Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
— Да ты слышишь меня или нет?! — Прокричал, наплевав на контроль, на какой-то план действий, на благоразумие. — Что я должен сделать, чтобы поняла, чтобы до тебя дошло, что не будет никого другого! Я только! Ты не вытянешь без меня! Ты не сможешь! Потому что только я знаю, чего хочешь и на что способна! Потому что только я за этой проклятой красотой вижу ещё кое-что! Девочку. Маленькую. Испуганную. Одинокую. И что сама по себе ты не можешь быть, знаю. Тебе поддержка нужна! Тебе нужна сила, чтобы устоять, удержаться! А откуда этой силе взяться, если внутри пусто?! И своей никто не поделится. Никто… А я смогу. Я справлюсь!
— Не нужно. — Прошептала я, а он безумцем выглядел, мою правду не принимая.
— Ты просто не понимаешь… — Прошептал, словно не замечая, что воздуха не хватает. В глазах застыли злые слёзы, а на лице… он как будто не верил, что этот разговор происходит в принципе.
— Это ты не понимаешь! Ты не слышишь! Это ты себе что-то там придумал.
— Я не придумал, я построил… — Захрипел Татарин, а я, почувствовав, что хватка ослабла, его руки от себя оттолкнула.
— Без меня, Олег. Дальше — без меня. Ищи новый объект для обожания. Ломай, строй, прогибай под себя или поклоняйся. Что хочешь делай. — Так сказала, словно отчитываю, а он вдруг в лице переменился. Ушла гримаса боли и непонимания, напряжение ушло и злость. Татарин вдруг широко улыбнулся, поклоняясь торжеству мысли.
— Лучший способ доказать, что человек ошибается, позволить ему эту ошибку совершить, не так ли? — Выдохнул с нарастающим вдохновением.
— И прекрати считать себя вершителем судеб!
— Ты злишься, потому что я прав. — Догадка озарила лицо.
— Не нужна мне твоя правда и ты не нужен!
— А вот это правильно, Наталья Викторовна. От вредных привычек нужно избавляться резко, не оглядываясь, не сомневаясь. — Посмеиваясь в сторону, Татарин отступился и посмотрел на дверь. Я, признаться, тут же с облегчением выдохнула, зная, что моё время для подготовки к церемонии на исходе, но удержаться от язвительных слов не смогла.
— Ты моральный террорист, Татарин, а не вредная привычка. Тебе нравится ломать, наблюдать за тем, как жертва теряет способность к сопротивлению, принимает твою волю. Я устала быть твоей жертвой, я больше не могу. Я верила тебе достаточно. Наигрались. Хватит.
— Хватит. — С готовностью согласился он. — А на досуге подумай, отчего жених не удивлён отсутствию гостей с твоей стороны. Почему не уговорил приехать твоего отца. С его уровнем это не требует много времени.
— Пообещай, что уйдёшь, что исчезнешь. — Открестилась я от его напутствий.
— Сейчас да. Но это сейчас. А по поводу отца… я тебе и сам скажу: сломанную куклу любить всегда проще, ей легко манипулировать, она свободно поддаётся внушению. А отец тебя любит. Любит, но, как и все сильные люди, несущие определённую ответственность, в пиковый момент боятся сделать шаг навстречу. Потому что это слишком явно демонстрирует их уязвимость.
— Не смей на меня давить!
— А когда придёт время, ты сама всё поймёшь.
— И не приближайся больше. Никогда.
— А если не поймёшь и тогда, я снова приду тебе на помощь.
— Да замолчи же ты, наконец!
— А вообще, да, я пришёл, чтобы тебя поздравить. — Заявил и на меня двинулся.
Понять это я успела, а вот оттолкнуть, с Татариным справиться, не смогла. Потому что подавил, задушил, опутал! И руки его были непривычно сильными, губы настойчивыми, а желание куда крепче моего жалкого противостояния. Я не смела пошевелиться, когда лицо моё ладонью сминал, когда языком в рот толкался, словно навек свою печать оставить хочет. К стене прижал, навалился, воздух из лёгких насильно выталкивая. Сжатые в кулаки ладони чуть выше головы в стену вжимались. И я знала: дотронется и прахом разлетятся все его слова. Не сможет больше отпустить. Не захочет!
— Когда мне надоест ждать, я вернусь. — Шепнул отстранившись. Я яростно закачала головой, делать этого не позволяя. — И твоего мнения в тот момент спрашивать не стану. — «Не смей!» — обжигали лицо мои беспомощные слёзы. — А потом ты всё же родишь мне дочку. — Слышался его шёпот на фоне сбившегося дыхания. — И сына родишь, Измайлова. Только дождись, ладно. — Рассмеяться хотел, да не вышло, потому зажмурился крепко, воздух сквозь сжатые зубы втянул. — И помни: я люблю тебя.
