Будь моей нежностью
За все эти годы я не раз заставлял себя развернуться на полпути к её дому. Мне до боли было интересно посмотреть на неё, но я стискивал руки в кулаки, резко крутил руль и прибавлял газу, чтобы скорее убраться подальше.
Ася. Какая она? Похожа ли на мать? Или всё же на отца? Неужели я правда решусь исполнить то, что в сердцах пообещал при свидетелях? Большинства уже и в живых нет, но кто-то же проверит, чтобы пролитая кровь Тагоевых была отомщена. И пусть правосудие вершит Богдан Тихонов, а не Богдан Тагоев, но у меня своя война. Всегда была и всегда будет.
Последний год я стараюсь вообще не думать о ней. Потому что моё любопытство осязаемо. Могу не сдержаться. А если увижу, то тормоза может сорвать окончательно. Ещё придушу со злости. Или наоборот. Сложная тема.
Я хочу поехать прямо в день её совершеннолетия, но в дань уважения её бабушке принимаю решение ехать на следующий день. Больше ждать нельзя.
Дверь открывает Ася. Мне не нужно уточнять – она как две капли воды похожа на мать. Млять! Я даже испытываю долбанное дежавю: двадцать лет назад я стоял на этом же месте, а дверь мне открывала Маша.
Сердце пропускает удар. Или несколько. Но я давно не юнец, и цель моего визита иная.
И всё идёт не по плану. Как всегда! На что я, собственно, рассчитывал? У старухи не выдержало сердце. Неужели она всерьёз полагала, что я не сдержу слово? Что я не заберу единственную дочь кровного врага и не позабочусь о том, чтобы его грязная кровь перестала гулять по миру?
Ася, маленькая, трогательная и потерянная, вызывает во мне лишь волну раздражительности. Стоит, сжавшись от страха, в стороне и льёт слёзы. Терпеть не могу все эти женские штучки! Я не робкого десятка, но абсолютно не представляю, как привести в себя женщину, кроме как отвесив ей хорошую оплеуху. Да только, боюсь, сладкую Асю таким образом не воспитывали.
Тяжело мне с ней придётся. Ох, тяжело, млять! От её частых всхлипов сердце ускоряет ритм, кровь шумит в голове, и я начинаю чаще дышать, чтобы не сорваться на неё в это непростое мгновение.
Когда старуху Агриппину увозит карета скорой помощи, меня отпускает. Вроде и не виновен, что сердце старой выдало сбой, а душа – коли таковая имеется – была не на месте.
Лишь она одна, Асина бабушка, способна была меня понять. Она точно знала, что я потерял в ту ночь, и оплакивала ту же потерю.
2002 год.
Я ступаю на пыльный перрон Казанского вокзала и нетерпеливым взглядом осматриваю толпу встречающих. Даже не сомневаюсь, что она здесь... Здесь. Должна быть. Как иначе, если мы не виделись целых два года и три недели?!
Но взгляд натыкается лишь на одно знакомое лицо. Отец.
Размашистыми шагами в кирзовых сапогах пересекаю расстояние между нами. Крепкое рукопожатие. Короткие объятия. По дороге до парковки отец интересуется, как я добрался. Но у меня нет желания вести с ним задушевных бесед, ведь в моих мыслях только она. Маша Миронова.
– Отец, ты прости меня, я вещи закину и рвану в Химки, – не выдерживаю я.
Отец окидывает меня хмурым взглядом.
– Мать соскучилась. Рашида с Данияром и Рустамом в гости в кои-то веки выбрались. Семья это святое.
– Пап, – усмехаюсь я. – Семья на то и семья, что всю жизнь будут крепкой опорой. Дело-то молодое, неужто себя не припоминаешь тридцать лет назад?
Закидываю сумку в багажник и собираюсь идти в сторону метро, но отец тормозит меня за руку.
– Не так мы хотели тебе сказать, но ты вынуждаешь, Богдан, – твёрдо напирает он, крепко удерживая меня подле своего крепкого тела. – Не дождалась она. Замуж вышла. Рожать со дня на день.
– Смешно, – закатываю глаза к небу. – Машка не такая, ты же знаешь.
Отец молчит, а потом рубит тонкую надежду одним предложением:
– Она за Сергея Дубравина замуж вышла.
Бью что есть мочи в широкие отцовские плечи. Он не останавливает меня. При всём желании не смог бы. У меня за спиной десантура и реальная вылазка в Чечню.
Лихо проскакиваю через турникеты подземки, проделываю знакомый до боли путь и примерно через два часа стучу в дверь квартиры в старых Химках.
Агриппина Юрьевна распахивает настежь дверь и белеет лицом.
– Вернулся, сынок?
– Ну здравствуй, мамаша. Это правда?
Её глаза наполняются слезами. Один короткий кивок подобен выстрелу в голову, последнему вбитому гвоздю в крышку гроба, тяжёлой могильной плите, придавившей сверху.
– Прощай, Богдан, – лепечет женщина, но мне плевать.
– Свидимся, – смачно сплёвываю ей под ноги и стремительно сбегаю по лестнице.
Наши дни.
– Ну вот и всё, – констатирую, когда дело сделано.
– Бабушка... умерла, да? – испуганно пищит малявка.
Вот же глупая! Стал бы я кипишевать, если бы старуха дубу дала?
– Ты совсем что ли? В больничку везут старую. Я порешал, чтоб лучший уход обеспечили. Не трясись, поставят на ноги. Мне сейчас похороны не с руки. Нет времени. Не поймут, если сразу после похорон свадьбу сыграем.
