Инь vs Янь. Книга 1 - Галина Валентиновна Чередий
— Ты мокрая из-за меня или из-за этого мелкого засранца? — рычит мне в ухо Рамзин.
Рот мужчины впивается раз за разом в кожу моей шеи, поджигая ее. Жар просачивается сквозь кожу словно яд, отнимая у меня остатки контроля над телом и разумом. Я трясусь, задыхаюсь, но все еще пытаюсь извиваться, чтобы избегнуть унизительной потери контроля. Но из-под этого хищника не вырваться, и мои ноги начинают дрожать, отказываясь меня держать, а глаза закатываются. Его пальцы двигаются быстрее, и мой рот распахивается, когда каждая мышца натягивается, сдаваясь разрушающему наслаждению. Не хочу этого! Беленюсь от злости, но с собственным телом ничего поделать не могу. Оргазм нарастает во мне, распирая изнутри и причиняя невыносимую жажду получить освобождение от этого жуткого давления. И в этот момент Рамзин отступает, бросая меня на самом краю. Я упираюсь в дверь лбом и руками, чтобы не рухнуть к его ногам. Спустя минуту медленно разворачиваюсь и с ненавистью смотрю на мужчину.
— Ты что творишь, урод? — сиплю я.
— Наказываю, — с ухмылкой отвечает он.
Рамзин может показаться спокойным, но я вижу, как он давит тяжелое дыхание, и зверский голод в его глазах не спрятать, не замаскировать ничем. Невольно опускаю взгляд к его ширинке и вижу очертания его эрекции сквозь ткань. Рамзин демонстративно поправляет свой член и усмехается.
— Помнишь его? Помнишь, как я им долбил тебя, Яна?
— Подонок, — выплевываю с ненавистью.
— Даже не представляешь какой, — ухмылка становиться похожа на оскал. — Все так радовались вашей милой помолвке. А как ты думаешь, как быстро твой женишок тебя бросит, если я пойду и расскажу всем, что сутки назад засаживал тебе, загнув тебя раком, и ты орала от удовольствия, как самая конченая сучка?
Он что, типа, напугать меня пытается? Я начинаю смеяться ему в лицо так, что меня пополам сгибает.
— Давай, пойди! — сквозь смех выдыхаю я. — Сделай мне большое, мать его, одолжение!
Рамзин прищуривает глаза и хватает меня за шею, снова прижимая к двери. Смотрит, желая препарировать, разобрать на составляющие. Требуя раскрыться перед ним, вывернуться наизнанку. Но со мной такое не работает, и я, как всегда, прячусь за завесой собственного пофигизма, за которую никому не удается пробиться, как бы ни старались. Но этот зверь не привык отступать, не получив желаемого. Рамзин приближает своё лицо к моему будто хочет размазать по двери своей энергетикой. Он давит настырно и безжалостно, стремясь смять мою оборону не важно какой ценой. Но я терпеть и подчиняться не собираюсь.
— Лапы от меня убери! — злобно рычу я, брыкаясь и пытаясь достать его. — Противно!
— Да? — он с яростью смотрит на меня. — А в прошлый раз ты, вроде как, сама предложила отодрать тебя.
— Дебил! Я была пьяная и обдолбанная. Для меня хоть ты, хоть любой другой было по хрен! Все вы одинаковы!
Знаю, что для такого, как он, нет большего оскорбления, чем быть поставленным в один ряд с другими. Такие, как Рамзин, считают, что никто им не ровня. И надо быть честной, что это так и есть. Не нужно быть слишком проницательной или обладать обостренной интуицией, чтобы ощущать, насколько этот хищник больше, чем все окружающие. Нет, не в физическом плане, хотя и здесь нужно признать его превосходство над большинством представителей измельчавшего мужского племени. Но дело в другом. Когда появляется такой, как он, то заполняет все вокруг какими-то хреновыми гамма-лучами, начисто снося все вокруг, освобождая пространство только для себя одного. Его настолько много и это так интенсивно, что у других просто нет шансов. Рядом с ним могут все существовать только бледными тенями в сиянии его мощи и только потому, что он позволяет. Ровно столько, сколько он готов терпеть. Рамзин на самом деле хренова черная дыра. Его нельзя познать, нельзя подчинить, нельзя греться в его темных лучах. Можно только провалиться и кануть в вечной тьме. Его нельзя сравнить ни с кем, кого я знаю. Но черта с два я позволю ему услышать это от меня.
На какое-то мгновение мне кажется, что он сломает мне сейчас шею. Но рука на моем горле сжимается, а потом неожиданно отпускает. Мужчина медленно проводит по моей коже пальцами, прикасаясь так невыносимо ласково, что я вздрагиваю, застигнутая этой нежностью врасплох.
— По хрен говоришь? Это мы еще посмотрим, — рычание зверя становиться сексуальным мурлыканьем. Но в этом мягком звуке столько скрытой угрозы, что по моей спине будто скользят обжигающе холодные пальцы.
— Еще увидимся, Яна, — мое имя опять как растекающаяся сладость на его языке.
Рамзин отталкивает меня от двери и выходит наружу.
5
Отдышавшись, подхожу к зеркалу. Зрелище то еще. Волосы растрепаны, ворот платья растянут, лицо пылает, на одной щеке четкая полоска, там, где рельеф двери надавил мою кожу. Губы распухли и потрескались, а правая сторона шеи — один сплошной засос. Зверь меня пометил, нагло и наплевав на все и всех.
— Сука конченая! — говорю я, рассматривая красные пятна на коже.
Само собой, что при всем моем показном похеризме я не могу вернуться к остальной компании в таком экзотичном виде. Понятно, что отец будет зол, что я ускользнула в такой момент. Но если я заявлюсь, сверкая этим новым «украшением», которым наградил меня Рамзин, он меня вообще прикончит. Фыркаю и подмигиваю своему отражению. Типа того, что я прям вся в печали, что сегодня не придется видеть никого из той честной компании.
Выхожу из туалета и тут же наталкиваюсь на людоедку. Что на хрен за вечер у меня сегодня такой? Демонстративно игнорирую ее и иду в сторону своей комнаты. Но гадюка догоняет меня и вцепляется в локоть.
— Что, уже успела и Рамзина ублажить, маленькая шлюшка? — шипит она, полностью оправдывая данную мною ей классификацию видов.
— Ты меня с собой-то не путай, стерва. Я предпочитаю, чтобы меня ублажали, а не наоборот, — огрызаюсь я и выдергиваю руку из ее мерзкого захвата.
— Такой, как он, никого ублажать не станет, дура. Рамзин имеет все и всех и привык, что ему подчиняются. Такая долбанутая на всю голову своевольная сучка ему на хрен не нужна. Так, оттрахает тебя разок, и до свиданья, — ядовито цедит она.