— У-хо-ди!
— Скажи, что меня любишь и уйду!
— Больше не поймаешь, Татарин. Больше не выйдет… — Раздался мой тихий шёпот, а когда я открыла глаза, его рядом уже не было.
Из зеркального отражения на меня смотрело что-то жалкое, измученное, уставшее. Печать счастья на лице и блеск из глаз ушёл вместе с ним… К Максиму я не испытывала ничего подобного. Был короткий период забытья. Но с появлением мальчишки этот период прервался. Я слишком чётко поняла, насколько соскучилась. Я была так увлечена доказательством собственной влюблённости, что не успела налюбоваться им, наслушаться не успела, а всё, что помнила, так это злые слёзы и искажённое обидой лицо. А ещё понимала, что нужно быть сильнее. Этому меня научили в конторе. Быть сильнее всех, сильнее обстоятельств и чужих желаний. Потому салфеткой стёрла остатки помады, убрала с лица растёкшуюся тушь, встряхнула пальцами и без того растрёпанную причёску. И всё нарисовала вновь. И улыбку, и интригу, и счастье. Как маску примерила. Я вовремя сказала заветное «да», без промедлений надела на палец мужа обручальное кольцо, с готовностью и словно в какой-то горячке принялась принимать поздравления и бесконечные пожелания. Громко смеялась, задорно танцевала. С прошлой жизнью расставалась. Без слёз. Все слёзы в ней же и оставила. Дала себе установку на долгую жизнь. Заставила поверить в непременную удачу. Максим был доволен. С удовольствием позировал фотографам, а я могла с уверенностью заявить, что с ним вместе мы смотримся ничуть не хуже, чем с мальчишкой.
Торжество закончилось глубоко за полночь. Гости всё никак не хотели расходиться, а музыканты утихать. Брачную ночь мы с Максом провели по разные стороны одной постели. Вымотались, устали, сил едва хватило на то, чтобы раздеться и принять душ. Не вспомнили о супружеских обязанностях и утром. Вместо этого принялись с детским азартом распаковывать подарки. В чёрной коробке с красным шёлковым нутром я обнаружила силиконовый фаллос и посмотрела на Максима с претензией. Подарок он перехватил и отправил в корзину для мусора прежде, чем я успела задать уточняющие вопросы.
— У моего брата своеобразное чувство юмора. — Пояснил, размахивая поздравительной запиской. — Под два метра вымахал, а ума так и не нажил. — По-доброму усмехнулся.
— Я не помню кого-то подходящего под это описание среди гостей.
— Ох, Наташенька, и в этом твоё счастье. К тому же, я его не приглашал.
— Невежливо с твоей стороны.
— Как видишь, отличиться он умудрился, даже не появившись. Брат не родной. Общаемся мы редко, но я этому, признаться, рад. Слишком разные, наверно. — Тягостно вздохнул Макс, коробку из-под подарка из моих рук забрал и отставил в сторону, а, раскрыв следующую, я едва сдержала рвущийся изнутри смех.
— Или у тебя много чокнутых братьев, или у меня есть повод задуматься. — Продемонстрировала аналогичный предмет, заставляя мужа закатить глаза и грозно выругаться.
Всего подобных коробок оказалось четыре. Кроме брата отличились друзья по институту, коллеги с последнего места работы и родной отец. В результате муж долго и упорно доказывал мне, что все эти подарки лишь неудачная шутка, не имеющая никакого отношения к реальности, а ближе к вечеру я была вынуждена признать, что верю ему беспрекословно.
Чуть позже и на переезд согласилась, и на отказ от работы, ведь жена должна заниматься домом, а не убивать собственные нервные клетки на работе. Я была готова попробовать, я была готова уступить. Я на горло себе наступить была готова, только бы что-то выгорело, получилось. И потому справилась, научилась, вышла победителем из непростой схватки с собственными амбициями. Могла смело претендовать на звание лучшей… жены, подруги, любовницы. Яркая, страстная, желанная, вызывала неизменную зависть его друзей и знакомых. Умная, красивая, уверенная в себе, снова и снова получала признание супруга. Результатом я оставалась довольна. Точно знала, что могу и хочу достичь большего. Я успела забыть, что значит зависеть, пресмыкаться. Я слишком легко вычеркнула прошлое из собственной жизни, и оттого очередной удар оказался для меня роковым.
