Шахразада - Ларец соблазнов Хамиды
Однако Руас успел сделать всего несколько шагов – сухой смешок заставил его повернуться.
– Да, ты именно таков, каким я тебя и видел: самолюбив, сух, сдержан. Ты бы стал идеальным Хранителем. И лучшим советчиком импульсивному и порывистому брату.
– Должно быть… – Руас смог лишь пожать плечами. – Однако теперь об этом можно не вспоминать.
– Но все же не для пустых сожалений я позвал тебя, юноша…
«Уже не «сын»… Теперь я для него лишь юноша, один из многих безликих юношей огромного мира…»
– Но для того, чтобы рассказать, что я был вынужден сотворить после твоего деяния… Давать самому деянию оценку я не намерен. Однако посчитал нужным сделать некоторые шаги для того, чтобы обезопасить жизни двух глупцов, которых некогда произвел на свет.
– Обезопасить? – Руас изумленно взглянул на отца.
– Да. Ибо сколь бы сильным колдуном ты ни стал, всех последствий деяния все равно еще не видишь.
– Последствий? – Руас все равно ничего не мог понять, как ни пытался.
– Конечно, – царь кивнул. Только сейчас юноша обратил внимание, как прямо сидит отец, как судорожно сжимает он подлокотники кресла, как цедит слова.
Руасу показалось, что невероятная боль терзает изнутри мудрого Варди ар-Ракса. Быть может, так оно и было – хотя боль терзала разум отца, а не его плоть.
Царь молчал: он взвешивал каждое слово, пытался понять, с чего же начать. Да, сейчас уже можно было называть вещи своими именами – он успел защитить обоих сыновей, пусть даже ценой отказа от них. Теперь они будут жить… Жить оба, и при этом не смогут нанести друг другу урона. Никогда и никакого. Больше ни одного сражения между ними не произойдет. Ибо если Асуру и суждено будет когда-нибудь покинуть каменные стены своего узилища, то Руасу придется тотчас же занять его место. А если Руас пожелает позабавиться с узником, то сделать этого не сможет, ибо не сможет преодолеть преграды, сооруженные им, магом Варди ар-Раксом.
Руас поднял на отца глаза. Молчание его уже не просто озадачивало, оно его по-настоящему пугало:
– Полагаю, я все-таки должен узнать, о каких последствиях я должен был подумать, но не подумал?..
Отец наконец поднял голову. Увы, взгляд его не предвещал ничего хорошего. Говоря по чести, Руас испугался сейчас выражения отцовского лица, ибо увидел перед собой незнакомца, борющегося с отвращением и отчаянием.
– Я не буду говорить, что я испытал, узнав о вашем сражении. Я пытался понять, как могла глупая перепалка перерасти в колдовское сражение. И понял все, лишь когда узнал, что сражения-то не было. Мне не составило особого труда разглядеть истинный предмет, подлинные чувства, что двигали тобой и твоим братом. Узнав же все досконально, я и предпринял шаги, которые посчитал важными… О нет, необходимыми.
Руас учтиво поклонился. Что ж, теперь, в последний раз, он должен изобразить внимание к словам повелителя. В последний раз выслушать его… его резоны. Чтобы в следующий миг о них забыть. И попытаться найти в новом мире для себя хоть какое-то место.
– В сущности, – начал царь, – зачинщиком ссоры был твой брат. Не первой из ваших ссор, но последней. Глупца Асура подвела его самоуверенность. И, быть может, неверная оценка событий.
«Какие странные слова находит отец! Подлый Арси увел у меня девушку, уничтожил ее честное имя и стал вышучивать в моих глазах. Он повел себя как вор! Вор и подлый лжец!»
– Хорошо, – отец кивнул так, словно слышал слова Руаса. – Он повел себя как вор. И все оттого, что наслаждался всеми грехами и искусами этого мира. Не считая, впрочем, их грехами и искусами. Он соблазнял женщин только потому, что хотел узнать, сколь крепка их добродетель… Или сколь ревнивы их супруги… Или сколь различны могут быть оттенки страсти… Он играл и выигрывал лишь для того, чтобы узнать, как далеко может зайти соперник в своем азарте… Он высмеивал даже лучших друзей лишь для того, чтобы узнать, сколь они терпеливы…
– И ты так спокойно говоришь об этом, отец?! – Руас не выдержал молчания. Спокойный тон отца его просто вывел из себя. Так можно было бы говорить о поведении какой-то букашки. – Ты словно оправдываешь его!
– Я пытаюсь понять, что двигало моим сыном… – спокойно проговорил Варди ар-Ракс. – Я хочу увидеть картину всю, без искажений. Для того, чтобы понять, что же именно заставило второго моего сына поднять руку на брата… И, как я надеялся некогда, на лучшего друга.
Руас побагровел.
– Брата… Друга!.. Нет слов для того, чтобы правильно назвать того никчемного, коего ты числил своим сыном… Коего считал возможным возвести на трон! Клянусь, все грехи мира, все его искусы испытал твой младший сын. Он попробовал на вкус все, до чего только смог дотянуться. Да, я нечасто пытался его вразумить, ибо считал, что мои слова лишь разожгут его интерес. Да, я еще более редко пытался его остановить…
– Да, более чем редко. Но не в этом дело. Ты прав, суть именно в том, что он пытался и в самом деле попробовать все в этом мире… И меры не знал.
Руас открыл было рот, чтобы что-то сказать, но удержался от слов, разглядев боль в глазах отца.
«Да и что толку теперь говорить обо всем этом… Сделанного не воротишь…»
Тем временем царь продолжал:
– И вот, все это разглядев, я решил, что с миром не случится ничего дурного, если он этих искусов и грехов лишится. Сил моих вполне достало, чтобы вместо подлинных коварных искусов и смертных грехов подсунуть ничего не подозревающим людишкам лишь слабые тени зависти и спеси, подлости и лени, гнева и гордости… У меня не дрогнула рука и тогда, когда я удалил из мира тщеславие, стяжательство, воинственность… Думаю, что и без них люди не пропадут. Более того, мир стал бы куда лучше, если бы они исчезли навсегда.
Руас молчал. На душе у него было более чем неспокойно, он чувствовал, что в сухих, словно специально лишенных всякого чувства словах отца вот-вот прозвучит нечто страшное, раз и навсегда решающее его судьбу. Раз и навсегда…
– Изъяв искусы, я нашел им преотличные хранилища. Увы, воспоминания о твоем брате и здесь сделали свое дело. Ибо каждому греху и каждому соблазну я нашел соответствие в мире прекрасного: камни, которые беззаботное человечество называет драгоценными, оказались отличными хранилищами. Они столь… изумительно невинны, столь… искушающе прекрасны, что никому и в голову не придет искать их истинное предназначение.
Руас невольно усмехнулся – да, подобную мысль могли подсказать воспоминания только об Асуре: брат обожал побрякушки, не выходил из дому без пары колец, изумительного пояса, тоже богато расшитого камнями и золотой нитью. Даже на ножнах сабли у него красовались каменья, отчего грозное оружие больше напоминало шкатулку какой-нибудь кокетливой девицы.
