Цвет греха. Алый
Плевок на два пальца…
Как же грязно-развратно и одновременно возбуждающе это воспринимается. И ещё более греховно и порочно, едва они умещаются между моих ягодиц, размазывая слюну, смягчая возможность проникновения, хотя пока не собираются делать ничего такого, только дразнят, гладят, слегка надавливают, распаляя в пекло все мои самые потаённые и блудливые помыслы.
— Хочу почувствовать, как ты сжимаешь их собой, моя хорошая девочка, — шепчет он мне на ухо. — Тебя хочу.
Вряд ли моё ответное мычание, пока я кусаю губы, сойдёт за полноценный ответ. Он и не нужен. Моё тело говорит за меня сполна, пока я выгибаюсь ему навстречу, инстинктивно запрокидывая голову на мужское плечо, а другая его ладонь накрывает меня между ног иначе — с другой стороны, фактически укутывая собой и своими жаркими объятиями: раскрывая и лаская куда привычнее, но оттого не менее сладко и необходимо, до такой степени верно и чувственно, что само собой действительно влажно становится между моих бёдер, причём столь интенсивно и скоро, словно ко мне в первый раз прикасается, а я ни разу ничего подобного не испытывала.
В какой-то мере так и есть…
Каждый раз с ним — как в первый.
— Не закрывай свои красивые глаза, — следует мне новым велением вместе с первым аккуратным толчком его пальцев внутрь моего тела. — Их я тоже хочу видеть.
Подчиняюсь и в этом. Перед моим взором — сотканная из наваждения пелена, не особо различаю виднеющиеся вдали силуэты. Музыка в зале становится тише. Куда громче я улавливаю собственный ритм сердцебиения, который грохочет всё чаще и чаще, вместе с закручивающимися во мне отголосками подступающего оргазма, к которому убийственно медленно и мучительно размеренно подводит меня Кай. Со сцены звучит чей-то голос. Кажется, он рассказывает о чьих-то там выдающихся достижениях, используя микрофон, чтобы было всем достаточно хорошо слышно. Плевать.
Я так близко…
Всё-таки закрываю глаза. Вновь кусаю свои губы. Они горят от недостатка поцелуев и мне срочно требуется хоть какая-либо компенсация. Выгибаюсь в спине глубже. Сама трусь об мужчину, подаюсь навстречу заданному им неспешному ритму, хватаю ртом воздух и слабовольно молю, чтобы происходящее никогда не заканчивалось, потопило и погребло под собой. Цепляюсь за спинку кресла из последних сил, ведь колени давно подгибаются.
Да, я очень близко…
Ещё совсем немного.
И…
— … вот такой вот замечательный человек — Рейнард Вайс! — доносится особенно громким окончанием чужой речи из зала.
Почти упускаю. Оргазм вышвыривает из реального мира в совершенно иной — отдельный, мой личный, где нет никого и ничего, кроме феерии чистейшего наслаждения, пронизывающей каждую клеточку моего организма. Едва ли в этот момент я достаточно сильная, чтобы быстро вернуться, прийти в себя, осознать в полной мере происходящее и окружающее. Меня фактически складывает пополам, первый свой более-менее ровный вдох мне удаётся совершить, уткнувшись грудью в ту же спинку кресла, за которую я по-прежнему держусь до побеления пальцев.
— Очень жаль, что сегодня его здесь нет! — подхватывает кто-то, следом слышится какая-то недолгая возня, судя по всему, микрофон передают другому участнику, вышедшему на сцену.
Где-то тут я всё же ухватываюсь за смысловую нагрузку раздающейся речи. Тем более, что она не заканчивается.
— Верно. По некоторым личным причинам Рейнард сегодня не смог нас почтить своим присутствием. Зато нам было обещано, что всё с лихвой компенсирует его новоиспечённый приемник, — отзывается другой голос, на этот раз женский, и тоже передающийся через микрофон, — тот, кто, как нам всем стало недавно известно, принял все текущие дела семьи Вайс, — уточняет она, причём с такой дотошно-расстановочной интонацией, как будто для тупых, а внутри меня поселяется скребущее душу напряжение. — Более того, учитываю его выдающуюся личность, в ближайшем будущем, уверена, он не только приумножит и расширит созданное за долгие годы Рейнардом Вайсом, но и обязательно привнесёт что-то новое и не менее грандиозное, многие в это верят, не только я, — заявляет настолько зычно и самодовольно, с сопутствующим смешком, будто саму себя расхваливает и от этого зависит её жизнь, после выдерживает небольшую паузу, а затем и вовсе: — Пожалуйста, мистер Вернер, мы все вас очень ждём здесь, уделите нам минуту своего драгоценного времени! — зовёт в довершение.
Кая зовёт…
Ведь да?
Я правильно всё понимаю?
А он…
— Да пошла она… — дышит шумно и тяжело мне в шею мужчина, всё ещё не отодвигается, поглаживает мои ягодицы, частично прижимая к себе другой свободной рукой.
Его стояк, столь плотно и явно упирающийся в меня, я ощущаю даже сквозь все слои мужской одежды. Если что Кай и намерен делать дальше, так это точно не плясать под чужую дудку.
— Мистер Вернер! — между тем никак не унимается женщина на сцене.
Выдыхаю. Шумно. Резко. Зажмуриваюсь.
— Иди.
Этого определённо маловато. Да, он всё же отстраняется. Но лишь для того, чтобы помочь выпрямиться мне самой и поправить на мне платье, куда больше занятый самим фактом моего существования, нежели чем-то иным. На меня одну смотрит — пристально, цепко, как за добычей, загнанной в угол, следит, словно не слышит её — ту, другую женщину, не помнит о том, что она ещё не раз его имя называет, пока мы тут стоим друг напротив друга. Я слишком остро чувствую его блуждающий по моим полуобнажённым ключицам и плечам взгляд, полный затаённой жажды, чтобы верить в обратное.
