Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Внезапным спасением стало мамино обучение по воскресеньям, о котором я бы и не вспомнила сама, не услышав обсуждения родителей за завтраком. И судя по тому, что у мамы сегодня был назначен зачёт, у меня появлялась возможность около трёх часов посвятить математике. Точнее, человеку, знающему математику гораздо лучше меня.

Мы встретились в кафе неподалёку от моего дома (специально, чтобы у меня была возможность очень быстро вернуться в случае экстренной необходимости) и, взяв по кружке кофе, пытались систематизировать мои знания и вычислить пробелы. Получалось, увы, что у меня скорее обнаруживались редкие проблески знаний среди огромного пробела величиной примерно с треть учебника.

Иванов держался стойко, говорил спокойно и воздерживался от шуток в мой адрес, наверняка задействовав для этого всю имевшуюся выдержку. Наверное, он объяснял всё действительно очень хорошо, но я не могла заставить себя слушать, расплываясь от ощущения счастья, граничившего с эйфорией и помутнением рассудка. Сосредоточиться более чем на трёх словах подряд не выходило: я начинала заглядываться на его губы и думать о том, как близко мы сидим, вплотную прислонившись друг к другу.

— Полина, ты хоть что-нибудь услышала? — спросил Максим, вовсю забавлявшийся моей растерянностью. Каждый раз, как он отрывался от тетради, где быстро и наверняка правильно решал уравнение, параллельно объясняя мне, что к чему, мне приходилось воровато переводить взгляд с его лица на ровный ряд цифр, изображая увлечённость математикой.

— Как минимум вопрос, который ты только что мне задал, — ответила я, разглядывая уютную обстановку кафе. Время близилось к полудню, и посетители только начинали подтягиваться, и пока что можно было вдоволь насладиться возможностью побыть наедине. Именно эти мысли никак не давали мне покоя и не способствовали успешному освоению материала.

— Хотя бы честно, — он рассмеялся и притянул меня ближе к себе, одной рукой обняв за талию. Потерся кончиком носа о висок, несколько раз легонько коснулся губами щеки и только потом неторопливо поцеловал.

Я чувствовала себя счастливой. Это ощущение поразительного спокойствия и в то же время восторга окутывало тело тёплой дымкой, уютной и мягкой, словно меня заботливо обернули в плед, укрыв от промозглой погоды. Мне казалось, что ещё несколько минут этого состояния, ещё пару ласковых прикосновений, ещё хотя бы один поцелуй, — и я начну сиять и светиться, как лампочка огромной мощности.

А вот Иванов оставался невозмутимым и умиротворённым. Если мне приходилось прикладывать усилия, чтобы как-то сдерживать эмоции, выкручивающие кости, пробегавшие по нервным окончаниям с такой же скоростью и силой, как болевые импульсы, то он выглядел скорее как человек под анестезией. Я повторяла себе, что, в отличие от меня, для него это всё не ново и, возможно, даже привычно и обыденно, что парни вообще более сдержанные в проявлении своих чувств, да и волнение — ничуть не показатель наличия или отсутствия тех самых чувств. Я убеждала себя, что он и не обязан испытывать ко мне то же самое, что я испытывала к нему, и большинству достаточно и обычной симпатии, чтобы хорошо проводить время вместе.

Я старалась гнать прочь от себя все сомнения, не накручивать и просто наслаждаться происходящим между нами предновогодним волшебством. Получалось… нет, никак не получалось.

Стоило ему лишь отстраниться, как мою голову заполняли сумбурные мысли, а тело парализовал страх оказаться обманутой и преданной, остаться с жалкими ошмётками собственного сердца и беспощадно растерзанными крохами доверия.

Не представляю, как бы отреагировал Максим, сумей узнать хоть малую толику из того, о чём я думала. Но он пребывал в счастливом неведении, крепко сжимал меня в объятиях и целовал долго, настойчиво и увлечённо, так что я успела совсем забыть, ради чего мы вообще встретились.

А вот он не забыл: оставил несколько тёплых поцелуев на шее, сразу под ушком, где любые прикосновения отзывались особенно приятными ощущениями, и, прежде чем я опомнилась, успел пересесть на диванчик напротив.

