Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая
Хижины, лачуги, дома, пакгаузы, амбары, интендантские склады, бараки и иные постройки — все исчезло, все было стерто с лица земли. От них остались лишь обугленные развалины. На их месте теперь возвышались остатки шатких, почерневших стен и дымящиеся балки, в которых все еще то и дело потрескивал не унимавшийся огонь. Лишь редкие дома избежали пламени. На опустевших улицах они торчали, словно чудом уцелевшие зубы из десен старого, шамкающего рта.
Негры так и не продвинулись дальше Якорного квартала, за исключением немногих, которые при встрече безропотно сдавались в руки солдат, не оказывая ни малейшего сопротивления. С блуждающими взглядами, ничего не соображая, они были окончательно сломлены. Им ведь никогда еще не доводилось ступать по улицам Сен-Пьера, и они были даже не в состоянии указать направление, откуда пришли. Представшее их взору зрелище немыслимых разрушений столкнуло их лицом к лицу с реальностью, о которой в своем безумном стремлении к свободе они, возможно, даже не подозревали, и теперь, оказавшись поодиночке, оторванные от своих, они были насмерть перепуганы, предчувствуя суровое наказание, ожидавшее их впереди.
Как только отряд перешел границу, отмеченную складами индиговых мастерских, безжалостно заработали кнуты. Со всех сторон раздались крики — в основном это были яростные крики солдат, которые без всякой жалости хлестали безжизненные тела любого черного мерзавца, который попадался им на пути, мертвецки пьяного, неспособного даже пошевелиться, чтобы хоть как-то защититься от ударов. Тех же, кто пытался удрать — потому что был меньше пьян или просто смог быстрее остальных прийти в себя, ловили и били до тех пор, пока они не начинали истекать кровью. Потом их тут же хватали и, надев наручники, цепями приковывали друг к другу.
В большинстве случаев солдатам достаточно было нагнуться, чтобы связать безжизненные руки рабов, которые были даже не в состоянии понять, что с ними происходит.
Была выделена специальная команда, чтобы собрать валявшееся на улицах оружие, брошенное неграми, вздумавшими пуститься в бега.
На одном из перекрестков, напротив склада индиговых мастерских, в кучу складывали мачете, пики и всякий хозяйственный инвентарь, которым пользовались негры, чтобы убивать белых.
Однако солдаты все не унимались и не ведали снисхождения. Несмотря на полученные приказы, продолжали самым жестоким способом карать всех, кто, по их разумению, заслужил сурового возмездия.
Байардель знал, бесполезно пытаться помешать расправе. Так, к примеру, идя в сопровождении своих солдат по одной из улиц, он натолкнулся на негра, который валялся подле бочки с ромом, все еще сжимая в руке нечто наподобие пики, на острие которой была насажена голова белого колониста. Хладнокровно один из солдат тут же выхватил свой пистолет, одним выстрелом размозжил ему голову и, оставив на месте тело, невозмутимо, с этаким благодушным видом тут же перезарядил оружие.
А потому то тут, то там раздавались выстрелы, которые заглушали щелканье кнутов. Что и говорить, хлестали они от души, доставалось и правому, и виноватому. И на лицах многих негров, мало-помалу приходивших в себя после летаргического забытья, красовались кровоточащие раны — глубокие рубцы, что оставляли на них безжалостные кожаные плетки.
Когда многие сотни рабов были уже прикованы один к другому и часть квартала очистили от негров, настал час осмотреть уцелевшие дома.
Несмотря на все старания, многие горожане так и не подчинились приказаниям капитана — то ли потому, что все-таки предпочли самолично охранять свое добро, то ли так и не поверив до конца, будто толпы обезумевших негров и вправду вот-вот спустятся с холмов и наводнят город.
Так что со многими негры успели расправиться еще прежде, чем обнаружили бочки с ромом.
Байардель один за другим осматривал дома. Он вооружился топором, чтобы в случае чего вырубать слишком неподатливые двери. И это оружие оказалось ему весьма кстати, когда в одной из хижин он обнаружил двух рабов, которые спрятались там, напуганные доносившимся со всех сторон щелканьем кнутов и пистолетными выстрелами. В отличие от остальных, эти не были пьяны. Едва завидев капитана, который и сам был удивлен ничуть не меньше этой вольготно расположившейся в чужом жилище парочки, они тут же бросились на колени, моля о пощаде.
Байардель подозвал двух солдат и приказал заковать негров в цепи. Но вскоре уже пожалел, что отпустил их живыми, ибо не без удовольствия собственноручно наказал бы ублюдков за те зверства, что они успели здесь учинить.
