Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
— Сейф!.. сдавленно прохрипел он, — Там…
— Какой сейф? — недоуменно переспросил Калниньш. Ему показалось, что Озолс свихнулся.
— Маленький такой, как сундучок… Деньги, бумаги векселя… Все!
Калниньш хмуро уставился на пылающий дом:
— И что? Ты хочешь, чтобы я лез туда?
— Пятьсот латов дам!
— На том свете мне твои латы ни к чему.
— Тысячу дам, слышишь? Тысячу!
Калниньш, казалось, на секунду заколебался.
— Сам лезь! — метнулась к ним Айна, отталкивая мужа. — Совсем одурел.
Озолс постоял секунду, тупо глядя им вслед, потом как-то странно дернулся, набросил на голову рядно, сорвался с места и запрыгал на своем протезе в самую ярость пожара.
— Куда? — кинулся на перехват Калниньш. — Сгоришь со своим сейфом.
— Пусти! — отчаянно заорал старик. — Пусти! — и с неожиданной силой отшвырнув Андриса, он проворно добежал до дома, рванул дверь и скрылся в огненном, гудящем аду.
— Отец! — пронзительно вскрикнула Марта, силясь вырваться из рук женщин.
И вдруг все замерли… Над домом взвился гигантский сноп искр, раздался треск — толпа ахнула. Пылающая кровля дрогнула, начала медленно оседать.
Как раз в этот момент к пожарищу подкатил красный автомобиль Лосберга. Не открывая дверцы, Рихард перемахнул через борт машины, пробился сквозь толпу к бьющейся в руках женщин Марте:
— Что? Что такое?!
Она смотрела на него помутневшими от ужаса глазами:
— Отец!
Рихард оглянулся на гудящий пламенем дом и все понял. Лишь одно мгновение владели им отчаяние и нерешительность.
— Какого же черта!.. — хрипло выкрикнул он. И вдруг бросился к Калниньшу, сорвал с него брезентовую куртку, выхватил у Зенты платок, обмотал голову. Воды!
На молодого Лосберга выплеснули несколько ведер воды, и он ринулся в огонь. Все происходящее было настолько фантастичным, разворачивалось в таком стремительном темпе, что Марта невольно переключила свое внимание на Рихарда. Схватив Бируту за руку, она с силой потащила ее к огню.
Еще раз подалась и хрустнула крыша. Продержалась несколько томительных секунд и, заглушая крики ужаса, с обвальным грохотом рухнула вниз. Огненные круги поплыли перед глазами Марты. Она покачнулась, подняла руки, словно пытаясь за что-то ухватиться.
Калниньш вздохнул, потянул с головы шапку, да так и застыл: из густых, заволокших подворье клубов дыма показался Рихард. Обхватив бесчувственного, тяжелого, как мешок, Озолса, он упорно, шаг за шагом, волок его за собой. Опомнившись, рыбаки бросились к ним, сбивая шапками пламя с горящей одежды, плеская ведрами воду. Рихард каким-то чудом еще держался на ногах, жадно хватал ртом воздух. Его хотели подхватить, но он отстранился и только показал обгорелой, вздувшейся волдырями рукой на лежащего Озолса:
— В машину… быстро, — и побрел, шатаясь, сквозь почтительно расступившуюся толпу.
Калниньш присел над стариком. Тот, хоть и без сознания, крепко прижимал к животу маленький, окованный железом сундучок. Андрис попробовал забрать — не вышло. Обожженные пальцы вцепились намертво.
— Выживет, — уверенно заключил Калниньш и кивнул рыбакам.
Подняв Озолса, они так и понесли его к машине — вместе с сундучком. О Рихарде на какое-то мгновение забыли. Лосберг попытался было самостоятельно взобраться на подножку автомобиля, но покачнулся, и, теряя сознание, рухнул наземь. За руль сел Бруно.
Машина уже тронулась с места, когда рыбаки прибежали на пожарище. Артур с удивлением и тревогой проводил взглядом удалявшийся автомобиль. Успел заметить там Марту. Дом догорал. На подворье еще слонялись люди, таскали какие-то вещи.
— Живи-наживай… — вздыхали старики. — Все под богом ходим. Сегодня хозяин, а завтра по миру с сумой.
— Ну, положим, Озолс-то не с сумой, а с сундучком. Не на один дом хватит.
— Вот-вот! — въедливо подхватил Аболтиньш. — Чужой достаток всегда бельмом на глазу. Неспроста этот пожар, не-ет… Уж помяните мое слово — неспроста!
— Ладно болтать-то…
— А что? — не сдавался Аболтиньш. — Видно, крепко допек кого-то.
— Недаром говорят: как пришло, так и ушло.
Увидев мать, Артур подбежал к ней:
— Мама, что с Мартой? Она… Почему увезли?
Зента с грустью посмотрела на посеревшее от тревоги лицо сына, ласково коснулась его плеча:
— Бог миловал, сынок. Все живы.
Артур оглянулся на пепелище и неожиданно заметил Петериса. Единственный из всей толпы он сохранял полное спокойствие и невозмутимость. Даже больше того, Петерис с аппетитом что-то жевал. Его маленькие глазки-щелочки светились неприкрытым торжеством и злорадством.
ГЛАВА 4
Марта проснулась от скользнувшего по лицу солнечного луча. Открыла глаза и удивленно огляделась, не сразу вспомнив спросонок, где она. Обвела взглядом обтянутые дорогими гобеленами стены, белую, с позолотой, старинную мебель, пушистый ковер на полу. Возле нее, в китайской фарфоровой вазе, алел огромный букет роз. Цветы были только что срезаны, на лепестках еще дрожали капли росы. Марта невольно улыбнулась им, коснулась ладонью, словно желая приласкать. И тут же согнала улыбку, убрала руку, услышав приближающиеся шаги. Вошла молоденькая горничная, поставила на столик возле кровати поднос с завтраком:
— Доброе утро, барышня!
— Доброе утро, Илзе! Вы по-прежнему считаете меня нездоровой? — в голосе Марты слышались нотки раздражения.
Горничная смутилась, виновато пролепетала:
— Я… Но так велел господин Лосберг. Он очень обеспокоен вашим здоровьем.
Марта невольно улыбнулась, спросила значительно мягче:
— Отец уже встал?
Господин Озолс еще затемно уехали.
— Как, уехал? Куда?
— В поселок. Надо, говорит, до зимы дом поднять. — Илзе засмеялась. — Крепкий у вас отец — и в огне не горит.
Девушка встала с постели, принялась одеваться.
— Разрешите, я вам помогу, — подошла к ней горничная.
— Благодарю, но я привыкла сама. — Как назло, она никак не могла справиться с крючками и пуговицами. — Это отнесите в столовую, — показала она на подкос с едой. — Я сейчас спущусь.
Горничная подхватила поднос и уже с порога спросила:
— Завтрак господину Лосбергу отнесете вы?
Марта отвернулась к зеркалу, начала расчесываться.
— Да, я.
С подносом в руке она вошла в комнату Рихарда:
— Доброе утро! Ваш завтрак. Как вы себя чувствуете?
Лосберг лежал в постели с забинтованными руками и головой. Глаза, воспаленные и больные, смотрели на гостью с нескрываемым восхищением.
— Спасибо. В настоящую минуту прекрасно.
Она смутилась, поспешно перевела разговор на другое:
— Вы что, специально не принимаете лекарство? — Марта внимательно оглядела пузырьки. Послушайте, господин Лосберг…
— Рихард, — тихо попросил он. — Вы же обещали…
— Ну хорошо — Рихард! Девушка взяла с подкоса тарелку с манной кашей, стала кормить его, как ребенка. — Так вот, поймите, Рихард — вы ставите меня в крайне неловкое положение. Разве ваша горничная не может ухаживать за вами?
— Если вы… уйдете из Лосбери… я объявлю политическую голодовку. Никто не втолкнет в меня ни одной таблетки! Ни одной ложка этой омерзительной манной жижи.
Она невольно рассмеялась:
— Нет, я серьезно. Нам больше нельзя оставаться здесь — понимаете? Буду приходить, навещать… Но жить мне здесь больше нельзя. И так уже сплетни, пересуды… Вы же знаете, как у нас умеют…
— Какие сплетни? Как вам не стыдно! Будто люди не знают, при каких обстоятельствах вы оказались здесь. Люди… — он скептически усмехнулся.
— Успокойтесь, — положила руку ему на плечо Марта. Вам нельзя шевелиться.
— В самом деле, из каприза, что ли, я держу вас здесь? У вас дома нет — понятно? Нет дома. Сгорел! Куда вам с отцом деваться?
— Успокойтесь, или я сейчас же уйду.
Лосберг притих.
— Ну что вы все — уйду, уйду… Неужели вам так плохо здесь?
Марта долго молчала.
— Нам здесь хорошо, Рихард, — наконец выдавила она. — Даже… чересчур… Вы обо мне слишком заботитесь. Я и без того многим вам обязана.
— Считайте, что это сделал кто-нибудь другой.
— Но сделали вы! — тихо возразила девушка.
— Ну, не знаю. Тогда считайте, что я слазил в то пекло с низменными, корыстными целями. Со злостным умыслом затащить вас сюда.
Она рассмеялась.
— Что вы смеетесь? Это и есть настоящая, чистейшая правда. Хотите — давайте устроим тут небольшой пожар, и я повторю тот же номер на бис. Специально для вас. Чтобы вы остались здесь, в Лосбери. — Рихард выдержал паузу и закончил шутовским фальцетом: — Подольше!
Марта, нахмурившись, поднялась:
— Вы нарушаете уговор, Рихард.
— Почему нарушаю? — попытался отшутиться он. — Я же не сказал «навсегда», а только «подольше». По всем законам гостеприимства.
