Омега для Омеги
— Взаимное уважение, — прошипел мужчина.
— Но это правда, — я подхватила песочное печенье с блюдечка. — Все это произошло лишь из-за того, что ты не смог удержать член в штанах. Это хороший урок. Когда очень хочется, хочется так, что забываешь свое имя, то лучше не надо.
— Мне будет очень тяжело, — Альфа почесал бровь, встал и молча покинул столовую.
— Жаль, Руфусу некому на тебя пожаловаться, — едва слышно сказал Оливер. — Ты очень противная. Почему я этого раньше не замечал?
— Мне уложить тебя спать с колыбельной? — я пропустила мимо ушей слова грустной Омеги. — Или тебе больше по душе сказки?
— Колыбельные люблю больше, — Олли поник.
Надо отдельно отметить хладнокровность Галы, которая отреагировала на новость о беременности Оливера равнодушным «Ясно» и «Надо менять меню». Я рассчитывала на слезы радости, испуганные охи и ахи, панику или хотя бы на молчаливое недоумение, но пожилая волчица вернулась к парному тесту и продолжила его вымешивать, будто она каждый день видела беременных Омег.
Итак, первая неделя прошла легко и непринужденно. Совместные завтраки, прогулки с жутко обиженным и сердитым Оливером по лесу, пока Руфус катался в город и “занимался бизнесом”, натянутые разговоры и вынужденные объятия с тихими песенками, адресованными сгустку клеток в животе Омеги. После обеда я сидела за вязанием крошечных и милых пинеток, а Оливер печальной кисейной барышней лежал рядом и с тихим укором смотрел на меня, пытаясь пристыдить, что я, бессовестная, отлыниваю от прямой обязанности матери — вынашивать ребенка Полуночного Клыка.
— Несправедливо, — говорил он, прижимая ладошки к плоскому животу.
— Такова женская доля, — вздыхала я, участливо поглаживая закинутые на мои колени девичьи ноги, и возвращалась к вязанию, игнорируя крепкую эрекцию.
Вечером, когда в дом входил Руфус и к нему бежал восторженный Оливер, чтобы броситься на плечи, я стойко держалась и не показывала вида подозрительному Альфе, что как-то заинтересована в его Одолженной в качестве любовницы. Да, меня спасала медитация за провязыванием и подсчитыванием петелек и отвлекала от низменных желаний. Я хотела доказать себе и Полуночному Клыку, что я крепкий орешек и меня не сломить голыми коленками, тонкими запястьями и искусанными губами. Я мужчина, а не зверь.
Однако ночь обнажала все мои слабости. Попрощавшись с Омегой, с его животом и вежливо проигнорировав Руфуса, я уходила в спальню и в темноте слушала, как Альфа бессовестно дерет во все щели громко стонущую девку. Вопли, рык, стук кровати превращали меня в злобного сгорбленного извращенца, восседающего на подоконнике и яростно теребящего мерзкий и зудящий член, который мне не давал никакого житья.
В начале второй недели заявился Хранитель, который внимательно обнюхал смущенного Оливера и под обескураженным взором Руфуса запустил руку под его юбку. Не успел Полуночный Клык отреагировать, как старый маразматик сосредоточенно облизал пальцы и спросил:
— Ничего не беспокоит?
— Нет, — пискнул Омега и спрятался за разъяренным и растерянным Альфой.
— Так, — хранитель беспардонно сжал цепкими пальцами пах Руфуса и прохрипел в мрачное мужское лицо. — Вот это хозяйство, дружочек. Придется вам отпуск взять.
— Что? — поперхнулся Альфа.
Я отложила вязание и в любопытстве взглянула на старика.
— Секс вредит твоей Одолженной, — ответил Хранитель, убрав руку с ширинки Руфуса. — Все ваши бесконтрольные сношения создают гормональный дисбаланс в теле матери. Понимаешь, нет? Мало того что ты своей дубинкой по матке долбишься, так еще и оргазмы вызывают спазмы. Обычная женщина бы справилась со всем этим всплеском гормонов, но у Омеги это слишком затяжной процесс.
— Но я осторожен…
— А чего такие крики по ночам стоят? — я ревниво закатила глаза.
Старик сел на диван рядом со мной, загнул пальцы, что-то в уме подсчитывая, и заявил, смерив Оливера холодным взглядом.
— Выносишь дитя волчицей. Два месяца и вернешься в тело человека уже к последним неделям беременности. Животные инстинкты должны взять над тобой верх и интерес к соитию у тебя снизится. Да и для волчонка будет полезно окрепнуть в звериной утробе и пройти первую метаморфозу в лоне матери.
— А мне что делать? — Руфус нервно сглотнул.
Сколько в глазах разочарования и отчаяния. Два месяца без ласк и рта Омеги! Какой ужас. Я подняла кулак и медленно скользнула им по воображаемому мужскому детородному органу в воздухе, намекая, что спасение Руфуса в его руках.
— Вот тебе решение, — старик кивнул, одобряя мою находчивость. — Мастурбация.
— Я же не подросток!
— Тебе важен живой ребенок или член? — я в возмущении охнула. — Я тут песенки пою, потакаю капризам твоей Одолженной, а ты не можешь два месяца перетерпеть? Заведи на стороне шлюху и успокойся. Тоже мне трагедия! Я же не жалуюсь.
Мужчина в подозрительной заинтересованности оглядел меня, и я покачала головой:
— Кулак, Руфус. Ты как-то говорил, что я не тот, с кем бы ты стал делить Омегу, потому что не доверяешь мне. Так вот, я тебе тоже не доверяю, только если я не буду с ведущей позиции и контролировать ситуацию.
Мне стало обидно, что о моем существовании вспомнили только тогда, когда встал вопрос удовлетворения плотских желаний. Если бы меня на прошлой неделе пригласили к веселью вторым самцом, то я бы сейчас посочувствовала Альфе и, возможно, пошла бы навстречу. Одинокими ночами под вопли Оливера я была готова отдаться Полуночному Клыку, лишь бы получить разрядку в живых и теплых объятиях. Пусть даже с членом в заднице. Я вздохнула и углубилась в вязание, отгоняя пошлые фантазии с Омегой и Альфой.
— Я правильно понял, — прохрипел Руфус, — ты только что сказала, что не прочь отыметь меня?
— Я открыт к экспериментам.
— Если чью жопу вскроют, так это твою, — мужчина сжал кулаки и заскрежетал зубами. — Щенок.
Я задумалась, стоит ли при молчаливом и любопытном старике напомнить Руфусу, что он однажды на пять с плюсом поработал ртом, но решила, что это мелочно. Пусть я и щенок, но понимаю — не стоит посвящать посторонних в детали личной жизни.