Когда он осматривал другие комнаты дома, то вдруг наткнулся на какой-то предмет, оказавшийся прямо у него под ногами. Было очень темно. И он нагнулся, шаря рукой и пытаясь выяснить, обо что это он споткнулся. Пальцы нащупали что-то вязкое, похожее на сахарный сироп, но жидкости этой было так много и она была такой холодной, что он тотчас же понял, что это кровь. Он подтащил труп поближе к окну. Это оказался один из служащих интендантства, живший в Якорном квартале вместе с женой и дочерью. Байардель хорошо знал его и не смог сдержать восклицания:
— Бедный старик! Ведь у него даже не было рабов!
Он оставил безжизненное тело и принялся обыскивать остальную часть дома, предчувствуя, что обнаружит там новые трупы. И опасения его, увы, полностью подтвердились. Вскоре он нашел мать с дочерью, обе лежали неподалеку друг от друга. Девочка, которой было лет пятнадцать, была совершенно нагой, вокруг, на полу, валялась в беспорядке разбросанная одежда; окровавленное тело скрючилось в какой-то неестественной позе, с широко раздвинутыми, разведенными в стороны ногами, а на шее зияла чудовищная рана, такая огромная, будто ей пытался перегрызть горло какой-то разъяренный хищник. Байардель склонился над телом и по следам на бедрах несчастной понял, что ее изнасиловали. Мать, судя по всему, прикончили лишь после того, как она собственными глазами увидела надругательство над ее дитем. Это была пожилая женщина, чье распростертое тело лежало посреди кучи каких-то коробок, которые, должно быть, стояли на этажерке и упали, когда она пыталась бороться с насильниками.
Объятый ужасом, капитан покинул дом. Увы, это было далеко не единственное жилище, где творились подобные чудовищные бесчинства. В сущности, почти никому из упрямцев, так и не пожелавших покинуть свои дома, не удалось спастись от озверевших, словно с цепи сорвавшихся дикарей.
Он лично убедился, что солдаты, невзирая на усталость после кошмарной бессонной ночи и все ужасы, что им выпало пережить, продолжают не без удовлетворения заниматься своим делом, и направился в сторону крепости.
По дороге ему встретились длинные вереницы пойманных рабов, пошатываясь, нетвердой походкой брели они под ударами солдат.
Но он даже ни разу не остановился. Наоборот, все прибавлял и прибавлял шаг, спеша как можно скорее приступить к поискам генерала.
Когда капитан добрался до форта, там царило необычное оживление.
Беженцы, казалось, уже начинали свыкаться со своей печальной участью и пытались хоть как-то обустроить свой быт в этих непривычных для них условиях, ведь большинство из них заранее предвидели, что эти высокие серые стены еще надолго останутся их единственным приютом, а походные койки и циновки — единственным ложем, на котором они смогут отдохнуть.
Мало-помалу входила в привычное русло и казарменная солдатская жизнь. В отведенном для учений углу двора уже маршировали, тренировались в стрельбе новобранцы — словом, занимались множеством мелких, обыденных гарнизонных дел.
Беженцы, казалось, даже не обращали на них никакого внимания. Мужчины брились, выплескивали грязную воду; женщины варили мясо с овощами, развязывали и проветривали скудные узлы с одеждой и пожитками. Сосунки плакали, требуя материнского молока, дети постарше носились взад-вперед по двору, весело играя между собой и, казалось, вовсе не сознавали постигшего всех взрослых страшного бедствия.
Прибытие первых партий негров, пойманных в Якорном квартале, вселило в души временных обитателей крепости немного надежды и успокоения. Теперь уже мало кто сомневался, что войска вполне в силах справиться с обезумевшими бунтарями. А потому каждый принялся хоть как-то налаживать свое житье-бытье и привыкать к новым порядкам.
На караульном посту Байарделю сообщили, что генерал наконец-то вернулся в форт.
— Они сразу пошли к своей супруге, — доложил ему дежурный часовой. — Да только, похоже, сильно пострадамши.
Капитан не понял, что имел в виду сержант, говоря, что генерал пострадал, а потому тут же направился в комнату, что была отдана в распоряжение мадам Дюпарке.
Будучи человеком, давно обитавшим в крепости и наизусть знавшим все переходы и закоулки, Байардель быстро поднялся на второй этаж, нырнул в узкий, точно корабельный проход, коридорчик и, оказавшись наконец в просторной прихожей, остановился прямо перед дверью нужной комнаты. Тут же по доносившимся изнутри громким голосам понял, что генерал с женой не одни, там есть кто-то еще. И не кто иной, как Мерри Рул.
