Санта Монтефиоре - Найти тебя
Глава 5
Отец Далглиеш чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в светском обществе. Но стоило ему появиться перед своей паствой, он тотчас весь преображался. Он буквально завораживал аудиторию, цитируя тексты на латыни, будто всю жизнь только на ней и говорил. С необычайным вдохновением он призывал своих прихожан молиться так, чтобы выйти из церкви очистившимися от греха. Именно поэтому епископ поручил ему этот приход и еще два соседних, несмотря на его относительно молодые годы и отсутствие опыта. Ему был дан от Бога редкий и яркий талант, который виртуозно проявлялся в его профессиональной деятельности: он не только умел вдохновить людей, побудить их к вере, но своими проповедями он еще и залечивал души разуверившихся мужчин и женщин. Однако, когда нужно было поддержать обыденный разговор, касающийся мирских забот его прихожан, он чувствовал себя так, будто сидел за толстым стеклом, будучи не в состоянии преодолеть психологическую преграду. Это его страшно расстраивало. Но сейчас он понимал, какая перед ним стоит задача. Сидя между Пенелопой Флинт и какой-то очень бойкой женщиной, которой было далеко за шестьдесят, он сознавал, что единственный способ как-то решить проблему светского общения — это как можно больше разговаривать с мирянами. Он увидел, что Селестрия заняла место за столом на противоположном конце палатки, и почувствовал, как его сердце съежилось от досады: ему так захотелось, чтобы она сидела рядом с ним! Случайно он взглянул вниз, на свои ноги, и его бросило в пот: Далглиеш в ужасе увидел, что надел носки разного цвета, один был красным, а другой — зеленым. Быстро засунув ноги подальше под стол, он постарался скрыть свой позор от сверлящего взгляда Пенелопы. Какой кошмар — быть столь рассеянным, как можно было так неподобающе одеться!
— Твоя бабушка права, Селестрия. В этом платье ты рискуешь нарваться на неприятности. Но, как ты сама сказала, тебе они нравятся. И ведь очень нравятся! Я прав, моя дорогая?
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, Хэмфри. Вероятно, тебе в голову ударило шампанское, — ответила Селестрия. Она почувствовала, как рука старика сжала ее коленку.
— Ты меня не проведешь, — прошептал он.
— А зачем мне это нужно, Хэмфри?
— Потому что ты выглядишь как масло, которое никак не хочет растаять во рту. Но ты ведь озорница, не так ли?
— Ты начинаешь мне надоедать, — усталым голосом произнесла она. Его рука продолжала уверенно сжимать ее коленку.
— Видишь ли, я носом чую девичьи шалости. У меня нюх как у собаки. Тебе нравится немножко повольничать, ведь так? И что тут удивительного, тебе есть с кого брать пример. В молодости твоя бабушка тоже любила проказничать. Конечно же, она не отличалась такой красотой, как ты, но была очень сексуальна. Правда, меня, ее кузена, ее шалости не касались. Но ты, ты… — Она вдруг почувствовала его горячее дыхание на своей щеке. — Тебе ведь нравятся удовольствия плоти, не так ли? Ты чувственная женщина, можешь мне поверить на слово. — Его рука заскользила по девичьему бедру и уже поднялась чуть выше. — Тебе нравится ощущать прикосновения мужских рук, ведь так? Ты любишь дразнить мужчин.
— Что с твоими манерами, Хэмфри? Веди себя прилично! — сказала она громко, заметив, что привлекла внимание нескольких гостей, среди которых был и ее кузен Дэвид. — Что скажет бабушка, когда я доложу ей, что ты меня бесстыдно лапаешь? — Он торопливо убрал руку и положил ее на стол.
— Все в порядке, Селестрия? — спросил Дэвид с другого края стола. Он улыбался, но по его глазам она поняла, что он действительно встревожен.
— Да это была просто маленькая безобидная шутка, моя дорогая! — фыркнул Хэмфри.
— Для тебя, возможно, и шутка, но не для меня, — резко парировала Селестрия.
И она снова заметила, что Рафферти пристально смотрит на нее. Ей хотелось надеяться, что он видел, как старик прикасался к ней. Иногда стоит воззвать к мужскому чувству галантности. Практически в любом мужчине есть что-то от рыцаря в сверкающих доспехах. Она скорчила недовольную гримасу, всем своим видом показывая, что ей приходится терпеть, и снова закатила глаза под потолок. Затем она повернулась к Дэну с намерением поболтать, пока не кончится трапеза, и с трепетом предвкушая, когда она наконец очутится в объятиях Рафферти и они закружатся в танце по залу.
