Укротить сердце (ЛП) - Хантер Ава
Я расстегиваю молнию на джинсах и сажусь на диван, а Руби устраивается сверху. Когда она опускается на мой член, я стону, погружаясь в ее сладкий жар. Она гладкая и тугая, и я рычу в знак одобрения. Я поднимаю и опускаю ее бедра, входя в нее так глубоко, что мы оба вскрикиваем.
― Не знаю, как я, черт возьми, выживал без тебя, Руби, ― бормочу я, зарываясь в ее дикие волосы, в которых запутались цветы. ― Не знаю. И не хочу знать.
Воздух вокруг нас наэлектризован и искрится, и только Руби может заставить меня почувствовать это. Живой и вибрирующий. Это все для нее. То, что нужно моей девочке, чтобы чувствовать себя хорошо. Мои толчки медленные и контролируемые, уничтожающие все мои темные стороны, оставляющие только мужчину, которого она любит. Мужчину, которого она заслуживает.
Я хочу еще Руби, как можно больше.
Ее никогда не будет достаточно.
― Чарли… ― Руби выдыхает, выгнув спину. Ее длинные ресницы отбрасывают тень на гладкой коже. Ее рот складывается в идеальную букву ― О.
Я зарываюсь лицом в ее шею.
― Я чертовски люблю тебя.
Она стонет, целуя мою челюсть. Тепло ее губ согревает мою щеку. Ее тонкие руки обвиваются вокруг моей шеи. ― Я люблю тебя, ковбой.
Моя грудь учащенно вздымается, когда я подстраиваюсь под ритм ее бедер, ее сердца. Медленно, быстро. Медленно, быстро. Медленно, быстро, пока она не выкрикивает мое имя, ее тонкая фигурка дрожит в моих руках, сотрясаясь от волн оргазма.
Мой прерывистый стон наполняет дом, когда освобождение обрушивается на меня, как удар кувалды. Я кончаю в нее, покрывая нежными поцелуями ее шею, щеки, губы.
Когда наши тела перестают дрожать, я укладываю ее на диван, не выпуская из объятий. Я беру одеяло и укрываю ее.
Снаружи гром раскалывает небо.
― Попробуем встретить рассвет? ― Я провожу костяшками пальцев по ее раскрасневшейся щеке.
Она смеется и закатывает глаза.
― У нас ничего не получится, ковбой. Давай признаем это.
Я усмехаюсь.
Вздохнув, Руби прижимается ко мне и кладет голову мне на грудь.
Я смотрю, как она сворачивается калачиком в моих объятиях.
Иногда я не могу поверить, что она настоящая. Что она моя.
― Было исследование, ― говорит она тихим голосом.
Я поднимаю голову, чтобы лучше ее расслышать.
― Что?
― Клиническое испытание для больных СВТ. Какие-то новые препараты. Операции. ― Прикусив губу, она смотрит на меня. ― Я пропустила это.
― Малышка, ― говорю я, и у меня перехватывает дыхание. ― Где?
― В Калифорнии. ― Ее милое лицо становится решительным. ― Для этого нужно было покинуть ранчо. Застрять в больнице на месяц. А я не могла. ― Она проводит рукой по моей груди. ― Я не могла оставить тебя, Чарли.
― А будет еще? Исследование? ― Если мне придется ломиться в их дверь, я это сделаю.
― Чарли. ― Ее великолепные голубые глаза закрываются. ― Мне придется уехать.
― Я поеду с тобой.
― Что?
― Я отвезу тебя в Калифорнию. Может быть, мы не успеем на восход, но можем увидеть закат.
Я вознагражден улыбкой, настолько яркой, что затмевает солнце.
― О, Чарли, ― шепчет она.
У меня нет никаких сомнений.
Ничто не заставит меня любить ее меньше.
Я уже открываю рот, чтобы сказать ей об этом, как вдруг снаружи раздается громкий крик.
Напрягшись, я выпрямляюсь, первобытный защитный инстинкт заставляет мою кровь застыть.
Широко раскрытые голубые глаза Руби устремляются на меня.
На ступеньках крыльца раздаются шаги.
Я подаюсь вперед, закрывая собой ее тело.
― Малышка, останься…
И тут входная дверь распахивается.
Я натягиваю одеяло, чтобы прикрыть Руби.
― Какого черта? ― рычу я.
Уайетт появляется в гостиной, его лицо абсолютно белое.
― Чарли. Конюшня горит.
Глава 48
Руби
― Лошади? ― кричит Чарли, когда они с Уайеттом выбегают из дома. Они несутся по гравию и траве, и я бегу прямо за ними, стараясь не отстать от них босиком. Ноги подгибаются и дрожат, но я бегу быстро.
