Лана Ланитова - Царство Прелюбодеев
– А я с Владимиром Ивановичем останусь! – решительно заявила Алена Митрофановна. – Он мой суженный, мне с ним и жить поживать. И младенчики пущай при нас. Я на поденную работу наймусь, авось прокормим. А Владимир Иванович дома на хозяйстве будет сидеть – меньше баб на него пялиться будут, блядский глаз свой сытить.
– Да с превеликим удовольствием, дорогуша. Разве я против? Я всегда иду навстречу любовным чаяниям моих подопечных. Хоть завтра сватов зашлю.
Владимир, словно ужаленный, вскочил на ноги.
– Виктор, я не выдержу это. Помилуйте, я не смогу жить в этом аду, – взмолился он. – Какие сваты?! Я не желаю жениться на этой женщине.
Аленка, услыхав его слова, снова безутешно заплакала.
– Дурашка, ты давно живешь в аду! Критерий адских мук сильно размыт. Быть может, впереди тебя ждет нечто такое, что и гермафродит Алена и инвалид-поручик покажутся тебе цветочками: на Аленке женишься, герой войны станет посаженным отцом, ну а детишек ты и сам с удовольствием усыновишь. Всех тринадцати… Ну, как тебе такая перспектива? И, скажи на милость: что за извращение такое, что бедный поручик у тебя обрубком вышел? Эта-то блажь откуда?
– Не знаюююююю, – простонал Владимир. – Я право, не знаю. – Я прошу вас, Виктор о снисхождении: избавьте меня от этого кошмара. Я же учиться должен к вам ходить… Я в будущем, возможно, демоном хочу стать! – запальчиво крикнул Владимир. – А все эти личности будут мне мешать в учебе.
– Ну, это ты хватил. До демона, даже низшей ступени надобно еще дорасти… – но в голосе Виктора послышались удовлетворенные ноты.
– Виктор, я честное слово, больше не буду.
– Володя, ты мне сейчас напомнил одну вдову. Она у меня на другой улице проживает. Та нервная особа тоже любила баловаться опием. И что ты думаешь? После курения ей такое привиделось или приснилось… Короче – прихожу я к ней утром, а она сидит на шкафу и орет истошно, от докучливых любовников подушкой отбивается. А нафантазировала она их себе человек двадцать… Да не простых… у каждого по два пениса меж ног и один на лбу. И все торчком стоят, этакими оглоблями и требуют удовлетворения, что твои младенцы каши. Во как! – Виктор задорно рассмеялся. Так она тоже все кричала: «Виктор, спасите, я больше не буду!»
– Ну что же, теперь делать?
– Эх, Володя, та вдова была мне не очень симпатична, и я ее на один лишь день оставил с придуманными ей же самой персонажами… Знаешь, у меня такое ощущение, что она в следующей жизни с ранних лет в монастырь уйдет – душа сама попросит жизни уединенной, да пищи постной, дабы даже во сне не видеть более мужских приапов. Жаль, конечно, но в следующий раз я ее вряд ли здесь увижу. Опосля «обета безбрачия» она сразу же должна в раю очутиться. Но ты – другое дело. На тебя я виды имею. А потому придется поработать «чистильщиком». Будешь должен мне.
Демон встал, холеные руки извлекли из кармана странный белый фартук – такой фартук обычно носили городские дворники или мясники. Откуда ни возьмись, появилась и метла на длинной ручке.
– Ладно, всех не всех, но от основных «фигурантов» мы сейчас избавимся. Я их вымету.
Аленка перестала плакать и жалобно, почти трагически смотрела на Владимира. Перестали хныкать и несостоявшиеся ангелы. У поручика тоже был скорбный вид, казалось – он вот-вот пустит слезу.
– Простите, а куда вы их выметете? – с нервной дрожью спросил Владимир.
– А тебе какая разница? Что жалко стало?
– Да нет, собственно говоря, – промямлил Владимир и густо покраснел.
– Владимир Иванович, как же так? А как же наша любовь? – запричитала Аленка. – Я для кого заговор творила? Чтобы чужая баба с тобой на постели миловалась? Изменщик! Зачем я тебе «нестояк»-то лечила?
– Алена Митрофановна, я вам очень благодарен за любовь и заботу, только это все были напрасные затеи. Не было у меня никакого «нестояка»… Просто, просто вы не в моем вкусе.
– Ах ты, гад! – Алена ударила Владимира какой-то тряпкой по пылающей щеке. – Я тебе покажу: не в твоем вкусе! Избавиться от меня решил? Как тараканиху дохлую вымести? Смотри, это тебе даром не пройдет! Где бы я ни очутилась – ужиком пролезу, мышью проскребусь, но доберусь до тебя окаянного и такого лиха нагоню. Я не плевать на него буду и заговоры читать. Я откушу твое «хозяйство» к чертям собачим.
– Какая драматургия. Браво! Браво, Владимир! Как вас женщины-то любят, даже фантомные. – Виктор попытался осадить Аленку, перехватить ее руки, но та бушевала, словно огонь. И только когда демон сделал устрашающие глаза и цыкнул на нее, она сразу вся пригорюнилась, присмирела и приняла кроткий вид. Один из младенцев сидел у нее на руках, другие, словно казанские сироты, держались за красный подол.
Владимир понимал, что это – его галлюцинации, а не обычные люди, но ему было сильно их жаль. Он чувствовал, что совершает какой-то жутко бесчеловечный, грязный поступок.
– Виктор, а куда, все же, они попадут? – стараясь напустить равнодушный вид, спросил Владимир.
– В черную дыру, – бесстрастно ответил демон, – или в параллельную реальность. Кто куда. Поверь, Володя, во вселенной столько разных пределов, дыр и закоулков, что тебе даже трудно сие вообразить. Уплывут куда-нибудь. Кто-то в прах развеется, а такая как твоя Аленка, та везде пристроится. За нее не переживай.
Виктор подошел к одной из стен и провел по ней воображаемый прямоугольный контур. Кусок стены вывалился наружу, словно ровный пласт стекла у стеклореза. Образовалась открытая дверь. За ней была могильная чернота. В комнате нависла тишина. Даже голодные младенцы не хныкали. Рука Виктора, выросла на десять аршин в длину и пролезла в уборную. Выхватив за шкирку синего спрута, который упирался всеми толстыми и скользкими лапами, демон с силой пихнул последнего в темный проем двери, а после взял метлу и аккуратно подмел остатки синей материи. Вслед за спрутом в дверь со свистом полетел баобаб, взрастивший младенцев. Ветки и листья снова тщательно подчистились метлой. Наступила очередь Василия Степановича Рукомойникова обер-офицера лейб – гвардии гренадерского полка, инвалида и героя, участника войны с Наполеоном…
Владимир почти физически ощущал жуткий стыд.
– Погодите, может, инвалида все-таки куда-нибудь пристроим? – Владимир опустил глаза.
– Эх, Вова-Вова, наломал дров, а теперь в кусты? Я – демон, мне незнакомо чувство жалости. Отчего я должен делать исключения или преференции? Я итак пошел на аккомодацию[125] со своей совестью, – Виктор усмехнулся, лукаво приподняв бровь. Он словно попробовал на язык новое французское словечко. – Именно! На аккомодацию с совестью, – он снова хохотнул. – Потому – давай без лишних сантиментов.
