Личное дело майора Власовой (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

– А ты не Кононов? – слабо усмехается она.

– Нет, не Кононов. Потом я тебе обязательно всё подробно расскажу, ладно? Пока хватит лишь официального знакомства. – Медленно поднимаю её на руки, превозмогая боль. Осторожно целую лоб. Начинаю движение в сторону выхода. – Разреши представиться, Старший специалист Следственного управления ФСБ России, майор Токарев Евгений Павлович, выполнял специальную операцию по внедрению в особо опасную преступную группировку, пал жертвой ваших чар, уступил подозреваемого, едва не получил дисциплинарное взыскание, между прочим.

– Надеюсь, ты шутишь! – отзывается она.

– Серьёзнее некуда, – деланно обижаюсь. – Подвёл коллектив, между прочим!

– Лучше бы преступником оказался, – пыхтит она.

– Нет, не лучше. – не соглашаюсь я. – Ты так себя корила за связь со мной, преступником, что никогда не согласилась бы выйти за меня.

– А ты, значит, выгодный жених, с приличной работой и дорогими костюмами?

– И весь твой, Ангелин. Только твой.

Замолкаю, увидев хаотично метающиеся в темноте фонарики и кричу парням. Первыми подходят Акманов и Власов, ну кто бы сомневался?

– Гелька! – выдыхает её муж, застываю в нерешительности. – Живая! Слава богу!

– Как Рита, Соня? – интересуется она.

– Всё хорошо, я ещё по дороге отправил несколько патрульных машин. Не переживай. Ты как?

– Бывало и получше, – выдаёт она.

Вскоре мы выбираемся из люка и выходим к дороге. Поднимать Ангелину было сложно, подъём занял много времени, отнял много сил у нас всех, причинил много страданий самой Ангелине. Но мы справились. Однако до спокойствия ещё очень далеко.

Вверяя её в руки врачей реанимационной бригады и устраиваясь с ними в кабине, я немного отпускаю напряжение этого вечера.

Беру её за руку. Ангелина слабо сжимает мои пальцы. Я знаю, что её беспокоит больше всего прочего, поэтому говорю:

– Ничего не бойся. С ним всё хорошо. Я с тобой, Ангелин. Я больше никогда тебя не оставлю.

29. Ангелина

Всю дорогу до больницы я стараюсь не паниковать. Получается слабо. Одна бы я точно не справилась. Но уверенные ободряющие слова Жени отвлекают от страхов, не дают впасть в бездну отчаянья.

Иногда он отвлекается на входящие звонки и ненадолго превращается в какого-то абсолютно незнакомого мне мужчину: майора ФСБ, строгого, отдающего распоряжения невидимым собеседникам. Но стоит ему бросить взгляд на меня, как он лихо улыбается и подмигивает, снова возвращаясь к привычному для меня образу.

Первой моей реакцией на новость стало желание обвинить его в том, что он использовал меня, хоть и не так, как я решила изначально. Но это мы уже проходили. Это путь в никуда, поэтому я терпеливо жду, когда мне откроется полная версия событий.

В приёмном отделении всё решается подозрительно быстро и без моего участия. Я слишком боюсь узнать пугающие известия, поэтому не лезу с вопросами, позволяя Жене позаботиться обо всём самостоятельно. Больше всего мне хочется впасть в беспамятство, но словно назло ресурсы истощённого организма никак не заканчиваются, и я устало взираю на манипуляции врачей, за которыми бдит Евгений.

Мне обрабатывают руки, на левое запястье приходится наложить пару швов. Меня везут на узи и рентген. Я не задаю вопросов, не желая знать ответов. К моменту, когда меня увозят в операционную, я настраиваю себя на любой исход, прекрасно понимая, что шансов практически никаких. Столько пережитого страха, столько вынесено невыносимой адской боли… Можно ли в таких условиях надеяться, что удастся сохранить беременность?

Приходить в себя мне мучительно больно. Всё тело словно пропущено через мясорубку. На одно мгновение я не понимаю, где нахожусь, вижу в руке катетер, вижу капельницу и думаю, что спасение мне лишь почудилось, что я всё ещё нахожусь в адском бункере, а боль – это следствие попадания кислоты в кровь.

Я задыхаюсь. Писк в ушах достигает неимоверного значения. Я поднимаю руку, хватаюсь пальцами за головку катетера, хочу вырвать… Передо мной возникает лицо Жени.