― Форд и Дэвис уже там, пытаются их вывести. ― В панике Уайетт спотыкается, и Чарли хватает брата за руку, чтобы тот не упал лицом вниз. ― Пожарные уже в пути.
― Молния? ― спрашивает Чарли.
― Не молния. Это поджог. Дверь заколочена. Лошади в ловушке.
От слов Уайетта у меня кровь стынет в жилах.
Изо рта Чарли вырывается мрачное проклятие.
Все мое тело дрожит, когда я мчусь за Чарли. Дым проникает в легкие и затягивает сумрачное небо.
Лошади. Пожалуйста, пусть с ними все будет хорошо.
В ужасе мы останавливаемся перед конюшней. Пожар небольшой, слабый дождь гасит большую часть пламени, но оно медленно разрастается. Пламя лижет древесину и перекидывается на входную дверь.
Мои руки летят ко рту.
― Нет, о, нет.
Некоторые из лошадей уже вырвались, выбив двери стойл, чтобы спастись от пламени и дыма. С дикими глазами, раздувая ноздри, они мчатся по пастбищу. Форд и Дэвис, размахивая топорами, пытаются прорубить проем в стене, чтобы освободить остальных лошадей, оказавшихся в ловушке.
Ужас затапливает мое тело.
Чарли хватает меня за руки, оттаскивая назад, подальше от пламени.
― Оставайся здесь, ― кричит он со страхом на лице.
Я сопротивляюсь.
― Нет. Я могу помочь. Это наши лошади. Это наше ранчо, Чарли.
Он крепко целует меня. Его глаза пылают.
― Возьми веревку. Отведи их на пастбище. Привяжи их, чтобы они не убежали обратно в конюшню. — Тяжело дыша, он наставляет на меня палец. ― Это твоя гребаная работа, Руби. И больше ничего.
А потом они с Уайеттом бросаются помогать своим братьям.
Я начинаю действовать.
Сердце колотится в груди, я хватаю моток веревки с ограды пастбища. Я работаю быстро, как учил меня Чарли, накидываю веревку на шеи свободных лошадей и спокойно веду их к столбу ограды, где привязываю. Я нахожу Стрелу, Пепиту и Ифуса. Я не вижу ни Уинслоу, ни коня-демона, которого Уайетт объезжал летом.
Я насчитала семь лошадей, значит, восемь еще в конюшне.
Тугой узел в моем животе превращается в зияющую дыру. Мои руки трясутся. Я чувствую себя такой беспомощной. Все вокруг в смятении, в вечернем воздухе слышен треск огня. Дэвис, Форд и Уайетт работают вместе, снося переднюю часть конюшни.
Я быстро осматриваю ранчо в поисках Чарли. Я не нахожу его. У меня кровь стынет в жилах.
О боже. Где же он? Я зажмуриваю глаза, молясь, чтобы он не пошел в конюшню.
В этот момент я слышу знакомое испуганное ржание.
Поворачиваю голову.
Это Уинслоу.
Он пытается пробиться через заднюю часть конюшни ― участок коридора, еще не охваченный пламенем.
Ярость толкает меня вперед.
Я могу помочь. Я могу что-то сделать.
Заметив в куче дров один из маленьких топориков, которыми мы пользовались во время ужина у костра, я хватаю его. Я подбегаю ближе к горящему сараю. Пламя обжигает, и я с шипением выдыхаю. Но я беру себя в руки и бью топориком по небольшой дыре, которую Уинслоу уже пробил сам.
Небольшое отверстие становится больше.
Еще больше.
Мышцы горят, и я кашляю, задыхаясь от дыма, наполняющего мои легкие, нос и глаза.
Я бросаю топор.
На этот раз я использую свои руки, чтобы оторвать уже сломанные части досок конюшни. Пульс бьется в ушах, а в глазах рябит. Я не обращаю внимания на боль в кончиках пальцев. В груди.
Мое тело говорит мне остановиться. Сердце говорит мне продолжать.
По пастбищу разносятся крики ― может, Уайетта, может, Форда, ― но я не отвлекаюсь от того, что делаю.
Кончики моих пальцев кровоточат, но все, о чем я могу думать, ― это спасти лошадей. Я хватаю руками огромный кусок дерева и, упираясь одной ногой в стену конюшни, тяну.
Доска поддается.
Я отрываю ее, и образовавшегося проема достаточно для Уинслоу.
У меня вырывается победный крик, когда Уинслоу выбирается из конюшни.
― Хороший мальчик, ― всхлипываю я, поглаживая его по холке.
