Эммануэль Арсан - Эммануэль

– Вы имеете в виду любовь без физического контакта? Но это же, в вашем понимании, невозможно.

– Это вы так говорите, это вы придумываете ограничения. Я говорю только то, что ничего невозможного нет.

Эммануэль потянулась, как кошка, зевнула, совсем не стремясь скрыть, что дискуссия начала ей надоедать. И вдруг вспыхнула:

– Любовь без объятий, объятия без любви – вот уже две тысячи лет ханжи кружат вокруг этого вопроса, как мошки вокруг лампы. Ничего страшного, если они повредятся чуть-чуть в уме, но они ведь хотят, чтобы тронулась вся планета! Они нацепляют фиговые листки, придумывают для таитянок ситцевые платья. Они хотят заставить нас бояться собственного тела. Это все равно, что обривать кого-нибудь в наказание.

– Но есть и другие ценности, кроме телесных.

– Опять за свое! Телесных! Да моя душа воспарит гораздо выше, чем у каких-нибудь вечно молящихся святош.

– Ох, Эммануэль, вы вещаете просто пророчески. Ей-богу, я начинаю колебаться. Если бы вы разъяснили мне более убедительно свою истину, может быть, у меня и родилось бы желание идти по вашим стопам.

– Ну что ж, посмотрите, пожалуйста, на меня. Выгляжу ли я, как дьявольское создание? Похоже ли мое лицо на лик демонов? И посмотрите на мое тело найдете ли вы там знак проклятия?

Она быстро рванула с себя свитер, как две чаши, взяла в руки свои груди и поднесла их прямо к лицу Анны-Марии. Анна-Мария улыбнулась.

– Говорят, что дьявол красив, – вздохнула она, – но я в это не верю. Красота исходит от Бога.

– И опять ошибка, – сказала Эммануэль. – Красота исходит от человека.

Анна-Мария любовалась Эммануэль, не произнося ни слова. Потом вздохнула, и в этом вздохе слышалось какое-то сожаление. И она начала собирать свои художнические принадлежности.

В воскресенье днем Жан повел жену и Кристофера на скачки. Эммануэль всматривалась в толпу, но знакомых лиц не видела. На нее, как обычно, бросали восхищенные взоры, но в них не было ничего, что говорило бы о том, что таланты Эммануэль известны любопытствующим. Так, подумала Эммануэль, элита на скачки не ходит.

Еще большим было ее удивление, когда она наткнулась на Ариану в сопровождении двух не очень примечательных иностранцев.

– Показываю знакомым дипломатам город, – сообщила графиня. – А ты что здесь делаешь?

– Жан учит меня ставить на лошадей и выигрывать.

– И ты выигрываешь?

– Все время.

– Еще бы, ты ведь самородок!

Они рассмеялись. По радио проблеяли что-то непонятное, и Эммануэль изящно повернулась на каблуках, чтобы увидеть, что происходит; юбка взлетела кверху, ослепив на мгновение мир зрелищем двух выпуклых ягодиц, и потом снова опала.

– Неплохо, – одобрила Ариана. – Вот бы показать это Кристоферу. Что ты так вытаращилась?

– Он влюблен в меня.

– А ты?

– По-моему, он милый.

– А в постели хорош?

– Это я тебе расскажу позже.

Она переменила тему:

– Я получила письмо от Мари-Анж.

– Господи! И что же она пишет?

– Пишет о море, о ветре, о песке, о волнах, о языках пены на берегу… Чрезвычайно поэтично.

– Видно, она что-то скрывает.

– А подписалась так: «Преподобная мать Мария из Святого Оргазма, приоресса нашей приснодевы Мастурбации».

– Это звучит лучше.

– И еще она написала, что виделась с Би.

– Ах, вот как!

– Слушай, как ее настоящее имя?

– Чье?

– Би. Перестань притворяться.

– Ах, Би! Абигайль. Абигайль Арно.

