Патриция Хаган - Любовь и ярость
Клода безумно раздражало это кресло, впрочем, Элейн никогда не была в восторге от его вкуса. Вся остальная комната, в соответствии с его желанием, была обставлена в стиле Бидермейера, и, казалось, невольно переносила вас в начало века. Но Элейн была уверена, что и тогда подобный стиль был принадлежностью исключительно средних классов. Ей было не по себе от его классической, строгой простоты, а стол розового дерева с металлической инкрустацией приводил Элейн в содрогание, поскольку рядом её любимым креслом выглядел неуместной дешевкой.
Больше всего ей хотелось бы полностью сменить мебель в замке, а затем заново отделать его в стиле обожаемого ей рококо, которым она так восторгалась. Особенно умиляли её прелестные витые ножки у мебели и все очаровательно прихотливые изгибы деталей, как бы позаимствованные во Франции эпохи Луи XV. Всю обстановку можно было бы заказать из красного или розового дерева или из ореха, но чем богаче и оригинальнее была отделка, тем выше цена.
После неожиданной смерти Клода ей пришлось продать все хоть мало-мальски ценное - картины, серебро, драгоценности. А теперь, когда её письменный стол был буквально завален неоплаченными счетами, похоже, дошла очередь и до замка.
- О, Клод, как я надеюсь, что ты горишь в геенне огненной, - в пустой гулкой комнате неожиданно громко прозвучал её страстный голос. Она бы все сейчас отдала, чтобы этого брака никогда не было, но в то время выйти за него казалось единственным достойным выходом из безнадежного тупика, в котором она оказалась.
И все это благодаря Тревису Колтрейну. Она была бы счастлива, увидев, как он корчится от муки в аду на раскаленных углях.
Прикрыв глаза, она мысленно перенеслась на крыльях памяти в то блаженное время, когда жизнь её поистине была раем на земле. Не стертые временем, воскресли воспоминания о роскошном доме в родном Кентукки. Построенный на века из огромных глыб серого гранита, настоящий дворец, он высоко и горделиво возносил к небу все четыре угловые башни. А участок земли вокруг! - Элейн даже всхлипнула от острой тоски по навеки ушедшему прошлому - вокруг четырехэтажного особняка были разбиты прелестные цветники и лужайки, в соответствии с прихотливым замыслом архитектора. А сколько там было деревьев: высоких стройных кленов, орешника, могучих дубов с раскидистыми ветвями. Боже, как это было великолепно, подумала с тоской Элейн и глаза её наполнились слезами.
Да, в те времена жизнь её была прекрасна и казалось, что конца не будет этому блаженству. К несчастью, отец связался со страшным Ку-клукс-кланом, а потом и стал их тайным ночным предводителем. Но правительство послало в Кентукки окружного шерифа, чтобы покончить с Кланом. Шерифом в то время был Тревис Колтрейн, и к тому времени, когда он выполнил данный ему приказ, империя Барбо была разрушена до основания, а их жизнь разбита.
До боли стиснув кулаки так, что побелели костяшки пальцев, Элейн с гневом и отчаянием снова вспомнила тот ужасный день, когда Тревис Колтрейн подло убил единственного человека, кого она действительно любила. В слепой ярости позабыв о себе, она пыталась застрелить Колтрейна, но негодяю сопутствовала удача, а её пуля, по несчастной случайности, поразила отца.
Будь ты проклят навеки, Тревис Колтрейн, за все то горе, что принес нашей семье!
Папа не надолго пережил своих друзей из Клана, он тихо угас вскоре после того, как организация перестала существовать. Пришлось тогда трудиться, не покладая рук, чтобы спасти остатки семейного богатства, чудом уцелевшие после того, как было обнаружено, что всеми уважаемый Джордан Барбо - тайный вождь печально знаменитого Ку-клукс-клана. Как будто в насмешку над тем адом, в который с тех пор превратилась её жизнь, Тревис Колтрейн лишил её единственной сестры. Женившись на Мэрили, он увез её в свою Богом проклятую Неваду, где бедняжка очень скоро умерла, пытаясь произвести на свет дитя, которым Тревис наградил её задолго до свадьбы.
После смерти Мэрили Элейн твердо решила, что заставит Тревиса заплатить за все то зло, что он принес их семье. Собрав волю в кулак и тщательно обдумывая каждый свой шаг, она все сделала для того, чтобы завоевать привязанность, а затем и любовь своей маленькой племянницы. Ах, как же сладка была её месть! Никогда она не забудет искаженное горем и мукой лицо Тревиса в тот день, когда с торжеством забрала у него Дани.
А вскоре в её жизни появился Клод и взял на себя все финансовые проблемы осиротевшей семьи. Бесхарактерный, слабый и непривлекательный, он вряд ли мог устоять против чар Элейн. И очень скоро, околдованный и не помня себя от счастья, предложил ей руку и сердце. Они немедленно уехали к нему на родину, во Францию, где она твердо надеялась до конца своих дней прожить в роскоши, покое и изобилии.
А сейчас она опять в том же тупике, что и много лет назад. Но только теперь нет надежды, что откуда-то вдруг придет спасение. Для неё это было бы слишком большой удачей, ведь, несмотря на её красоту и прекрасно сохранившуюся точеную фигуру, кто из богатых или хотя бы состоятельных мужчин женился бы на зрелой женщине, когда кругом полным-полно очаровательных юных девушек.
Да, сейчас положение было гораздо хуже. Прижав к груди дрожащие руки, чтобы унять беспомощно трепыхавшееся в груди сердце, она в отчаянии ломала голову в поисках выхода. Боже милостивый, что же делать?! Если даже продать замок, то крохи, оставшиеся после оплаты счетов, наверняка уйдут в лапы безжалостных кредиторов на оплату долгов Клода. Вряд ли ей что-нибудь останется. И ни гроша в будущем. Как же жить дальше? Стать прислугой? И у кого, может быть, у людей, которые несколько лет назад считали честью для себя попасть на один из её роскошных приемов? Нет, уж лучше умереть! Продавать себя? Она слишком стара уже, чтобы кто-то заплатил приличную цену за её увядающее тело. И потом, с кислым видом недовольно подумала Элейн, в конце концов - это долг мужчины - прилично обеспечить жену, ведь это так унизительно - ломать голову, гадая, как прокормить себя.
Оставалась одна, последняя надежда, письмо от Тревиса с обещанием оставить Дани половину серебряного рудника. Но эта взбалмошная девчонка со своей проклятой религиозностью вполне способна вдребезги разбить все надежды Элейн. Где только она набралась этой глупости? Уж, конечно, не от Элейн. Для неё религия никогда не стоила и ломаного гроша.
- Будь ты трижды проклят, Тревис Колтрейн, - с бешенством воскликнула она. - Ты снова разрушишь мою жизнь - на этот раз руками своей дочери. Закрыв лицо дрожащими пальцами, она горестно и безнадежно зарыдала, громко всхлипывая, так что даже не услышала, как кто-то тихо вошел в комнату и встал у неё за спиной, пока знакомый мягкий голос не заставил её вздрогнуть от неожиданности.
- Пожалуйста, не плачь, тетя Элейн, прошу тебя.
Ее голова дернулась, как от удара, а глаза злобно сузились и превратились в щелки, когда она увидела перед собой безмятежное личико Дани. Как она сейчас похожа на Мадонну, горько подумала Элейн, даже светится от сознания своей святости. Заметив маленький чемоданчик в руках девушки, она резко вскинула голову. - Что это у тебя с собой? Мне казалось, что ты решила оставить здесь все мирские вещи и скрыться от соблазнов светской жизни, - язвительно прошипела она.
- Это просто туалетные принадлежности, тетя, - мягко ответила Дани, думаю, потом их заберут у меня, чтобы заменить теми, какими обычно пользуются сестры-монахини. Но до монастыря далеко и я даже не представляю, что мне может понадобиться.
Элейн молча отвернулась к окну, её холодное лицо превратилось в маску презрительного негодования. Со вздохом опустив на пол чемоданчик, Дани тихо опустилась на колени перед теткой. Она попыталась взять руки Элейн в свои, но та с негодованием оттолкнула девушку. - Пожалуйста, - умоляюще произнесла Дани, ловя взгляд Элейн, а по щекам её катились крупные слезы, я не хочу расставаться с тобой подобным образом. Ты должна радоваться за меня, тетя. Я ведь наконец нашла свою судьбу. Господь всемогущий снизошел до меня, чтобы дать понять, что моя ничтожная жизнь нужна святой церкви. Никогда ещё я не была так счастлива. Как жаль, что ты не понимаешь меня, а я была уверена, что мы вместе порадуемся моему решению. - И она робко заглянула в безжалостное лицо Элейн.
Та по-прежнему смотрела в окно, словно ничего не слыша. - Иди своей дорогой, - холодно процедила она, - Ты приняла решение, значит, так тому и быть и нет смысла обсуждать это. Я посвятила тебе всю свою жизнь, окружила любовью и заботой, дала тебе все, а чем ты отплатила мне за это? Повернулась ко мне спиной и уходишь?! По-видимому, ты так счастлива, что не замечаешь, как разрываешь мне сердце!
- Я никогда не забуду, что ты для меня сделала, тетя Элейн! Я так люблю тебя. Пожалуйста, поверь мне.
- Так, значит, такова твоя любовь! Становишься одной из те эгоистичных полусумасшедших фанатичек-монахинь, которые бросают дом и семью ради своей религиозной мании! - она окатила Дани с ног до головы презрительным взглядом. - Твое место не в монастыре, а в сумасшедшем доме.
