Невольница князя (СИ) - Эми Мун

Знахарка тихонько ругнулась. Что-то неладное творилось! Руны в один мах спутались, ворожба хуже пошла, и теперь совсем неясно — станет ли князь упорствовать в поисках или вернется в терем к своей чернокудрой невесте. Сыны Сварога ведь хуже ветра в поле. Непонятно — случится буря или дело закончится лишь сквозняком.

Однако поостеречься все же надобно…

И знахарка принялась размахивать тлеющим скрутком травы.

Пусть воздух наполнится едким дымом и забьёт волчий нос, а сажа запорошит мужские глаза. Побегают князь с дружиной немножечко, побродят кругами, а там, глядишь, обратно повернут. Вино, что бродило в крови Властимира и разжигало его интерес к Забаве, совсем уж выдохлось. Разве что охотничий азарт остался, однако и он пройдет.

Однако сколь усердно травница ни убеждала себя в этом, а все же новый пучок травок зажгла. И руны снова вытащила. Поворожит еще немного, чтоб наверняка. Все равно Забавушка спит… Река навеяла на нее дремы, а потом спрятала хорошенько. Осталось только до этого места добраться. Но травница знала короткий путь. А вот дурак-князь ни за что не отыщет.

Глава 38

Из небытия Забава вынырнула как из проруби. Со свистом втянула воздух и дернулась так, что свезлась откуда-то на жесткое. Камни, что ли? Да еще и мокрые! Но осмотреться как следует не успела — чьи-то сильные руки подхватили ее и помогли сесть.

— Тише-тише, убьешься еще, — заворчала… знахарка?!

Забава изо всех сил протерла глаза. Наверное, ей перед смертью мерещится… а может, она уже давно покойница. Старуха ведь пропала! Загрызли ее или убили… А из сумрака выступили стены пещеры. Слышен был стук капель, в нос ударил запах тины и легкого гнилья.

И ушибленные руки болели… Вот, даже ссадины видно! И ожившую знахарку тоже… Забава покачнулась от накатившей дурноты.

— Ох мне, — просипела не своим голосом.

А старуха шустро сунула ей в руки бурдючок.

— Испей водицы, благословлённая. И не смотри с таким ужасом — живая я. И ты тоже жива.

— Н-но…

— Река тебя не тронула. Вынесла на берег нежнее, чем мать свое дитя на руки берет.

Дитя!

Бурдюк выпал из ослабевших пальцев, а Забава схватилась за живот. Как ее дитя? Хорошо ли все? Вроде ничего не болит… Но почему Чудь ее не разъела? Ядовитая ведь! А знахарка ухмыльнулась, обнажая выщербленные зубы.

— Твою дочь так просто не извести, не бойся. К тому же вода чует ворожбу, и теперь с нами заодно…

Вот тут Забава за голову и схватилась. Нет, спит она! Или бредит… А травница с кряхтением подняла бурдючок и, прицепив его на пояс, поковыляла к выступу, на котором мерцала крохотная лампадка.

— Прежде чем разговоры вести, давай ты немного в себя придешь, — заскрипела, перебирая горшочки и склянки, стоявшие там же. — Может, хлебушком перекусишь? Вкусный, сама пекла…

Да о каком хлебушке речь?! Кажется, мгновение назад жизнь должна была кончиться — Забава помнила свист ветра в ушах и дикий холод воды, — а вот теперь сидит непонятно где почти сухая и разговоры с пропавшей травницей ведет!

А старуха как фыркнет:

— Хватит сопеть, ежиха светлокосая. Так и быть, расскажу все как есть, чтобы ты не беспокоилась — в твоем положении это вредно.

— Не хуже, чем в речку со скалы падать!

Однако ее гневные слова были встречены улыбкой.

— Грозная какая стала! Но не сердись раньше времени — по-другому нельзя было сделать. А иначе Властимир весь свет перевернул бы, но тебя нашел…

И вот тут Забаве стало горько до слез. Как соль на свежую рану, одно лишь имя любимого приносило ей муку. И никак от нее не избавиться…

— …и спрятал обратно в тереме — бесправную и послушную его прихотям, — строго припечатала травница. — Забава, услышь доброе слово. Князь не лучше, а хуже остальных мужчин. Сейчас выбрал себе знатную жену, потом гарем новый велит собрать. А твое сердечко для него — мусор под ногами. Переступит и дальше пойдет.

Слушать это было так горько! Забава отвернулась, втихомолку утирая слезы.

— Ну так зачем тогда все это? — обвела рукой сырые стены пещеры. — Если я… мусор.

— Затем, что носишь его дитя, глупая. Властимир не только похотлив, но и жаден без меры — как его покровитель Сварог. Посему свои игрушки, даже надоевшие, при себе держит. Как Ярину…

И ведь правда! Властимир мог бы сразу выгнать бывшую наложницу, а вместо этого оставил при тереме работницей. Может, и навещал тайком? Ревность вновь оскалила зубы. Подумаешь — Ярина! Теперь рядом с князем красавица-невеста из Южных земель. Черноволосая и гибка, словно лоза, она наверняка сумеет исполнить все прихоти своего господина. Будет послушной и угодливой…

А вот Забава не могла так!

— …Твое место не в наложницах, — снова зашелестела знахарка. — Ты робкая, да… Нежная и чистая помыслами. Однако и непокорная тоже. Тебе отвратна мысль, что женщина — лишь удобная вещь и средство продолжения рода. Ведовская кровь, даже такая слабенькая, всегда даст о себе знать.

Горло вновь пересохло.

— В-ведов… ская?! — просипела Забава.

А травница снова кивнула.

— Она самая. Не смотри так изумленно, все светлокосые девки могут стать ведами. Только теперь у Лады-матушки сил едва хватает, чтобы дышать. Потому и рождаетесь вы редко, сплошь хилые, почти обычные…

А вот сейчас обидно стало! Кто бы ей о слабости говорил! Сама травница тоже не богатырь. В лохмотьях вся, руки дрожат так, что миску с едой еле удержать может. Но старуха не заметила ее возмущения.

— …А раньше веды были ох какие грозные! — продолжила мечтательно. — Помню, мне на поклон не гнушались прийти и купцы, и могучие воины, и даже князь один раз заглядывал. Ох, красавец был… Ярослав! Да только хорош на лицо оказался, а внутри…

И травница замолкла, нервно покручивая в пальцах краешек замусоленного платка. Видно, поняла, что сказала лишнего. Ну, про Ярослава этого Забава знать не хотела, а про другое очень даже.

— Ты тоже пила живую воду? Как Ягиня? Вы вместе Ладе служили? Но как ты выжила? Все веды ведь… — и она примолкла, не решаясь произнести о смерти.

— Ох, сколько вопросов… Да, я одна из тех, кто остался жив. Глянь вот, красота какая, — раздвинула шнуровку на иссохших грудях, обнажая уродливый белый рубец.

Так ведь это след от той раны, что получили веды, когда Сварог ударил мечом свою жену.

— …Ягиню спасло то, что она еще послушницей была, а меня… — травница запахнула платье, —