Мне не стыдно

Проснулась я от настойчивого и даже навязчивого звонка в дверь. Проснулась — и охнула.

Всё тело горело и болело, в глазах песок, во рту горечь. Кажется, мне не просто не стало лучше — мне стало хуже.

Физически. Но не морально.

А в дверь между тем всё звонили и звонили. Я вылезла из кровати, накинула халат и поспешила открывать. Если так звонят, может, что-то случилось? Пожар, например… Не будет нормальный человек так долго на кнопку жать.

Я угадала — человека за дверью к нормальным относить было точно нельзя.

— Ну и что… — начала моя мать, но вдруг осеклась. Выронила на пол какие-то сумки — в них что-то страдальчески звякнуло — и взревела: — Рита! Немедленно в постель! Я сейчас вызову врача!

— Не… — попыталась сказать я, но когда маман меня вообще слушала? Вот именно: никогда.

— Поговори мне ещё тут! — Она затолкала меня обратно в квартиру, зашла сама, схватив сумки, и закрыла дверь. — Марш в постель, я сказала!

Я вздохнула и решила послушаться. Поспорю потом. Когда температура спадёт.

***

Во вторник с утра Мишин первым делом позвонил Юрьевскому — сообщить, что на работу в ближайшую неделю не явится. Макс выслушал его весёлый — а чего драматизировать? — монолог и иронично заметил:

— Тебе гроб какого цвета больше нравится? Белый, чёрный… фиолетовый?

— Предпочитаю урну. Беленькую. И надпись: «Был мужчина — просто ах! А теперь всего лишь прах».

— Тьфу на тебя, Мишин.

— Не надо на меня тьфукать. На меня уже натьфукали… вон, даже в больницу попал.

— Хорошо, что вообще жив остался.

— Согласен. Ну ступил, с кем не бывает…

— Действительно. Да уж, съездили в командировку… Ты теперь-то чего делать будешь?

— Подожду следующего хода Верещагина. Он, конечно, любит свою дочь, но убивать меня, я думаю, не собирается.

— Ну надеюсь. Ты хоть и придурок, а мне пригодишься ещё.

После разговора с Юрьевским Сергей, недолго думая, позвонил Рите. Но она по-прежнему не брала трубку. Странно… неужели Верещагин и до неё добрался?

Страх тугим узлом скрутился в животе у Мишина. На себя было по барабану, но Ромашка… Ей и так по жизни досталось, не хватает только наездов Верещагина для полного счастья…

Поэтому Сергей решил позвонить Варе. У Риты с ней отношения вроде бы сложились, впрочем, он вообще слабо представлял себе человека, у которого могли бы не сложиться отношения с Варей.

Варя, в отличие от Ромашки, взяла трубку сразу.

— Да, шеф.

Сергей фыркнул.

— Привет, Варь. Скажи мне, а где Рита? Я что-то звоню-звоню…

— А-а-а, ей пока бесполезно звонить. Она заболела.

У Мишина даже сердце от волнения заколотилось.

— Заболела? А… чем?

— Простудилась. Недавно мама её звонила, предупредила, что Рита не придёт. На больничном будет минимум неделю.

Если бы Сергей стоял, он бы, наверное, сел. Но поскольку он лежал… пришлось просто тупо таращить глаза и открывать рот.

— Мама?..

— Ну да. — Варя, видимо, не понимала, что в этом такого удивительного. — Мама.

Значит, Ромашка всё-таки взяла трубку.

— Ладно, Варь. Могу я тебя попросить…

— Сообщать тебе о том, как Рита себя чувствует?

— Да. А… как ты догадалась?

— Ну я вообще догадливая.

***

Что ни говори, а каждому человеку нужна мама. Даже взрослому.

Я почти забыла, каково это — когда о тебе заботятся. А мама развела бурную деятельность — поменяла влажное постельное бельё, заставила меня обтереться мокрой губкой, переодеться в чистое и лечь в постель. Подоткнула одеяло, сварила куриную лапшу и накормила ей меня, сходила в магазин и купила чая, мёда, лимонов и кучу прописанных врачом лекарств. Да-да, и врача она вызвала, как и обещала, сразу.

Удивительное дело, но она меня толком и не ругала, хотя раньше обязательно бы прошлась по моей безответственности, безголовости и общей неблагодарности. Так, повозмущалась, но в пределах нормы: «Как это — нет лекарств?!», «Почему у тебя настолько пустой холодильник?!», ну и классика — «Боже, какая ужасная квартира!»

А я лежала и улыбалась. Мне было хорошо. Наверное, это от высокой температуры…

Остаток понедельника и вторник прошли как в тумане. Я только спала, пила лекарства, ела и ходила в туалет. В перерывах между этими увлекательнейшими занятиями смотрела на маму и недоумевала.

Я немного… не узнавала её. Нет, конечно, это по-прежнему была моя мама. Но всё-таки не совсем…

Она не так много бухтела, как раньше. Почти не предъявляла претензий, а те, что предъявляла, были вполне справедливы. И смотрела на меня без раздражения, скорее, с беспокойством.