Обычно Селестрия с некоторой опаской относилась к праздничным речам за столом, предпочитая вести беседу с мужчинами, сидящими по обе стороны от нее. Но в этот вечер она вообще не хотела с ними разговаривать. И если Дэн был само обаяние, то Хэмфри являл собой его полную противоположность. Он был пьян и вел себя развязно, его рука постоянно соскальзывала под стол, чтобы в очередной раз погладить по ее бедру, наугад поднимаясь все выше и выше, казалось, он решил во что бы то ни стало не упускать столь редкую возможность подольше удержать возле себя красавицу. Селестрия знала, что если бы она рассказала о поведении Хэмфри своей бабушке, то та бы ответила, что во всем виноват ее слишком смелый наряд. Она вдруг отчетливо представила, как бабушка говорит: «Дорогуша, если бы ты была более благоразумной и не надела такое платье, то у Хэмфри не появился бы повод для искушения».
Когда ее дядюшка взял микрофон, рука Хэмфри снова поползла к ее бедру. Но это уже было слишком, она не могла больше выносить ни секунды этого кошмара. И пока Арчи проверял микрофон, слегка постукивая по нему пальцем, она выскочила из-за стола и побежала в гостиную, выходящую в холл. Девушка почувствовала на себе бархатный взгляд Рафферти и решила, что он последует за ней.
В гостиной стояла тишина, нарушаемая разве что каплями дождя, барабанящего за окном, да снующими взад-вперед официантами. В руках они держали подносы с кофейниками и фарфоровыми чашечками и, пробегая мимо нее, тихо здоровались:
— Добрый вечер, мисс.
Она набрала в легкие побольше воздуха, насколько позволял корсет ее платья, и, не торопясь, побрела в холл. Стало ясно, что Рафферти не придет. Сначала она расстроилась, но потом поняла, что, выйди он вслед за ней, все расценили бы это как проявление неуважения к ее дяде или, что еще хуже, нарушение элементарных правил приличия по отношению к дамам, сидевшим по обе стороны от него, одна из которых, между прочим, была ее кузина Мелисса.
Селестрия сложила на груди руки, выпятила нижнюю губу и начала покачивать из стороны в сторону бедрами, наблюдая, как в такт движениям ходит подол ее платья.
— Тише! — донеслось с лестницы. Оттуда, с самой вершины, припав к полу, выглядывали сквозь перила Гарри, Уилфрид, Сэм и малыш Баунси.
— Вы только посмотрите на них! — радостно воскликнула Селестрия. Никогда еще она не видела более очаровательных розовых мордашек. На них были надеты пижамы, а волосы аккуратно расчесаны заботливой Нэнни.
— М-м-м-мы шпионим! — громко воскликнул Баунси. Сейчас он еще больше заикался, наверное, из-за ночной усталости. Она вообще не могла припомнить, чтобы он ложился так поздно.
— А почему ты не в постели, Баунси? — спросила Селестрия, поднимаясь к ним по лестнице.
— Слишком шумно, чтобы спать, — искренне пожаловался Уилфрид. — Палатка как раз под нашим окном.
— Мы хотим наблюдать за вечеринкой! — сказал Гарри.
— М-м-м-м-мы шпионим, — снова повторил Баунси, и его огромные глаза еще больше расширились от возбуждения.
— А ваша няня знает, что вы здесь?
— Она не моя няня, — заметил Гарри.
— И не наша! Она возится с Баунси, — согласился Сэм.
— Вы слышите шум дождя? — спросил Уилфрид. — Он очень громкий.
— Будет гром? — спросил Сэм.
— Наверное, с молнией. Ты ведь не боишься грома и молнии, Баунси? — Малыш, казалось, несколько обеспокоился. — Ты хоть знаешь, что такое гром? — Он положил палец в рот и неуверенно кивнул. — Это когда тучки начинают весело и мило драться. Вот и все. Здесь абсолютно ничего страшного нет.
— Готов поспорить, что дождь затопит наши ловушки, — печально произнес Гарри.
— Если вам повезет, он потопит всех крыс, — сказала Селестрия. — Тогда вы отнесете их Сирилу, и он щедро наградит вас.
— А интересно на вечеринке? — с нотками зависти спросил Гарри.
— Очень. Но не тогда, когда дядя Арчи и папа выступают с речами. Уверяю вас, здесь находиться гораздо интереснее. — Она провела пальцами по густым волосам Баунси. — А вот тебе, молодой человек, пора бы отправиться в постель. Уже очень поздно. Что скажет Нэнни, когда увидит тебя здесь?
— Она не на-на-найдет меня, потому что я-я-я-я спрячусь, — сказал он с озорной усмешкой. Селестрия в ответ тоже ухмыльнулась. Все, что Баунси говорил, было смешно и вызывало улыбку. Она склонилась и поцеловала его розовую щечку.
— А теперь беги, милый. Спокойной ночи. — Она торопливо поспешила вниз по лестнице, приподняв подол платья, раздувшегося вокруг ее ног, как парашют.
