь сестре не убавилось.
— Конечно! Что надо сделать?
— Я хочу написать Тиму письмо, но не знаю, как его ему передать.
— Пиши, Деб, — ответил я. — Я опущу ему в ящик по дороге в школу.
— Но тогда увидят его родные!
— Хорошо, хорошо, — не дал я договорить. — Я сегодня же ему отнесу.
Она обхватила меня за шею и долго не отпускала.
— Дэнни, как я тебя люблю! — прошептала она.
Это придало мне смелости, и я спросил:
— А его — тоже любишь?
Немного подумав, она сказала:
— Я не знаю.
Было начало третьего. Я дождался, пока все наверняка уснут, включая Дебору. Я завязал шнурки и помчался по пустой и темной улице.
Было что-то зловещее в этом беге по окутанным туманом, безлюдным улицам, освещаемым только тусклым светом фонарей.
Я находился в самом сердце католического квартала, и мне казалось, что на меня сейчас враждебно глядят даже окна домов. Хотелось убраться оттуда поскорее.
Как можно быстрее я добежал до дома Делани, подобрался к крыльцу и подсунул письмо под дверь. Дебора сказала мне, что Тим встанет первым, потому что по утрам он зачем-то ходит к мессе.
После этого я во весь опор рванул домой. Отдышавшись, я тихонько отворил дверь и на цыпочках вошел внутрь.
К моему удивлению — и испугу, — из кабинета отца доносился какой-то шум. Звук был похож на стенания, вопль, исполненный боли.
Подойдя поближе, я понял, что он читает из Библии. Это было из Плача Иеремии. «И отошло от дщери Сиона все ее великолепие».
Даже через дверь я смог ощутить всю его муку.
Дверь была чуть приоткрыта. Я негромко постучал, но отец как будто не слышал, и я распахнул дверь шире.
Папа сидел за столом, обеими руками обхватив голову, и читал горестные слова пророка Иеремии.
Я боялся заговорить, будучи уверен, что отец не захочет, чтобы я видел его в таком состоянии.
Он почувствовал мое присутствие и поднял глаза.
— Дэнни, — невнятно сказал он. — Сядь, поговори со мной.
Я сел. Но говорить не мог. Я боялся, что любое мое слово причинит ему лишнюю боль.
Наконец он взял мое лицо в ладони. Лицо его превратилось в маску горя. И он сказал:
— Дэнни, обещай мне… обещай, что никогда не поступишь так со своим отцом!
Я был потрясен.
Но найти слова, которые облегчили бы его страдания, я не мог.
ЧАСТЬ II
13
Дебора
Для правоверных всех религий Иерусалим существует с начала времен.
Его освященные веками улицы знавали фараонов и императоров, халифов и крестоносцев, христиан, мусульман и иудеев.
Сюда, на вершину горы Мория, ведомый своей верой в ее наивысшем проявлении, Авраам привел своего сына Исаака, чтобы принести его в жертву Господу.
Царь Давид сделал Иерусалим своей столицей, привезя сюда Ковчег Завета, для которого его сын Соломон воздвиг Первый Храм в 955 году до рождества Христова.
Спустя десять столетий потомок Давида Иисус с триумфом вошел в город, чтобы через пять дней встретить смерть на кресте. Здесь многие церкви, включая эфиопскую и коптскую, чтят как священные даты Его смерть и Его воскресение.
Для ультраортодоксальных иудеев самым значительным местом после Стены Плача является квартал под названием Меа-Шеарим. Это созданное их собственными руками гетто для самых правоверных — с той существенной оговоркой, что его границы призваны не удерживать иудеев внутри, а не допускать туда иноверцев.
Идиш в этом квартале — «лингва франка», язык общения, иврит же используется исключительно в молитвах. Женщины с шейтелями на голове одеваются в скромные платья, с длинными рукавами и глухим воротом. Даже в самые жаркие летние дни мужчины не снимают своих тяжелых черных костюмов и меховых шапок — и, конечно, гартль на поясе, дабы отделить священные части тела от нечистых.
Некоторые из многочисленных направлений ортодоксального иудаизма признали государство Израиль с момента его создания в 1948 году. Они даже посылали своих сынов (но не дочерей, как делали светские израильтяне) в израильскую армию, где их определяли в специальные религиозные подразделения, давая им таким образом возможность изучать Тору в свободное от воинских обязанностей время.
Существует также значительное число религиозных экстремистских организаций наподобие «Нетурей Карта» («Стражи Города»), не признающих существования государства. Обитая в сердце священного города, они тем не менее считают себя «изгнанниками». Для них само создание еврейского государства является грехом, отсрочившим пришествие Мессии.
Но все представители ортодоксального иудаизма в Меа-Шеариме сходятся в одном: они признают святость шабата, священного дня отдохновения. Горе автолюбителю, который вздумает проехаться по улицам квартала в субботу — если ему вообще удастся туда въехать, ведь обычно въезд перегораживают цепью. Его встретят градом камней: по неведомой причине духовные вожди ортодоксов не усматривают в этом нарушения субботнего покоя.
Именно в эту твердыню святости и сослали Дебору Луриа.
Прощание в нью-йоркском аэропорту сопровождалось слезами, хотя отец, в отличие от мамы и брата, не давал им вырваться наружу. Проходя вместе с толпой пассажиров на борт лайнера компании «Эль-Аль», Дебора повторяла молитву, подходящую для путешествующих самолетом:
Если я вознесусь на небо, да пребудешь там Ты…Если я взмахну утренними крыламиИ сгину в пучине морской,Твоя длань и там станет вести меня,И Своей правой рукой Ты будешь держать меня.
Поначалу от горестных мыслей ее отвлекала суета бортпроводников, ублажавших пеструю и суматошную массу пассажиров — в особенности тогда, когда часть их вдруг объявила, что настало время молитвы.
Но, несмотря на эти отвлекающие моменты, все ее мысли очень быстро вернулись к постигшей ее каре — утрате матери, отца, семьи.
И Тимоти.
Она не могла дать объяснение тем странным чувствам, которые он в ней пробудил. Разве их отношения не были вполне невинными? Да и едва ли кто-нибудь назвал бы их «отношениями».
Она думала о том, какую цель мог преследовать Господь, когда свел их в этой жизни — по крайней мере, подвел на такое близкое расстояние друг к другу — с тем, чтобы тут же безжалостно разлучить. Может, это было ниспосланное ей испытание?
Еще долго после того, как в салоне притушили свет, чтобы пассажиры могли поспать, до нее, вместе с гулом моторов, доносились детский плач и бормотание молящихся. Полумрак скрыл ее слезы — посторонние звуки заглушили рыдания.
