Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Это очень забавная ситуация. Верю, потому что он очень искренне взбешён и обижен. Романов считает, что жалобу написал я сам.

========== Глава 23. Про откровенность. ==========

Бежать от проблем, по сути, было некуда. Но я старалась!

Во-первых, изображала спокойствие и всеми силами делала вид, что меня ничего не смущает. Максим делал то же самое. И вот так просто, не сговариваясь, мы оставили ситуацию с моим одноклассником, произошедшую в кафе, не став ничего обсуждать и объяснять друг другу.

Во-вторых, перестала задавать вопросы, дав себе время прожевать и переварить ту информацию, которую уже получила от него. Жаль, большая часть услышанного мной оказалась категорически несъедобной, а отдельно взятые моменты и вовсе напоминали что-то ядовитое и способное нанести моему здоровью непоправимый урон. Например, лишить нормального сна, обеспечить постоянной тахикардией и подарить никуда не проходящие болезненные спазмы в животе, обусловленные нервами.

В-третьих, несмотря на свою воскресную решимость немедленно, сразу же по возвращении домой связаться с Ритой и поговорить начистоту, набрать её номер я так и не смогла. Даже мизерного сообщения не написала, вместо этого лишь обдумывала ситуацию и вспоминала все странности, которые появились в её поведении за последнее время.

Всё, что можно было сделать неправильно, я делала именно так.

Пожалуй, единственным правильным поступком стала просьба к Иванову узнать что-нибудь о Наташе, в ответ на которую он пылко пообещал выяснить всё, что сможет. Пылко — потому что этот короткий разговор состоялся как раз в перерывах между нашими поцелуями, снова настигшими на лестничной площадке моего дома, где на этот раз я обтёрла своей спиной, без сомнения, все стены с первого по четвёртый этаж.

Целовался Максим просто потрясающе. Несмотря на то, что с моим нулевым опытом делать такие заявления очень неразумно и претенциозно. Но стоило ему лишь снова прижаться своими тёплыми и мягкими губами к моим, как ноги начинали слабеть, коленки дрожали и предательски подгибались, и то, как очумело я хваталась за его куртку или обнимала руками шею, легонько впиваясь в нежную кожу ногтями, было уже не столько показателем страсти, сколько вынужденной необходимостью. Иначе, только почувствовав издевательски-замедленное движение самого кончика языка вдоль по нижней губе, я бы неминуемо упала вниз.

Впрочем, кое-что после наших моментов подъездного уединения всё же трескалось и опадало. Так, навскидку, я могла бы назвать только собственную гордость и очень тщательно вдалбливаемые мамой моральные принципы, чья тонкая и почти невесомая скорлупка рассыпалась под первым же ударом сильных эмоций.

Понедельника я боялась и ждала, ощущая себя примерно так же, как перед дверью стоматолога с ноющей зубной болью, когда перспектива долго, но не сильно мучиться и терпеть до последнего идёт рука об руку с вероятностью страдать сильно, быстро и прямо сейчас, если всё же решившишься на лечение.

Благо, всю дорогу до гимназии я пыталась отвлечься на рассуждения Марго об очередной прочитанной книге, а первым же уроком шла контрольная по той самой математике, вынудившая меня почти оставить воспоминания об Иванове, зато судорожно вспоминать всё, что он накануне усердно мне объяснял.

Было очень странно понимать, что рано или поздно мы должны будем встретиться на одной из перемен и при этом что-то сделать и сказать друг другу. И логично бьющийся в висках вопрос «что?» вводил в состояние транса, где за миллиардом различных вариантов не находилось ни одного, показавшегося бы верным.

Эмоционально-мыслительный коллапс, впрочем, никак не распространялся на моё тело. Оно, напротив, не справлялось с внезапно резко прибывшей энергией и стремилось избавиться от неё любым путём, от постоянной необходимости что-то теребить в пальцах до нервных постукиваний ногой по полу.

Новое сообщение пришло мне на телефон одновременно со звонком.

≫ Если ты провалила контрольную, то я тебя укушу!