— Думаю, так сконцентрироваться будет проще, — пояснил Иванов, поймав мой недоумённый и грустный взгляд. Я покорно кивнула, хотя концентрироваться совсем не хотелось, да и оставались большие сомнения, что у него действительно получится вбить в мою непутёвую голову какие-нибудь знания. — Давай я всё же начну с теории, а дальше уже попробуем на конкретном примере…

С тех пор как я действительно начала слушать его и пытаться вникнуть в объяснения, с огромным удивлением обнаружила, что рассказывал он увлекательно и чуть ли не с бо́льшим запалом, чем наш учитель. И дело было вовсе не в том, насколько хорошо Максим знал предмет — в этом у меня не оставалось никаких сомнений, — а в том, как сильно ему нравилось происходящее. Прежде мне доводилось видеть у него подобное воодушевление и азартный блеск в глазах только когда речь заходила о футболе.

Медленно, но до меня начинала доходить суть той ошибки, которую я повторяла из раза в раз, одним неправильным действием перечёркивая все дальнейшие попытки прийти к правильному ответу. Оказалось, лишь один маленький нюанс, неправильно воспринятая истина может принести столько проблем.

И речь ведь не только о математике.

Когда висящий над входом в кафе колокольчик радостно звякнул, я инстинктивно повернула голову в его сторону, как делала каждый раз, изучая немногочисленных утренних посетителей. Обычное любопытство, не более того: взглянуть на воркующую парочку, девушку с ноутбуком подмышкой или хмурого мужчину в офисном костюме, забежавшего за кофе на вынос.

Только вот увидев в дверях своего одноклассника, вытряхивающего снег из капюшона, я буквально дар речи потеряла, уставившись на него с таким изумлением, будто встретила снежного человека.

Максим, видимо, заметив отразившиеся на моём лице шок и смятение, тоже обернулся и тут же обменялся приветственным кивком с гостем, направившимся прямиком к нам.

Не знаю, почему я раньше не задумывалась о том, что это должно случиться. Всего пятнадцать минут назад мы целовались в кафе, куда в любой момент мог заглянуть любой знакомый, да и заходить внутрь было не обязательно: при желании рассмотреть нас в огромные стеклянные окна не составило бы труда.

Всё было предсказуемо. Но я всё равно понятия не имела, как теперь вести себя и что делать.

Опустить взгляд в стол и сжать ручку так сильно, что пластик жалобно хрустнул под пальцами, было точно не самой верной тактикой поведения.

— Сделать вид, будто мы незнакомы? — насмешливо спросил Иванов, пока одноклассник был слишком далеко, чтобы нас услышать.

В его голосе не звучало обиды — наверное, именно поэтому я вовремя не осеклась, не взяла себя в руки и не подумала, как отвратительно поступаю. В его голосе не звучало обиды — и его глупая шутка вполне сошла за ещё более глупое предложение. В его голосе не звучало обиды — или я её просто не услышала?

И вместо того чтобы смутиться, взять его за руку, покачать головой, прошептать тихое «нет» или пылко заверить любым доступным способом, что я вообще-то очень сильно хочу быть вместе с ним, я лихо шагнула на ту тропинку своей жизни, где висел указатель «слёзы, страдание, сожаление» и сдавленно, с нескрываемой надеждой прошептала:

— А что, получится?

— О, ребята, привет! — радостно воскликнул Рубен, стягивая с себя куртку, и тут же без всякого приглашения опустился на диван рядом с Ивановым. Видимо, оценив обстановку по разложенным на столе учебнику, методичке и тетради, в которой мирно соседствовали два абсолютно непохожих почерка, с долей интереса и щепоткой сарказма поинтересовался: — Вот это неожиданность, Макс. Подрабатываешь?

— Занимаюсь благотворительностью, — фыркнул Максим, но следующей фразой окончательно поверг меня в шок — Слава попросил его подменить. Наверное, понадеялся, что Полина вмиг всё усвоит, лишь бы скорее от меня избавиться.

Рубен легонько рассмеялся, а я закусила губу и бросила на Иванова быстрый взгляд исподлобья. Выглядел он расслабленным, вальяжно откинувшись на спинку дивана и ухмыляясь в той же фирменной самодовольной манере, как и при каждой нашей встрече начиная с того инцидента на поле и заканчивая, пожалуй, тем нелепым сравнением меня с ёжиком — самым странным моментом за всё время нашего общения, после которого он перестал задирать меня по любому подходящему поводу.