– Слушай, этого не может быть.

Смущенный вид Эммануэль удивил Ариану.

– Что с тобой?

– Но ведь это же моя фамилия. Я – урожденная Арно…

– Ну и что здесь необычного? Я уверена, что какой-нибудь твой двоюродный дед эмигрировал в Америку.

– Не говори глупостей.

– Конечно. Но вообще-то я хочу тебе сказать: я думаю, что Би не существует, ты ее выдумала.

Эммануэль потерла лоб.

– Знаешь, мне иногда самой так кажется… Но, а как же ее брат? Он тоже плод моего воображения?

– Для меня нет, – сказала Ариана многозначительно. – По крайней мере после Малигата.

– Он любил тебя в ту ночь?

– О-о, и делал это божественно!

– И со мной то же самое.

– Правда? Браво, крошка. Нам обеим выпала большая удача.

– Что здесь неожиданного?

– Потому что, должна тебе сказать, он ни на кого не смотрит, кроме сестры.

– Своей сестры? Он ее так сильно любит?

– До умопомрачения!

Эммануэль задумалась:

– Значит… Он… Ты думаешь, что она его любовница?

– Что за вопрос! А ты этого не знала? Они и не делают никакого секрета из этого. Майкл и Абигайль, Абигайль и Майкл – это звучит, как Дафнис и Хлоя. Она разве тебе не рассказывала?

Эммануэль, совершенно потрясенная, ничего не ответила. Она только прошептала, как в полусне: «Они любовники…».

– И тебя это возмущает?

– Нет, нет…

– Вспомни, что говорят эксперты: «Кровосмешение укрепляет семейные узы и, следовательно, содействует преданности родине». – Ариана подмигнула, – Те, кто лежат рядом и встают рядом.

И Эммануэль неожиданно широко улыбнулась.

– Они торчат там уже два часа и смотрят на своих четвероногих друзей, заметила Ариана чуть позже, – Тебе интересны все эти рысаки?

– Честно говоря, нет.

– Прекрасно! Почему бы вместо них не посмотреть на мужчин? Кто знает – там ведь тоже есть чистопородные особи.

– Потрясающая мысль. Увидимся попозже.

Она отыскала мужа:

– Ничего, если я пойду прогуляюсь немного? Я перед последней скачкой вернусь.

– Отлично. Не найдешь нас здесь, ищи в баре.

Она шла по зданию, отделявшему ипподром от теннисных кортов и бассейнов. Может быть, ее готовность к риску отражалась на ее лице: взгляды мужчин делались все определеннее. А может быть, это объяснялось тем, что свет сентябрьского солнца, бивший ей в спину, когда она шла длинным коридором, превращал ее чесучевое платье в совершенно прозрачное, и она двигалась под мужскими взглядами совсем нагишом.

Этот костюм Эммануэль считала достаточно скромным. Платье носилось застегнутым спереди на все пуговицы. Но, как всегда, Эммануэль верхние пуговицы расстегнула, и грудь ее выглядывала из выреза платья. К тому же, чтобы не мешать шагу, она как бы случайно приподняла подол платья. Встречные останавливались и никак не могли уверить себя, что им не померещился черный треугольник ничем не прикрытого холма Венеры, мелькнувший перед ними сию минуту… Эммануэль спокойно расстегнула еще несколько пуговиц от низа до пояса: теперь каждый шаг открывал взорам ее обнаженные ноги. «Мои ноги прекрасны, – пела она себе. – Моя грудь прекрасна. Все мое тело прекрасно. Я хочу полюбить кого-нибудь».

Она шла, обжигаемая взглядами встречных мужчин. Но прежде, чем они могли сообразить что-либо, она уже уходила дальше, и никто не мог ее догнать, никто не решался следовать за этим чудесным видением. Эммануэль хотелось петь. И она пела. Люди останавливались и смотрели на нее улыбаясь. Она двигалась подобно танцовщице и пела. Она пела: