Элисон Келли - Стоит ли верить сердцу
- Прямо сейчас?
Он пожал плечами, и даже это движение из-за отсутствия рубашки выглядело слишком провоцирующим.
- Конечно, почему бы нет? В чем проблема?
- Мм... вы не хотите принять душ? Он покачал головой:
- Я только что плавал.
- А! - Это объясняло отсутствие рубашки, но ее проблем не решало. Быть может, вам стоит переодеться, у вас... слишком пыльные джинсы, а... а компьютеры этого не любят.
Веселая усмешка, показавшая отличные белые зубы, на мгновение заставила Джину оторвать глаза от его груди.
- Тогда я постараюсь не трогать компьютер ногами.
Сказав это, он вошел, вызвав в ней состояние, близкое к клаустрофобии.
- Я... я думаю, что если заниматься делом, то не надо пить пиво.
- Я могу пить и смотреть одновременно. - Не сводя с нее глаз, он вызывающе поднес банку к губам.
- Конечно, можете. И все-таки лучше не надо.
В течение нескольких секунд Пэриш раздумывал, не повернуться ли и не уйти. Это было бы шикарно, но именно этого она и добивалась. Улыбнувшись, он одной рукой смял банку и бросил ее в мусорную корзину возле стола.
- Вперед, учитель. Я готов. А вы?
- Я тоже готова, но мне хотелось бы, чтобы вы оставили легкомыслие, Пэриш, и просто сели и сконцентрировались на том, чему я попытаюсь вас научить.
Ему хотелось сказать, что благодаря ей у него и надежды нет когда-нибудь на чем-нибудь сконцентрироваться.
- А где вы сядете?
- Я встану рядом. Я всегда стою, обучая кого-то.
Он сидел, наслаждаясь ароматом ее духов.
- Как я вам уже говорила, - начала Джина, перекладывая вещи на столе и не глядя на него, - это - верх компьютерной техники. Здесь все: от перестраиваемой клавиатуры, которая...
Она могла сколько угодно говорить, не обращая на него внимания, - пока она трещала об оперативной памяти, байтах, жестких дисках, ответах и возможностях загрузки, он вовсе не спешил остановить ее. Ее компьютерный энтузиазм не мешал его взгляду медленно скользить по линиям ее тела - от пышных блестящих волос до розовых ногтей на голых ногах.
Легкие шорты облегали бедра подобно второй коже, и мысль о том, как она выглядит и что чувствует без второй, а только в первой коже, заставила Пэриша почти что застонать. Ее белая без рукавов блузка была совсем тонкой, а кнопки и хвостики банта на талии вызывали мучительный зуд в пальцах.
- Уверена, вам понравится, как только вы слегка набьете руку.
Вздрогнув, Пэриш вернулся к жизни. Не может быть, чтобы она читала его мысли!
- Что вы сказали?
- А вы разве не слышали?
- Извините, голова занята другими вещами. - Зная, что его жизнь подвергнется серьезной опасности, если он уточнит, какими именно другими, он примирительно улыбнулся.
- Вы обязаны, - выразительно произнесла она, - сосредоточиться на мне и на том, что я говорю.
Он ухмыльнулся:
- Я сяду вполоборота?
Джина не поняла, от чего комната поплыла: от его улыбки или от его слов. Пока она пыталась разобраться в этом, он начал играть с компьютером.
- Это называется мышкой? - ткнул он пальцем.
- А? Да. Ею пользуются, чтобы...
- ...вызвать файл, не пользуясь клавиатурой, - закончил он. - А эта вещица перемещает курсор по экрану. - Его большой палец весьма двусмысленно скользил по шарику на обратной стороне мыши, и тон его слов был соответствующим.
- Пэриш! - взвизгнула Джина и отскочила, когда он прокатил мышку по ее бедру.
Он не раскаялся:
- Типично женская реакция на мышь. Догадываетесь, почему ее так назвали, а?
Она выхватила у него мышь:
- Не надо.
- Почему?
- Потому что... потому что вы собьете шарик.
- Простите, я несведущ в технических тонкостях компьютеров. Наверно, мне лучше заняться тем, что я знаю.
Джина ахнула - он потянул ее к себе на колени и пробежал руками по ее бедру.
- Пэриш! Что вы...
Его губы не дали ей договорить. Вопрос, который она хотела задать, действительно был глупый - она точно знала, что он делает, и поюз спешно, чтобы не передумал, обвила его шею руками.
Следовало бы оттолкнуть его небритую, колючую, пахнущую пивом щеку, но почему-то это возбуждало ее еще сильнее, как и вся его яркая, вызывающая мужественность С неожиданной мягкостью его язык проник в ее рот. Она сдалась, и они одновременно инстинктивно прижались теснее друг к другу.
