Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
— Держись! — Артур подплыл к яхте. Несколько секунд он яростно боролся с волнами, нащупывая что-то под пляшущим бортом.
— Круг! — крикнул он Рихарду. — Где круг?
Но Лосберг не слышал. Он только мотал головой, отплевывая воду. Банге удалось нащупать круг. Он лихорадочно дергал, выдирая его из гнезда. Выдернул, наконец. Держась за борт, с трудом успокоил дыхание.
— Хватайся! — подгреб с кругом к Рихарду, но заметил его бессмысленный, обезумевший взгляд и гневно прикрикнул: — Держись! Хоть зубами, чем хочешь, только держись!
Они поплыли. Волна подхватила их, кинула в сторону берега.
Зента поставила перед Артуром миску с едой и уселась в углу с вязаньем.
— Ты бы поосторожнее с Мартой, сынок, — мягко заметила она. — Все-таки, не дети уже.
Артур на секунду оторвал взгляд от книги, из которой выписывал что-то в тетрадь.
— А что я? — смущенно пробормотал он. — Мы же занимаемся. Она мне вон книжки дает. Не могу же я каждый раз учителю надоедать.
— Книжки-то — книжки, — вздохнула мать. — Только все же поосторожней бы надо. Не забывай, что Озолс для нас сделал.
— А он-то при чем тут? Разве я Марту обидеть хочу?
— Вот и не обижай. Уж послушай меня, сынок, — не вбивай лишнего в голову ни себе, ни ей.
— Да с чего ты взяла!
— Ладно тебе… Разве я была бы против. Только люди-то верно говорят: руби дерево по себе, чересчур не замахивайся. Не забывай, кто мы, кто они.
— А кто мы? — запальчиво крикнул Артур, — Кто мы? Не люди, что ли?
В доме у Озолса Эрна накрывала стел к обеду на четверых. Вошел хозяин — хмурый, озабоченный. Хотел было пройти к своему месту, но вдруг ухмыльнулся, аппетитно хлопнул кухарку по обширному заду. Та испуганно оглянулась:
— Ты что, Якоб? Мой и так косится…
— С чего бы это?
— Вот именно, — лукаво откликнулась она.
Эта улыбка, словно магнит, притянула его к женщине. Забывшись, Озолс облапил кухарку, с силой привлек к себе, неуклюже зашарил рукой по талии, явно намереваясь расстегнуть юбку.
— Якоб! — испуганно озираясь на дверь, Эрна уперлась ему локтями в грудь. — Якоб, опомнись! Якоб… — попыталась было оттолкнуть, но вдруг поняла, что из этого ничего не выйдет — уж слишком неравными были их силы, — заговорила ласковым, медовым голосом: — Вечером, миленький, вечером.
Смысл ее слов медленно, с трудом дошел до сознания Озолса: он нехотя отпустил женщину, багровый и потный сел на стул, какое-то время разглядывал ее исподлобья затуманенными глазами.
— Смотри же, вечером! Не забудь.
— Не забуду, — Эрна дрожащими руками расставляла на столе тарелки.
— Не забудешь? — И вдруг расхохотался, словно сказал что-то необыкновенно остроумнее.
Вошла Марта. Отец пугливо покосился в сторону девушки и, стараясь скрыть смущение, пробурчал:
— Моя дочь вечно опаздывает. Как и твой муж, Эрна. Где хлеб?
Кухарка торопливо протянула ему темно-коричневый каравай, раздраженно крикнула в распахнутую дверь:
— Петерис, ну что ты там копаешься? — Подождала, пока тот займет свое место, разлила суп, присела рядом с супругом. Некоторое время слышались лишь стук ложек да аппетитное чавканье мужчин.
— Ты, Петерис, к жене своей претензий не имеешь? — неожиданно спросил Озолс.
Петерис так и застыл с ложкой у рта, испуганно обмерла и Эрна. А Озолс продолжал:
— А я имею. Опять суп недосоленный.
Эрна облегченно вздохнула, подала солонку:
— На всех не угодишь, хозяин.
Озолс высыпал в тарелку щепоть соли. Марта заметила:
— Я читала, папа, что в твоем возрасте солью злоупотреблять не надо.
Озолс набычился:
— В моем возрасте… Дай бог всем быть такими в моем возрасте.
Снова наступила пауза, которую теперь уже нарушил Петерис:
— А твой парень-то — хват, — обратился он к Марте. — В поселке только и разговоров про него.
Девушка невольно улыбнулась, а Петерис продолжал:
— Гляди, еще медаль получит.
Озолс окинул толстяка ненавидящим взглядом, бросил Эрне:
— Мясо давай! Заснула, что ли?
Кухарка бросилась к плите, подала блюдо с жарким, Она делала мужу какие-то предостерегающие знаки, но тот, словно ничего не замечая, продолжал:
— Говорят, молодой Лосберг хочет в газете напечатать про твоего Артура.
Хозяин с грохотом отшвырнул тарелку:
— Что ты заладил, как попугай, — твой Артур, твой Артур! В сваты, что ли, нанялся?