– Тише, тише, Ангелочек. Это витамины для тебя и крохи. – Он перехватывает мои пальцы, несильно сжимает. Хотя этот жест отзывается тянущей болью, я мгновенно успокаиваюсь.

Облизываю сухие губы и спрашиваю:

– С ним всё в порядке?

– Да. Я же тебе сказал, что с вами обоими всё будет хорошо. Всё хорошо, Ангелин.

Смотрю на мужчину пытливо, решая, стал бы он обманывать о таком, и он, словно заранее предугадал моё недоверие, говорит с довольной улыбкой:

– А вот, смотри, что я попросил сделать нам на память! – Он подхватывает с тумбочки стопку бумажек и разворачивает перед моим лицом. – Ну-ка, посмотри, мамочка, кто это тут у нас. – Женя показывает мне неясные очертания и выдаёт подробный отчёт: – Уже сердце бьётся у человека! Док сказала, хорошее, сильное сердцебиение, волноваться не о чем. А вот, приглядись, видишь? Уже ручки и ножки видно.

Я, конечно, ничего не вижу, но слёзы облегчения торопливо сбегают из глаз. Женя стирает их своими пальцами, нежно целует мои губы.

– Не плачь, всё хорошо. А будет ещё лучше. – обещает он. – Только придётся немного в больнице полежать, не забивая голову работой, проблемами, заботами…

– Ладно, – покладисто соглашаюсь, и начинается новый виток моей жизни.

Через месяц пережитое начинает казаться лишь дурным сном. Воспоминания об ужасе, о неконтролируемом страхе постепенно стираются. Конечно, стараниями моих близких.

Моя палата мало напоминает больничную палату. Здесь есть телевизор, гора подушек на койке, мой любимый плед, даже мини-холодильник с кучей передачек от Маргариты, которые трижды в день привозит Власов. Периодически меня навещают мать и сестры Жени, пару раз наведывалась даже моя мама. Словом, скучать мне особо некогда. А вечерами сюда, как к себе домой, приезжает Женя, чтобы мы спали вместе, в одной койке, которая состоит из двух, составленных вместе. Не знаю, как к этому относится медперсонал, но почему-то уверена, что этот обаятельный, немного нахальный фээсбэшник нашёл много убедительных аргументов.

Не знаю я и как отнестись к его признанию. Немного злит, что ничего не рассказал мне раньше, но сейчас, тщательно припоминая все детали нашего недолгого, но тесного знакомства, всё яснее понимаю, что так, как с ним, не лажала ещё никогда! Сколько он оставлял для меня подсказок, сколько раз намекал, что всё совсем не так, как кажется, а я с лёгкостью отмахивалась от этого, убеждая себя в обратном. Отчасти поэтому я и пытаюсь теперь не судить сгоряча, подавляя природную импульсивность. Думаю, анализирую, взвешиваю, но не принимаю никаких решений. Я не знаю, что будет завтра или через неделю, но сейчас, лёжа на больничной койке в объятиях Жени, мне кажется, что это самое лучшее и правильное, что случалось со мной.

Мой телефон звонит. Видеовызов от Власова. Я отвечаю, и на экране появляется Ярослав. У него на груди сладко сопит Лиза – её рождение я пропустила, восстанавливаясь под наблюдением врачей.

– Привет молодому семейству! – широко улыбается Ярик. – Ну когда тебя там уже выпишут, Власова?

– Если всё нормально, то завтра и выпишут, – радостно отвечает вместо меня Женя. Притягивает меня чуть ближе, целует макушку. – Кстати, давно собирался тебе сказать: завязывай называть её Власовой, это жутко раздражает. Особенно, учитывая, что Ангелина Анатольевна уже никакая не Власова.

– А кто же она? – недоверчиво смеётся Ярик.

Я изворачиваюсь в мужских руках, сощуриваю глаза и повторяю вопрос бывшего мужа:

– И кто же я, по-твоему, милый?

– Токарева, любовь моя, – лыбится во все 32 зуба этот кретин.

– Скажи, что шутишь! – требую я у него.

– Прости, детка, я дал слово, что больше никогда ничего не стану от тебя скрывать, поэтому не могу.

– Ты… ты… ты..! – пока я пытаюсь подобрать слова, Ярослав, не скрывая своего самодовольства, прощается:

– Ох, и безбашенный же ты мужик, Женёк! Сочувствую! Позвони, если останешься жив!