Пожалуй, методы поддержки у Максима оставляли желать лучшего. Да и заботу и внимание, которые мне бы настолько сильно хотелось получить, он мог выражать только вот так ломано, неполноценно, словно не до конца понимал, в какие именно поступки и фразы необходимо облекать зарождающуюся внутри искру благородных порывов.

И если проанализировать его истории о семье, то становилось очевидным, что он мог действительно не знать и не понимать, как делать правильно. А я вот хорошо понимала, но не умела: привыкла быть самой младшей и априори самой опекаемой в семье, поэтому ласку и любовь охотно требовала, принимала и поглощала, но как самой её отдавать — понятия не имела.

≪ На всякий случай приготовлю для тебя намордник.

≫ Тогда я приготовлю для тебя кляп.

≫ О нет, кажется, я знаю другой способ заставить тебя замолчать!

Честное слово, я бы мечтала, чтобы стена в конце нашего кабинета хоть на пару мгновений вдруг стала прозрачной. Просто чтобы иметь возможность хоть одним глазком взглянуть на то, с каким лицом всё это пишет Иванов. Я, например, краснела, бледнела и хихикала, как маленькая девочка, ставя под большое сомнение собственную адекватность.

≪ А в случае успешной сдачи мне что-нибудь полагается?

≫ В таком случае тебе полагается как следует меня отблагодарить!

≫ Помнишь, где мы столкнулись во время Хэллоуина? Приходи туда на следующей перемене.

И я пришла. Ну, если быть совсем откровенной, то почти прибежала, хотя одёргивала себя и взывала к остаткам самолюбия и гордости, которые должны были напомнить, как это всё неправильно. Но они подозрительно притихли и позволили мне и дальше идти на поводу у… надо бы сказать сердца, но двигало мной отнюдь не оно. Скорее нервные окончания, переживающие тысячи маленьких смертей в тот момент, когда Максим ко мне просто прикасался. Действовало это как наркотик, и с постепенным увеличением дозы зависимость только росла, крепла и захватывала полную власть над моим телом и разумом.

Младшие классы ушли на каникулы раньше нас. Это я поняла в тот же момент, как свернула с лестницы в нужное крыло и услышала тишину вместо привычного детского визга, срывающегося на ультразвук. Обстановка в целом оставалась той же: вызывающие недоумение нелепые кривоватые рисунки на стенах и Иванов, поджидающий меня сразу за углом. Его руки сгребли меня в охапку прежде, чем я успела издать хоть один звук, ловко развернули на сто восемьдесят градусов и по сложившейся уже традиции прижали спиной к ближайшей стеночке, не позволяя даже дёрнуться лишний раз, не говоря уж о том, чтобы вырваться.

Я и не вырывалась. И не дёргалась, к слову, тоже, не считая лишь одного-единственного движения куда-то вверх, навстречу ему, чтобы удобнее было целоваться. Впрочем, школьные туфли были на высоком каблуке, и я впервые так обрадовалась своему нерациональному выбору, потому что нашу разницу в росте они компенсировали ровно настолько, что ему больше не приходилось сгибаться пополам, чтобы достать до моих губ.

Возможность в любой момент попасться на глаза какому-нибудь любопытному или просто заблудившемуся ученику будоражила воображение и усиливала чувствительность до каких-то нереальных пределов. Медленные движения его пальцев, с лёгким нажимом проводящих от плеч к локтям, ощущались так чётко и остро, будто на мне уже давно не было школьной блузки. Отсутствие между нами привычных нескольких плотных слоёв одежды вообще действовало очень опьяняюще, и вжимающееся в меня огромное и настолько приятно горячее тело вызывало тянущее чувство внизу живота, нарастающее так неумолимо, что это начинало вызывать дискомфорт.

От каждого доносившегося до нас странного звука я испуганно вздрагивала и прислушивалась ещё сильнее, поражаясь выдержке Максима, которого это, кажется, вообще не заботило. Саму по себе меня мало кто знал, но вот обнаружив в объятиях Иванова, в свете последнего скандала вокруг команды, и так находящегося в центре внимания, наверняка бы быстро запомнили. И мне подобная известность была совсем ни к чему, более того — перспектива стать объектом тщательного рассмотрения и обсуждения невероятно пугала.