Петерис пожал плечами:
— Да я что? Люди говорят.
— Люди, — зло передразнил Озолс. — Поменьше сплетен таскай.
— Кто, я?
— Ты, именно ты. Дурак!
Петерис изменился в лице, отодвинул тарелку, медленно поднялся:
— Ну, спасибо, хозяин, накормил.
— Дурак и есть дурак, — уже не владея собой, повторил Озолс.
Петерис хотел что-то ответить, открыл было рот, но решительно вмешалась Эрна: подошла к мужу вплотную, едва слышно проговорила:
— Убирайся!
Тот побагровел, посмотрел на жену налитыми кровью глазами, грубо оттолкнул в сторону.
Муж уже давно был за порогом, а Эрна все стояла, охваченная предчувствием беды — гнетущая тишина воцарилась в комнате. Наконец, ни на кого не глядя, глухо проговорила:
— Ладно, мне коровник чистить.
— Иди, — так же глухо согласился Озолс. Он подождал, пока захлопнется дверь, раздраженно повернулся к дочери: — Ну вот что, дочь… мне все это надоело!
— Что именно, отец? — Марта побледнела, но говорила спокойно и с достоинством.
— Пора бы за ум взяться — не девчонка уже. Ладно, детьми бегали…
— А что изменилось?
— Соображать надо. Даже глупая птица, и та свою пару знает. Не сватается ворон к голубке.
— Артур не ворон, отец. Он человек, и ты напрасно…
— Да делай что хочешь! Ты уже взрослая. Только сердце кровью обливается. Думаешь, мне добра жалко? Мне тебя, дурочку, жалко. Да и не простит он тебе ни ума твоего, ни богатства. Сам же первый когда-нибудь и попрекнет.
— Не меряй всех на свою мерку, отец. — Девушка порывисто поднялась из-за стола и бросилась вон из комнаты. Озолс испуганно крикнул вслед:
— Марта, вернись!
Она выбежала на крыльцо и едва не столкнулась с Рихардом.
— А, спасительница. Здравствуйте! — приветливо кивнул он, — Я теперь в молитвах поминаю вас вместе с Артуром. — Заметил ее расстроенное лицо, смущенно умолк. — Простите…
Марта молча прошла мимо, направилась в сад. Рихард растерянно топтался на крыльце.
— Вы ко мне, господин Лосберг? — спросил вышедший вслед за Мартой Озолс.
— Да, но… я, кажется, некстати?
— Ничего, проходите.
Они вошли в кабинет Озолса.
— Нелегко растить девочку без матери, — вздохнул хозяин. — Так чем могу быть полезен?
Да все история с этой яхтой. Вытащить мы ее вытащили, а идти на ней нельзя, мачта сломана. Отбуксировать надо в яхт-клуб. Не дадите на пару дней моторку?
— О чем разговор? Мы же соседи. Как здоровье вашего отца?
— Спасибо, немного лучше. Все-таки морской воздух ему на пользу. Так когда можно взять лодку?
— Хоть сейчас.
— Вы очень любезны. — Заметил на столе фотографию Марты, потянулся к ней. — Вы позволите? У вас очень красивая дочь, господин Озолс.
Якоб взял фотографию из рук гостя, вгляделся, растроганно ответил:
— Молодые все красивые, — самодовольно улыбнулся. — А ведь похожа на меня, а?
Тишину и теплынь подарила в тот год рыбакам ночь праздника Лиго. По берегу реки пылали костры, озаряя воду багряной рябью, вокруг них веселились кто как мог. Пели, пили, плясали, с визгом и хохотом гонялись за девчатами, чтобы по обычаю похлестать их стеблями осоки по голым ядреным икрам.
Старики кучками стояли поодаль, качали головами, похмыкивали завистливо, сожалели о своей ушедшей поре. Возле одного костра затеяли хоровод, заталкивая в круг парочки, обрученные поселковой молвой. Там сейчас выплясывал Лаймон со своей Бирутой — быстроглазой, бедовой дочкой Фрициса Спуре. Бирута незаметно подмигнула ему, он ей — оба кинулись в стороны, втащили в круг Марту и Артура. И еще неистовей заскакал, загорланил хоровод, проча жениху с невестой совет да любовь, да еще дюжину детей впридачу.
— Вот Озолс везучий, черт! — посмеивались старики. — Какую красавицу вырастил.
— Да уж… На женихе не прогадает. Будьте уверены, такого отхватит…
— Так вон же он, жених. Гляди, как выплясывает.
— Выплясывает-то лихо. А вот выпляшет ли — вопрос. Плесни-ка лучше пивка.
С тихой, задумчивой улыбкой любовалась сыном Зента и печалилась, наверное, что не видит его отец. А там, у костра, уж новая затея: парни с гиканьем прыгали через огонь. Красивая эта забава — удалая, широкая. Будто на крыльях взлетают над пламенем парни, а в награду им — восторженный визг, восхищенные девичьи взгляды, а кому и поцелуй в двух шагах от костра, где ночь надежно спрячет этот маленький грешок.
