Мне не стыдно
Говорят, что взрослым не должны сниться цветные сны. Не знаю — мне всегда снились цветные. Даже, бывало, кислотные.
А ещё говорят — это признак шизофрении. Вот уж в наличии чего у себя я совершенно не сомневаюсь…
Наш факультет тысячу лет назад перенесли в другое здание. Но во сне я была там, в нашем родном корпусе, шагала по коридору, и мои шаги гулко отдавались в абсолютно пустом помещении.
— Ромашка!
Нет, не абсолютно…
Нервно вздрогнув, я покосилась на дверь одной из аудиторий. Оттуда выглядывал улыбающийся Мишин.
Я сделала шаг назад, страшно испугавшись. Что он от меня хочет?!
— Иди сюда, Ромашка!
— Не пойду. — Я сглотнула и приготовилась бежать. — Ты опять будешь меня щекотать.
— Не буду, — ответил Сергей серьёзно. — Подойди, пожалуйста. Не бойся.
Я стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу.
— Обещай, что не обидишь.
— Обещаю, Ромашка.
И кто бы мне объяснил, почему я ему поверила?..
Я осторожно, поминутно вздрагивая, подошла к аудитории. Мишин посторонился, пропуская меня внутрь, а когда я вошла, закрыл дверь.
Я вздрогнула, отступила назад, к столам, и он улыбнулся, показав пустые руки.
Что-то было не так… Мишин был какой-то другой. Словно… взрослее?
Я удивлённо моргнула, и Сергей вновь превратился в себя-студента. Только улыбка осталась… и выражение глаз.
— Видишь, Ромашка? У меня ничего нет. Совсем ничего, клянусь. Я не обижу тебя. Больше никогда не обижу.
Я растерянно молчала, не зная, что сказать. Мне казалось, я уже слышала его извинения… Но когда?
А Сергей между тем сделал шаг вперёд и протянул руку ко мне. Дотронулся до моей щеки, губ…
— Что ты делаешь?
— То, что должен был сделать ещё тогда.
И я охнула, когда Мишин наклонился и легко коснулся своими губами моих, раскрыл их — осторожно и нежно — и поцеловал.
Всё правильно. Именно так и нужно было сделать ещё тогда…
И я обняла его обеими руками, прижалась сильно-сильно, отвечая на поцелуй со всей несбывшейся страстью, страстью прошлого…
— Ромашка… моя…
Сергей посадил меня на стол, поднял юбку и коснулся ладонью края трусиков, погладил внутреннюю поверхность бедра.
— Да, — выдохнула я, вцепляясь пальцами в его рубашку. — Пожалуйста, Серёжа…
Откуда взялись эти слова? И эта уверенность в том, что всё правильно?
Очнись, Рита, это ведь Мишин! Он ненавидит тебя!
Нет. Нет. Нет, — шептало что-то внутри меня. Не ненавидит. Нет. Нет.
— У тебя ведь никого не было, Ромашка… — тихо говорил Сергей, а сам уже отодвигал в сторону край белья. — Будет больно…
— Мне… всё равно…
Он наклонился и уложил меня на стол, поднял юбку выше, задрав её почти до груди, и стал требовательно ласкать меня между ног, окончательно избавив от ненужных трусиков. Круговыми движениями оглаживал вход в меня, сжимал и разжимал пульсирующий желанием клитор, и я постанывала от наслаждения, ощущая одновременно пожар и сосущую пустоту внизу живота.
А Сергей между тем второй рукой виртуозно расстегнул блузку и, спустив вниз тонкое кружево бюстгальтера, наклонился и лизнул один из сосков. А потом, когда я вздрогнула и простонала что-то неразборчивое, лизнул второй.
До чего же непристойно лежать вот так — на столе с раздвинутыми ногами, без белья и с опущенной тканью лифчика, сверкая на всю аудиторию вызывающе торчащими сосками. Тогда, в институте, я ни за что не пошла бы на подобное.
А теперь меня это возбуждало.
И когда я почувствовала Сергея внутри себя, всё наконец встало на свои места. Прошлое и будущее разделились, и я, вспомнив это самое прошлое, ещё крепче обняла Мишина за плечи, позволяя двигаться резко и неистово.
Удовольствие пронзало каждую клеточку тела. Бурлило в крови, слезами вскипало в глазах, и криком — на губах. И ничего не было вокруг, ничего и никого, кроме нас с Сергеем. И пусть я уже знала — это сон — я знала и ещё одну вещь.
Мы оба хотели бы, чтобы этот сон был правдой.
И пусть он… будет… хотя бы ненадолго. До утра. Пока я не проснусь.