Для Джины, чувствующей, как покалывает тело, это согласное движение означало, что она не одинока в своем желании. Пэриш желал ее каждой частицей своего существа так же, как она его. Она ожидала, что сейчас пробудится нечто, уже знакомое, но то, что взорвалось в ней, было ни с чем не сравнимо. Медленно поднимающееся , в ней тепло взвилось пружиной, когда он, не прерывая поцелуя, крепко прижал ее тело к закрытому джинсовой тканью естеству.
- Скажи мне!..
Слов больше не было, и она тоже ответила без слов. Не отрываясь от его губ, она шевельнула бедрами и удобнее устроилась на его коленях.
Мгновением позже они оказались на полу, где Джина охотно капитулировала перед хищно-нетерпеливой страстью, с которой сбрасывались ее одежки...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Глядя на дивную ее наготу, Пэриш не мог решить, что было более неожиданным - чистое совершенство ее тела или знойная страсть, пылающая в светло-карих глазах. Когда задрожали его руки, едва он в первый раз коснулся ее груди, он не понял, чем эта дрожь могла быть вызвана: ее скрытым нетерпением, а может быть, почти первобытным ужасом. Он осознал, что обладание этой женщиной не устранит ее из его мира. Но даже если именно это было причиной его почти благоговейного страха, потребовалась бы пуля в сердце, чтобы остановить его теперь.
Под его руками ее кожа походила на нагретый шелк... чувственный, мягкий, экзотический. Под его языком шарики ее сосков ощущались как опущенные в мед жемчужины... крепкие и восхитительно сладкие. И ее стон был только эхом его собственного стона. Он хотел быть нежен с ней, дорожа новизной чувств и ощущений, которые она пробудила в нем, но не был уверен, долго ли сумеет контролировать себя. Никогда и никакую женщину он не желал так отчаянно, как эту.
Джина мысленно отказалась от попытки определить свои ощущения и отдалась им... и Пэ-ришу. Ее чувства были переполнены им, его земным мужским ароматом, соленым вкусом его потной кожи, стоном удовольствия, который он исторг, когда ее руки проследили рельефную твердость его мускулистого тела.
Она всхлипнула, когда он коснулся ее груди губами, вызвав крохотные электрические разряды где-то в пояснице и сладкую дрожь возбуждения. Сила чувств была столь велика, что она страстно приникла к Пэришу. Он, сопротивляясь своей реакции, поднял голову, открыл и тотчас закрыл глаза, и челюсть его напряглась в попытке сохранить самообладание. Поймав себя на горделивом сознании своей власти над этим человеком, Джина была не готова к той стремительности и непринужденности, с какой он схватил ее запястья.
Теперь она поймана!
Пэриш не видел никаких признаков страха на ее лице. Нетерпеливый язык и приглушенное бормотание подсказали ему, что ее страсть пылала так же ярко, как и его собственная, и он перехватил ее запястья в одну руку, а освободившуюся использовал для ласки. Но обнаружил, что власть была обоюдной, потому что она поддавалась его руке со своенравным энтузиазмом, доводившим его до крайности.
- О, Пэриш, - простонала она, - я хочу тебя!
Он начал опускаться на нее, но ее руки скользнули к его плечу, и, почувствовав, чего она хочет, он перекатился на спину.
Она улыбнулась, вознесясь над ним, и прежде, чем их одновременный вздох наслаждения эхом отскочил от стен, Пэриш понял, что влюблен. Он знал это. Без каких-либо намеков. Без сомнений. Просто знал.
Пэриш Данфорд любит Джину Петрочелли.
Она потянулась над его телом и властно завладела его губами, и тут его рассудок потерял всякую способность функционировать.
Последнее усилие Джины сохранить контроль над собой было убито в тот миг, когда они с Пэришем слились в единое целое. А потом наступило блаженство.
Воздух в небольшом офисе был все еще напоен густым ароматом страсти, хотя стоны экстаза и тяжелое дыхание уже стихли. Джина лежала поверх Пэриша, положив голову на его плечо и отвернув лицо. Она прислушивалась к себе, смутно чувствуя его руку на спине, не позволяющую ее потному телу соскользнуть с него, и нежность другой, поглаживающей ее волосы. Она пристально смотрела на его небрежно брошенные джинсы и кожаный ремень, продетый в них.
На серебряной пряжке рельефный всадник пытался усмирить вставшую на дыбы лошадь. Поверхность пряжки потускнела от долгого использования. Джине хотелось знать, одержал ли наездник, изображенный на пряжке, победу над лошадью или разбился, упав на землю. Не напоминает ли этот сюжет ее жизнь? Она все же верила, что возьмет себя в руки и выйдет невредимой из создавшейся ситуации, хотя риск остается. После самой эмоциональной в ее жизни поездки спокойнее будет верить, что серебристый всадник ускакал, получив не очень глубокие шрамы.
