Леопольд Захер-Мазох - Сочинения
— Я никогда не стану вашей женой.
— Почему же? Сжальтесь надо мной! — и граф упал на колени перед Эммой и прижал ее к своему сердцу. Девушка вырвалась из его объятий и, откинувшись на спинку кресла, сказала строгим голосом:
— Не смейте прикасаться ко мне, иначе мы навсегда расстанемся с вами.
— Простите меня! — умолял Солтык. — Я не желал оскорбить вас, клянусь вам!
— Напрасные клятвы. Между вами и мной зияет бездна. Я не полюблю никого и никогда не выйду замуж.
— Это невероятно!
— Я говорю вам совершенно серьезно.
— Неужели вы так неумолимы?
— Встаньте же, граф! Вы не тронете меня вашими мольбами. Встаньте и выслушайте меня со вниманием.
Солтык повиновался.
— Не смотрите на эту обстановку, эту дорогую мебель, это шелковое платье и кружева. Представьте, что на мне длинная белая одежда, на ногах сандалии, а лицо мое закрыто покрывалом — и тогда вы поймете, кто я.
— Весталка?
— Нет, — жрица.
— В самом деле… Здесь недостает только жертвенного ножа, а жертва уже готова.
Что заставило содрогнуться эту мраморную красавицу? Какой огонек блеснул в ее гордых, холодных глазах? Так, вероятно, стоя посреди арены, смотрели голодные львицы на отданных им на съедение беззащитных жертв. Граф не понял этого взгляда и спросил:
— Что с вами?
— Ничего, ничего, — ответила Эмма и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.
— Вы принадлежите к религиозной секте? — начал Солтык после довольно продолжительной паузы.
— Нет, я член небольшой общины миссионеров великих святых подвижников… Мы переживаем эпоху сильного брожения умов… С одной стороны, слепая бессмысленная вера, чтение молитв, которых никто не слушает, исповедь у священников, заботящихся исключительно о своем личном благосостоянии; с другой стороны, абсолютное безверие. У этой последней категории людей нет ничего святого. Безнравственные материалисты определяют наклонности людей по устройству их черепа, следят за произрастанием трав и кустарников, наблюдают за движением планет, но не веруют в Бога, потому что не видят Его даже посредством усовершенствованных телескопов. Представьте себе, что посреди этой ни во что не верящей массы людей встречаются, хотя и очень редко, такие личности, которые верят в загробную жизнь и стараются войти в общение с душами умерших.
— И вы полагаете, что это возможно?
— Я в этом твердо убеждена.
— Следовательно, вы спиритка?
— Нет, граф, такими вещами не шутят… Горе тому, кто дерзновенно поднимает завесу, отделяющую нас от невидимого мира! Непоколебимая вера ведет человека к познанию истинного, вечного света!
— Вы обладаете этой верой, Эмма?
— Обладаю.
— И верите, что вы Божья избранница?
— Да, верю.
— Не сомневаетесь в том, что вам открыты тайны, о которых остальные смертные и подозревать не могут?
— Да.
Солтык побледнел как мертвец; в глазах его сверкнул какой-то таинственный огонек, и он продолжал глухим, дрожащим от волнения голосом:
— Я начинаю понимать вас… Вы добиваетесь моей любви и моего полного доверия для того, чтобы направить меня на путь спасения?..
— Вы угадали.
— Докажите же мне существование Бога.
— Это не в моей власти.
— Докажите мне, что за пределами видимого нами мира существуют бесплотные духи, повинующиеся воле Предвечного Бога, и докажите мне это наглядно, осязательно, так как вы посредством вашей веры можете входить с ними в общение.
— Это я могу сделать.
— Заклинаю вас, Эмма, не обманывайте меня! Шутки тут вовсе неуместны!
— Я не шучу, — строго ответила девушка, — и готова исполнить ваше желание.
— Когда же?
— Быть может, даже завтра.
— Честное слово?
— Я сдержу его… но тогда?..
— Я буду вполне принадлежать вам, Эмма!
XXXIV. Призраки
На следующий день граф Солтык получил от Эммы Малютиной записку такого содержания:
«Сегодня вечером я буду у Монкони, там у нас будет возможность переговорить наедине. Придите непременно».
Монкони затеял домашний спектакль, и в этот вечер была назначена репетиция одной из новелл даровитого Мюссе. Так как ни Эмма, ни граф не были в числе участвующих, то они остались в гостиной одни, и никто не обратил на это внимания.
— Что же вы мне скажете? — начал Солтык.
— Я готова ввести вас в таинственный мир, — отвечала сектантка, — но для этого необходима своего рода нравственная подготовка. Вы должны удалиться на несколько дней от шумного света и обратить все ваши помыслы к Богу. Советую вам употребить это время на говенье, исповедь и приобщение к святым тайнам.
Все эти предписания были буквально исполнены графом, и несколько дней спустя Эмма пригласила его к себе в одиннадцать часов вечера. Борис доложил молодой хозяйке о приезде ожидаемого ею гостя. Она встретила его в зале и, взяв под руку, вышла вместе с ним из дому. Дойдя до площади, они сели в наемную карету, поехали в одну из самых отдаленных частей города и остановились перед старым, одиноко стоящим домом, окруженным высокой стеной. Седой старик в овчинном полушубке и с фонарем в руке отворил им ворота и повел их через сад к дому, который, казался необитаемым. Стены его поросли мхом и во многих местах дали трещины, ставни были закрыты, вокруг царила глубокая тишина, не было даже цепной собаки на дворе. Полуразрушенная лестница вела в длинный коридор, на одной из стен которого висел женский портрет без рамы. Старик ввел посетителей в небольшую комнату, где местами на потолке еще сохранились следы лепных украшений, зажег свечи в канделябрах, подбросил несколько поленьев в топившийся камин и остановился у дверей, ожидая дальнейших приказаний.
— Ты можешь уйти, Аполлон, — сказала ему Эмма, — я позвоню, когда ты мне понадобишься.
В комнате пахло сыростью. Кроме стола, комода и двух стульев не было никакой мебели. На окнах висели гардины из шерстяной материи темного цвета, двери в смежные комнаты были затворены, на камине стояли старинные часы, на стене между иконами Богородицы и Св. Ольги висело распятие. Один из углов комнаты был отделен белой занавеской.
Эмма, не снимая ни шубки, ни башлыка села на стул у камина, а граф с любопытством принялся рассматривать странную обстановку комнаты.
— Что скрывается за этой белой занавеской? — спросил он.
— Посмотрите сами, — ответила девушка, — теперь там никого нет, но ровно в полночь появятся бесплотные духи.
Солтык приподнял занавеску и удостоверился, что за ней действительно никто не был спрятан.
