Леопольд Захер-Мазох - Сочинения
— Ваш бог — сатана!.. Какие вы последователи Христа! Он проповедовал мир и любовь на земле, а вы палачи, мучители!..
— Ты одержим бесом, — сказал апостол, вставая с места. — Спасите его душу, — прибавил он, обращаясь к девушкам.
В один миг оба крестьянина бросилась к пленнику, сняли с него цепи и крепко привязали к ввинченным в стену кольцам. В углу стояла жаровня, в которой лежали раскаленные железные прутья.
— Этими прутьями мы будем изгонять из него беса, — сказала Эмма своей подруге.
В голубых глазах Генриетты вспыхнул дикий кровожадный огонь.
— Не щади его! Смело вонзай раскаленное железо в его грудь! Помни, что это богоугодное дело. Ты спасаешь от вечной муки душу закоренелого грешника.
Генриетта схватила один из прутьев и решительно подошла к беззащитной жертве.
— Покайся! — строгим тоном проговорил апостол.
— Ни за что!
Послышалось зловещее шипение… комната наполнилась смрадом… Несчастный мученик стонал от боли.
— Хорошо, дочь моя, хорошо! — ободрял апостол неопытную послушницу, а та, в порыве дикой ярости продолжала беспощадно терзать нераскаявшегося грешника.
Наконец несчастный изнемог, почти без чувств повалился на землю и умирающим голосом начал молять о пощаде, обещая исполнить все, что от него потребуют.
— Довольно, — сказал апостол, благословил девушек и обоих крестьян и приказал им выйти из комнаты.
Инквизитор и его жертва остались с глазу на глаз.
XXXII. Завеса поднимается
Было уже далеко за полдень, когда патер Глинский вошел в кабинет своего бывшего воспитанника. Граф только что встал с постели и, закутавшись в роскошный халат, подбитый собольим мехом, читал записку. Судя по почерку, она была прислана женщиной, а изящество бумаги доказывало, что женщина эта принадлежит к аристократическому обществу.
— Новая любовная интрига? — пошутил иезуит.
— Вы ошибаетесь, — возразил Солтык, — это холодная, как февральское утро, записка от Эммы Малютиной. Она пишет мне, что здоровье ее поправилось.
— Вы посылали узнать о ее здоровье?
— Да, посылал.
— Тем лучше!
— И это говорите вы, святой отец?.. Удивляюсь!..
— Тут нет ничего удивительного. Она не должна подозревать, что мы следим за ней и вскоре развеем тот мрак, которым окутаны ее таинственные похождения.
— Что значат ваши слова?
— Я убедился в том, что Эмма действует по хорошо обдуманному плану. Она преследует какую-то свою цели. Остерегитесь, граф. У нее на уме не любовная интрига.
— Это для меня не новость.
— Знакомство с этой девушкой опасно для вас.
— Все те же нелепые фантазии! — засмеялся Солтык.
— Напрасно вы думаете, что это игра моего воображения. Прежде я только подозревал кое-что, теперь же я удостоверился…
— Это чрезвычайно интересно! Расскажите мне все, что вы узнали.
— Эмма Малютина не кокетка и вовсе не намерена сделаться вашей женой. Теперь для меня очевидно, что она исполняет какое-то тайное поручение, — политического или какого-нибудь иного свойства, мне пока неизвестно. Она имеет тайные свидания с подозрительными личностями — по всей вероятности, подчиненными ей — и сама часто отлучается из Киева, чтобы докладывать о ходе возложенного на нее дела. Деятельность полиции нашего ордена всем известна, от нее ничто не укроется! Лично Эмма Малютина не заинтересована в этом деле, но она член тайного общества, и будучи красавицей, в полном смысле этого слова, без особенного труда завлекает в свои сети не только мужчин, но и женщин. Между прочими ее жертвами я могу назвать вам поручика Ядевского и Генриетту Монкони. Эта последняя сделалась ее рабой и слепо повинуется ее приказаниям.
— Великолепная, но абсолютно фантастическая картина!
— Поверьте в истинность моих слов, граф. Впрочем, если вам угодно, я могу доказать вам это и наглядно. Дело в том, что кроме знакомой вам Эммы Малютиной, светской девушки, есть в Киеве ее двойник, нечто вроде ночного демона…
— Подождите, — прервал его Солтык, вспоминая свою первую встречу с Эммой, — здесь вы, быть может, и не ошибаетесь. Впервые я столкнулся с Эммой при более чем странных обстоятельствах.
— Расскажите же мне…
— Нет, милый мой! Сперва докажите мне основательность ваших убеждений.
— Извольте! Хоть сегодня, если у вас найдется свободный часок.
— Ночью?
— Да, ночью. Но я не могу пока назначить вам часа.
— Я останусь дома и буду ждать вас…
Патер Глинский утвердительно кивнул головою и вышел из кабинета.
Часов около одиннадцати вечера граф Солтык вышел из дома вместе со своим бывшим наставником. Оба были одеты в овчинные полушубки, барашковые шапки и тяжелые сапоги. Кто бы мог узнать в этом наряде богатого барина, любимца женщин, и хитроумного члена ордена иезуитов? Патер повел графа по темным переулкам. Они вошли в грязный кабачок против дома купца Сергича и сели на деревянную скамейку среди полупьяных кучеров и работников. Несколько минут спустя туда же вошел еврей и шепнул что-то на ухо патеру Глинскому.
— Пойдемте, — сказал иезуит своему спутнику. Они вышли на улицу и притаились в тени.
Вскоре в дом Сергича вошла дама высокого роста, закутанная в шубу.
Лицо ее было закрыто густой вуалью. Несмотря на эти предосторожности граф тотчас же узнал Эмму Малютину по одной ей свойственной грациозной величественной походке и своеобразной привычке надменно вскидывать голову.
— Это она, — шепнул Солтык. — Тем не менее, я желаю в этом удостовериться… Подойдем поближе.
Не прошло и минуты, как из дома Сергича вышла Эмма в мужском костюме. Увидя у ворот двух крестьян, она на секунду остановилась и затем быстро пошла вдоль по улице.
— Что значит этот маскарад? — проворчал граф. — Уж не любовная ли интрига?
— О, нет! — возразил иезуит. — Она на это не способна… Тут кроется что-нибудь другое.
— Я пойду за ней.
— Не делайте этого! Вы все испортите! Все труды мои пропадут даром.
— Я буду осторожен, но мне надо непременно убедиться.
Несмотря на значительное расстояние, граф вскоре догнал Эмму. Поравнявшись с ней, он притворился пьяным и, шатаясь из стороны в сторону, затянул заунывную малороссийскую песню. Девушка вошла в Красный кабачок, и он за ней туда же, сел на скамейку, ударил кулаком по столу и потребовал полуштоф водки.
В комнате никого не было, кроме стоявшей за прилавком Рахили. Но и та, подав водку графу, тотчас же вышла. Вслед за тем снова распахнулась наружная дверь, и в кабачок вошел укротитель диких зверей Каров.
